Следующей его жертвой станет мужчина – он окончательно решил остановиться на этом варианте. Кроме того, он знал, где можно найти подходящий материал: мужчины во множестве разгуливали по Бродвею, заходили за покупками в ЦКП или шлялись по Бродвейскому рынку. Многие сидели в маленьких кафе, разбросанных по обеим сторонам улиц, и распивали кофе, со значением поглядывая друг на друга. Мясник хорошо знал эти игры и даже их правила, поскольку, проходя мимо, он всякий раз наблюдал за действиями этих людей. Один – вроде бы случайно – шел по улице навстречу другому. Стоило им разминуться, как первый, пройдя несколько шагов, поворачивал голову и смотрел второму вслед. Если второй тоже оборачивался, то между ними начиналась оживленная беседа и через несколько минут они удалялись вместе. Иногда же один из них оглядывался и улыбался, но продолжал идти. Второй останавливался и пристально смотрел на уходившего. Если уходивший снова оглядывался или принимался рассматривать свое отражение в витрине, то второй быстрым шагом его догонял.

Дважды Мясник шел за такими мужчинами, чтобы узнать, как у них все сложится, и хорошо изучил их манеру ухаживания. При этом, разумеется, он старался оставаться незамеченным.

Пару раз увязывались и за ним, но он оба раза уходил от преследования, укрываясь за дверями магазинов или аптеки Бартелла. Там он с отсутствующим видом бродил среди полок, давая тем самым понять своему преследователю, что он – птица другого полета.

Итак, сегодня он должен вступить с этими парнями в игру.

Отправляясь в магазин за альбомом, он должен одновременно понаблюдать за прогуливающимися по тротуару мужчинами и выбрать подходящего, после чего необходимо двинуться за ним следом. Важно, чтобы будущая жертва не оказалась слишком велика ростом – парень среднего роста, примерно как у него, подойдет как нельзя лучше. Нельзя также выбирать слишком сильного. Впрочем, все эти условия совсем нетрудно соблюсти – мужчину подцепить куда легче, чем какую-нибудь Шанель Дэвис. А уж когда они придут на квартиру к парню и тот начнет свои ухаживания – тогда настанет время действовать.

Репутация Мясника взлетит на недосягаемую высоту.

Одна только мысль о предстоящем безмерно возбудила его. Повинуясь неожиданно нахлынувшему на него вдохновению, он решил проделать с будущей жертвой то же самое, что он проделал с Джойс Коттрел позапрошлой ночью. Это возбудило его еще больше. Он даже начал чувствовать нарастающее напряжение в паху, когда зазвонил телефон. Этот резкий и совершенно неожиданный звук настолько поразил его, что он едва не выронил банку кока-колы, из которой отпивал по глотку.

– Это ты? – строго вопросила мать, когда после третьего гудка он поднял трубку. Презрение, сквозившее в ее голосе, заставило его желудок болезненно сжаться. Неужели она узнала, что ему удалось совершить? Но каким образом? Мать заговорила снова, и его страхи несколько улеглись.

– Я звонила в агентство "Боинг", – сказала она. – Там мне сообщили, что ты опять не пришел. Ты здоров?

– У меня все отлично, ма, – ответил Мясник, но сразу же вспомнил, что сказался на работе больным. – То есть я самую малость приболел, но теперь мне значительно лучше.

– Я звонила тебе, но никто не подходил, – недовольным тоном сообщила мать. – Ты что, к врачу ходил, что ли?

– Нет, ма, – ответил он, вернувшись мыслями в детство, когда мать точно так же обвиняла его в симуляции и нежелании ходить в школу, хотя градусник, торчавший у него изо рта, показывал температуру 102 градуса по Фаренгейту. – Я ходил в ЦКП, ма, и купил себе супу. Куриного супу с вермишелью.

– Только не проси меня зайти и разогреть тебе суп, – заявила мать. – Разве ты не читал утренние газеты?

Его сердце забилось как сумасшедшее.

– И что там?

– Заметка про одну женщину. Про ту самую, которую ты на днях убил. Ты знал ее?

Грудь Мясника словно стянуло поперек металлической лентой.

