— Петр Алексеевич, разрешите?

На пороге моей каюты стоял КБТ Васильев.

— Входите, Роберт.

— Багрий просыпается.

Васильев сказал это спокойно, буднично. Я, погруженный в свои невеселые думы, не сразу понял смысл его слов.

— Багрий?

— Да.

Астрофизик Борис Багрий, как и химик Хассо Лаас, в первый же год полета стал жертвой генетических модификаций по программе «Амфибия». Удивительно, что у этих двоих проблемы проявились в первой же тестовой гибернации, в то время как все остальные члены экипажа перенесли многочисленные погружения в управляемый криосон без особых проблем, по крайней мере без выраженных внешних симптомов.

Конкретно Багрий, в отличие от Лааса, тоже не демонстрировал изменений кожных покровов. Но он ни в какую не хотел просыпаться!

Он не вышел из тестовой гибернации. Не выказал вообще никаких признаков пробуждения!

Когда через год я решился и попросил Васильева предпринять в отношении Багрия какие-либо форсированные действия, снова ничего не получилось. Астрофизик — безмятежный и величественный, как каменный рельеф египетского фараона на крышке гробницы — лежал в своей криокапсуле. Тело его не выказывало никаких поползновений к тому, что ему хочется покинуть ее.

В общем, начиная с третьего года — когда я начал привыкать к тому, что Хассо Лаасу придется носить маску по меньшей мере ближайшие тридцать лет — я уже внутренне смирился с тем, что Багрия придется переписать из членов экипажа в категорию балластного груза.

И вдруг — нате!

Я глубоко вздохнул.

— Ну раз просыпается, — ответил я Васильеву, — тогда будите. И как разбудите — позовите, пожалуйста, меня.

По словам Васильева, Багрий в ответ на вопрос «Как спалось?» как ни в чем не бывало бодро ответил «Отлично, спасибо! Я так понимаю, Сатурн на носовом клюзе?»

Когда же Васильев плавно подвел Багрия к мысли, что на «носовом клюзе» у нас уже не Сатурн, а звезда Вольф 359, астрофизик не выказал особого разочарования.

В общем, Багрий, вопреки всем моим худшим ожиданиям, был вроде как в норме.

Но, в любом случае, хотя он и не заговорил после пробуждения на мертвых языках Евразии или там на птичьем наречии неведомых инопланетян, его пробуждение произвело на меня огромное впечатление.

— Здравствуйте, Борис, рад видеть вас в добром здравии, — сказал я ему.

— Здравствуйте, Петр Алексеевич.

— Борис, вам, возможно, покажется странным мое предложение…

Краем глаза я отметил, как удивленно взметнулись брови присутствующих при нашем разговоре ответственных спецов — криобиотехника, генетика и врача.

— …Но я предлагаю вам, как единственному астрофизику на нашем корабле, немедленно присоединиться к закрытому консилиуму узких специалистов. Если вы не чувствуете в себе достаточных сил — можете смело отказаться.

— Я… я чувствую себя вполне. Так что можете мною смело располагать, Петр Алексеевич, — Борис широко улыбнулся.

— Но, товарищи… — начал было генетик, однако я прервал его решительным жестом:

— Извините, Юрий Олегович, я заберу у вас Бориса. На часик. Обещаю, через шестьдесят одну минуту вы получите его в свое полное распоряжение.

Криобиотехник Васильев вопросительно глядел на генетика, врач — на Васильева.

Этот трибунал святейшего научного обвинения, конечно же, хотел подвергнуть мозг и ткани Багрия тысяче изощреннейших пыток — пусть и безболезненных.

И я их очень даже понимал. Но мне, лично мне, Багрий нужен был сейчас как великолепный астрофизик с развитой интуицией.

Наконец Васильев коротко кивнул.

Еще бы. Попробовал бы он спорить со мной в открытую!

Астроном Вершинин, астрофизик Багрий, главный инженер Изюмцев и я — вот и весь консилиум.

Мы начали с того, что я попросил Вершинина рассказать Багрию об открытой нами планете-сироте.

