– А ведь нам уже приходилось здесь бывать, – мрачно заметил Блэйкмур, когда они двинулись вниз по тропинке к тому месту, где Ларе Гундерсон и Ролф Густавсон едва не споткнулись о труп, освещенный первыми лучами восходящего солнца.

– Местная полиция сейчас занимается тем, что огораживает место преступления и, конечно же, затопчет все следы, как и тогда, – сказала Эккерли. – Надеюсь, хотя бы один из них догадался поискать отпечатки подошв? Или что-нибудь в этом роде?..

Когда детективы подошли поближе, они увидели, что вся прилегающая к месту преступления территория уже огорожена желтой пластиковой лентой. Один из офицеров, приехавший на машине Государственной инспекции, узнал их и кивнул в знак приветствия.

– Я, признаться, думал, что мы покончили с такого рода делами, – проговорил он, мотнув головой в сторону мертвого тела. Блэйкмур проследил за его взглядом и с облегчением заметил, что тело, судя по всему, еще никто не передвигал.

– Все мы так думали, – ответил Блэйкмур. Он подошел к трупу и присел на корточки, чтобы как следует его рассмотреть. – Может кто-нибудь мне сказать, как долго здесь пролежало тело? – спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– Видимо, день или два. Возможно, оно появилось здесь вчера утром или днем раньше. Тело еще только начало разлагаться, хотя его уже успели объесть. Да и насекомых полно.

Марк Блэйкмур сосредоточил внимание на повреждениях грудной клетки. Он сразу же узнал знакомые разрезы, все они были сделаны чрезвычайно аккуратно скальпелем или еще каким-то чрезвычайно острым инструментом. Кости грудной клетки были перепилены пилой, грудная клетка раскрыта, словно шкафчик, доступ к сердцу и легким освобожден.

Как всегда, убийца вырвал сердце. На этот раз сердце не удалось обнаружить поблизости. Неужели убийца решил сохранить его в качестве сувенира? Или его просто-напросто сожрали животные? Последнее выглядело наиболее вероятным. Тот, кто следовал в своих преступлениях манере Крэйвена, не походил на любителя сувениров.

– Фотографы уже закончили? – спросил Блэйкмур.

– Они извели столько пленки, что можно было снять небольшой фильм, – ответил кто-то из присутствовавших.

Очень осторожно Блэйкмур приподнял легкое. Ему хотелось посмотреть на внутреннюю поверхность грудины.

Как только он заметил на внутренних тканях знакомую монограмму в виде молний, то сразу же поднял глаза, посмотрел на Лоис Эккерли и незаметно для других кивнул. Затем, придав легкому первоначальное положение, он заставил себя посмотреть на лицо жертвы.

Женщина; как минимум шестьдесят лет, возможно, и старше. После смерти ее кожа, и так весьма увядшая, стала еще более дряблой, а косметика, нанесенная толстым слоем на лицо перед смертью, теперь почти полностью исчезла, оставив только темные потеки туши под пустыми уже глазницами и немного румян на щеках.

Ее волосы – слишком черного, явно ненатурального цвета – свидетельствовали о том, что покойная пыталась доказать: дата ее рождения, проставленная в паспорте, не более чем досадная ошибка. Теперь лишенные заколок и булавок волосы окружали лицо мертвой спутанными прядями, испачканными в крови и грязи. Несмотря на разложение и разрушительную работу животных и насекомых, Марк узнал женщину почти сразу.

Поднявшись на ноги, он повернулся к Лоис Эккерли.

– Час от часу не легче. Сначала он убивает брата Ричарда Крэйвена, а вот теперь его мать. Что за чертовщина, в самом деле?

Лоис Эккерли окинула тело равнодушным взглядом.

– Не понимаю я этого. Сначала он подставляет Ричарда Крэйвена, ждет, когда его казнят, а потом начинает охоту за его братом и матерью. Какой смысл?

Губы Марка Блэйкмура изогнулись в мрачной ухмылке.

– Я тоже знаю не больше твоего. Но сейчас во всех его действиях просматривается хоть какая-то система, – сказал он. – А если у преступника есть система, то, разобравшись в ней, его можно изловить. Так что давай работать.