– С какой это стати я должен ее знать? – спросил он прерывающимся голосом, хотя изо всех сил старался говорить спокойно.

– Она работала через дорогу от тебя, верно? И жила от тебя совсем недалеко.

У него застучало в висках.

– Я не знал ее, ма. И ничего ей не делал. Клянусь тебе, что я не причинил ей вреда! Очень прошу тебя, оставь меня в покое!

Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, он повесил трубку. Бравада, распиравшая его несколько минут назад, испарилась без остатка. Да, но как она узнала? Станет она звонить в полицию или нет?

Конечно же, станет. Ведь она его не любит. И никогда не любила. Она всегда любила только его брата!

Он стал ходить туда-сюда по комнате, пытаясь решить, что делать дальше. Когда телефон зазвонил снова, он замер на месте, где находился – в противоположном конце комнаты, наискосок от громко звонившего аппарата. Все его тело в одно мгновение покрылось ледяным потом – в какой-то момент ему даже показалось, будто на него вылили сжиженный газ. Ноги отказывались ему служить.

Отвечать на звонок или оставить все как есть – пусть себе звонит?

А если это снова его мать?

А если это полиция? Что, если мать уже позвонила им, а они теперь звонят ему? Нет, они звонить не станут, верно? Если он им понадобится, они просто придут и заберут его, ведь так?

Значит, если это не полиция, то это его мать – больше ему никто никогда не звонил!

На все еще подгибающихся от страха ногах он подобрался к телефону и поднял трубку.

– Алло?

Никто не ответил.

– Алло?

В трубке послышался щелчок. Это означало, что на другом конце провода повесили трубку.

Ужас снова охватил его. Его первым побуждением было броситься прочь из квартиры, потом залезть в машину и ехать куда глаза глядят. Главное – подальше от Капитолийского холма, полиции и собственной матери. Прочь из Сиэтла. Но если ехать, то куда? В сущности, бежать ему было некуда.

Кроме того, полиция уже, возможно, рядом и в данный момент окружает здание, дожидаясь лишь момента, когда он появится. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сердце колотилось так, что его стук отзывался у него в ушах.

Улица выглядела вполне мирно.

Но этого, собственно, и следовало ожидать. Вряд ли полицейские станут разгуливать у него перед окнами. Наверняка они припарковали машины в переулке и сами прячутся где-нибудь поблизости.

Тяжело вздохнув, он отвернулся от окна. Он должен думать, как ему выбраться из этой передряги. Итак, о чем могла рассказать полицейским его мать?

Он начал снова прохаживаться по комнате. Теперь его жилье казалось ему более тесным, чем раньше. Стены в прямом смысле слова стали давить на него, а потолок завис, казалось, над самой макушкой. Он начал задыхаться и уселся в кресло – старое кресло модели "Лэз-бой", обитое потертым и запачканным велюром. Это кресло он приобрел в магазине подержанной мебели десять лет назад. Теперь, усевшись, он попытался расслабиться и успокоиться.

Мыслями он снова и снова возвращался к содеянному – поначалу с Шанель Дэвис, а затем с Джойс Коттрел. Он очень старался быть осторожным. Но вдруг он тем не менее оставил-таки отпечатки пальцев?

В доме Джойс Коттрел он старался ни до чего не дотрагиваться. Или все-таки дотронулся? Господи, как трудно все держать в голове! Но вспомнить было просто необходимо.

Его тело начало чесаться – теперь он уже не мог сидеть неподвижно. Он снова вскочил и кинулся к окну. Отогнув штору, он принялся обозревать улицу.

Через дорогу от его дома стоял человек! Он стоял и смотрел прямо на него! Подумать только – прямо на него! Неужели этот человек его знает?

Как только незнакомец начал переходить улицу, Мясник мгновенно отпрянул от окна в глубь комнаты.

Его грудь снова сильно сдавило – еще сильнее, чем при разговоре с матерью. Холодный пот скапливался у него под мышками и стекал по телу.

Снова подступила тошнота. Кроме того, он почувствовал сильнейший позыв к дефекации. У него явно начинался понос – с желудком и кишечником творилось что-то невообразимое.