Багрий с первых же слов астронома весь просто-таки засветился от удовольствия.

Еще бы! Лично для него загадочный космический объект с макрообразованиями предположительно искусственного происхождения (кольцами) был даже соблазнительнее, чем сами зеленые человечки. (Точно так же, для нашего радиофизика больший интерес представлял сам Кричащий Крест, нежели цивилизация, его породившая; и как же я ему, бедолаге, сочувствовал: мы прилетели, а радиообъекта давно нет!)

Ну а когда Вершинин закончил словами «Увы, вся эта красота через сто одиннадцать дней свалится на Вольф 359» — на Багрие буквально лица не было. Казалось, радость ушла не из сердца этого человека, нет — радость ушла из Вселенной.

— Да как же это так, а? Как же так? — Бормотал Багрий. — Точно? Ошибки в расчетах нет?

— Проверял несколько раз, — пожал плечами Вершинин. — Увы, никак не проходит d-компонент зону уверенного гравитационного захвата Вольфом 359. Но и на стационарную орбиту не становится. Значит — свалится. На звезду. Есть кое-какие нюансы выбора траектории, но — и только.

Что же касается нашего старшего инженера, Эдуарда Изюмцева, он лишь сосредоточенно слушал и помалкивал. Инженер, определенно, не мог взять в толк зачем вообще его пригласили, но, будучи опытным космическим волком, не торопил события.

— Но мы еще не закончили, Борис, — сказал я астрофизику. — Теперь, уважаемый Федор, я попрошу вас огласить результаты наших расчетов погони за d-компонентом.

Вершинин посвятил Багрия в суть вопроса, которая кратко сводилась к тому, что, сбросив носовой щит, «Звезда» сможет догнать планету за 88 суток (таков был уточненный результат расчетов с учетом того, что мы с d-компонентом последние дни сближались — пусть и неспешно, но, так сказать, автоматически; ведь он летел к звезде Вольф 359 и мы двигались по сути к ней же, с точностью до полутора миллионов километров, что по космическим меркам — совсем немного).

— Так чего же мы ждем?! — Едва дослушав, вскричал Багрий. — Полетели!

Хотите верьте, хотите нет, но именно это я хотел услышать и именно ради этого я астрофизика позвал.

Меня не интересовали его умозаключения. Не интересовала аналитика. Мне был важен его, лично его, моментальный, интуитивный отзыв на полученную информацию.

Я улыбнулся.

— Спасибо, Борис. Вы свободны. Вы, Федор, тоже можете идти…

Когда же дверь моей каюты за ними затворилась, я обратился к Изюмцеву.

— Эд, от тебя требуется ответ на вопрос: можно ли демонтировать и сбросить щит в приемлемые сроки? Интересует ответ для двух ситуаций: корабль в инерционном полете и корабль движется с ускорением в пределах одного «же».

— А тебя, Петя, не интересует мое мнение вообще, в целом, относительно твоей авантюры — погони за этой вашей космической сиротой?

— Извини, Эд, не интересует. Без обид.

— Иными словами, ты склоняешься к тому, чтобы наплевать на мнение всех несогласных и помчаться в погоню за d-компонентом?

— Склоняюсь. Но окончательное решение пока не принято.

На пороге нашего операционного зала застыл в дверном проеме, небрежно привалившись к комингсу, Бирман.

Он с достоинством поклонился.

— Благодарю за комплимент, госпожа Надежина. Прошу извинить, что без стука, но у меня вопрос. Сегодня никто из вас случайно не посещал реакторный отсек ракетоплана?

Лишний раз оказаться в одном помещении со зловещим мертвецом инопланетного происхождения — весьма сомнительное удовольствие. Поэтому мы дружно избегали посещать район реакторного отсека «Казарки». И, стало быть, знаками показали Бирману, что нет, воздерживались.

— А что, собственно, случилось? — Осведомился Федор.

Траппер пожал плечами.

— Вообще-то ничего особенного. Если помните, уходя, я прикрыл тело вашего «короля» большим куском пластика. А сегодня, час назад, я заглянул в отсек и обнаружил пластик лежащим на полу.