Блэйкмур принялся отдавать приказания – пора было начинать систематический осмотр окружающей местности. Он не сомневался в том, что убийца, как всегда, все за собой прибрал и не оставил ни малейшей зацепки, которая позволила бы на него выйти. Тем не менее осмотр так или иначе следовало провести. Рано или поздно даже убийцы такого класса совершают ошибку.

А когда он ее совершит, Марк Блэйкмур будет тут как тут.

– Пап, а пап, что-нибудь не так?

Слова Кевина достигали сознания Гленна Джефферса, но он воспринимал их с трудом. Сидя на месте пассажира в "саабе" Гленна, Кевин с волнением наблюдал за отцом. Однако стоило Кевину попытаться заговорить снова, как Гленн перевел взгляд на сына.

– Нет, все нормально. Мы уже почти приехали. Голос Гленна звучал уверенно, но он в очередной раз задал себе вопрос, насколько его слова соответствуют действительности. По правде сказать, состояние, в котором он пребывал, вряд ли являлось нормальным. С самого утра с ним происходило что-то непонятное. Он даже стал подумывать о том, чтобы отложить поездку на следующий уик-энд, но, заметив горькое разочарование на лице сына, отбросил колебания. Кроме того, когда Энн задала ему вопрос в лоб о его самочувствии, он не смог сказать ей ничего определенного. Пожалуй, он и самому себе не смог бы ответить на этот вопрос. Весь вчерашний день он чувствовал себя просто отлично. Не было никаких затмений в сознании наподобие тех, что он испытал в четверг. В конце концов он решил, что из-за какого-то неопределенного чувства не стоит лишать Кевина удовольствия. К тому времени, когда они с Кевином наконец забрались в машину и двинулись на восток через мост Эвергрин-пойнт, его самочувствие улучшилось. Однако когда они проехали на восток немного дальше и оставили за собой Редмонд, а потом направились в сторону водопадов, Гленна охватило странное чувство, именуемое в литературе "дежа вю" – чрезвычайно реальное ощущение того, что по этой дороге он уже проезжал раньше и все то, что совершалось с ним сейчас, уже когда-то происходило. Более того, ему стало казаться, будто он находится в преддверии некоего действия, которое он уже совершал прежде и которое ему просто необходимо снова осуществить.

Он вдруг вспомнил, что совершенное когда-то и забытое деяние принесло ему бездну удовольствия, и даже сейчас, не имея представления о том, в чем это деяние заключалось, он испытывал прилив сил и приятную дрожь возбуждения.

Он взглянул на Кевина, и в его мозгу на мгновение вспыхнул странный и почти неуловимый образ.

Тем не менее память цепко его держала.

Это было сердце.

Человеческое сердце, которое он, Гленн, держал в руках.

Как, почему в его сознании запечатлелась эта картина?

Затем к Гленну вернулась память о странном опыте, который ему довелось обрести два дня назад, когда ему привиделось, будто он стоит над обнаженным женским торсом. Тогда, в своем воображении, он безжалостно кромсал лежавшее перед ним тело, хотя ему вовсе не хотелось это делать. Тогда его руки действовали сами по себе, без малейшего участия его рассудка.

Так это было сердце той женщины? Неужели он вырвал у нее сердце? От таких воспоминаний у него засосало под ложечкой. Но затем совсем другое чувство, острое, словно удар тока, пронизало все его существо.

Однако ничего подобного не происходило на самом деле! Это был сон, мираж, если угодно – кошмар, игра воображения... Разве психиатр не говорил ему, что все это ни в коем случае не реальность, а самый настоящий бред?

Он попытался защитить свое сознание от страшных картин, а когда почувствовал настоятельный позыв снова взглянуть на Кевина, то удержался и продолжал смотреть на дорогу прямо перед собой. К этому времени они уже порядочно углубились в горы. Справа от дороги с гор рвалась в свое скалистое русло река, до белизны вскипая на поворотах и преграждавших ей путь гранитных глыбах.

– Мы куда едем, пап? – осведомился Кевин, с любопытством разглядывая стремительный горный поток. А вдруг он поскользнется во время рыбалки и сорвется в воду? Что тогда, спрашивается, будет? Плавать-то он умел, но не слишком хорошо. – Мы ведь не будем спускаться вниз, правда?