Иуду, сына Иаковлева, трясло как в лихорадке. Иаков вышел на улицу; его рвало. Симон Зилот застыл на месте, словно наглотавшись наркотиков.

– Возможно, теперь вы поймете, в каком мире я веду войну. Возможно, вашему разуму откроется, что такое истина.

– Другая истина, – прошептал Фома.

– Моему терпению пришел конец, – заявил Иисус. – Вы не более дальновидны, чем те, с кем, как вы утверждаете, боретесь. Вы видите оболочку, а не суть вещей. За кого вы меня принимаете? За предводителя шайки разбойников? Или за кудесника? Молитесь ли вы? Сомневаюсь. Вы произносите слова. Если бы вы молились, ваши души открылись бы Богу. Вы хотите, чтобы я был Мессией. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Мессия придет, когда наступит конец всему. Он подобен пламени, вырывающемуся из сухого дерева. И тогда Сын Человеческий очистится от скверны.

Иисус вышел из дома в ночь. Никто не осмелился последовать за ним. Они остались в доме и провели большую часть ночи в молчании. Они молились – также молча.

Они приехали целым отрядом, вдесятером, верхом на лошадях. Под солнцем их тела, покрытые потом и желтой пылью, ярко блестели. Оружие и доспехи тоже сверкали под солнечными лучами. Вспотевшие лошади, все в пыли, изнемогали от жары и шума. Десять человек, входящие в состав личной охраны Ирода. Сначала Иоканаан увидел удивление в глазах своих учеников, поскольку стоял спиной к незваным гостям. Слишком поздно! Ему не следовало совершать столь непростительной ошибки и перебираться с самаритянского берега Иордана на галилейский. Охрана прокуратора Самарии не проявляла ни малейшего интереса к Иоканаану, еще одному иудею, кричащему в пустыне. Но нет! Он должен был переправиться через реку, поскольку здесь, на другом берегу, люди хотели видеть его и совершить обряд крещения. А вот лодок было слишком мало и ни одного моста. Иоканаан попал в руки того, кого так часто и яростно обличал, в руки Ирода Антипы, тетрарха Галилеи и Переи. Конечно, охранники его выследили. Иоканаан хотел было броситься в реку, но тогда он наверняка бы утонул, поскольку очень ослаб и не смог бы справиться с сильным течением.

Охранники спешились.

– Иоканаан, сын Захарии? – спросил один из них.

– Это я! – поспешно ответил один из учеников.

Иоканаан пожал плечами и сказал, что это он.

– Мы приехали, чтобы арестовать тебя по приказу тетрарха, поскольку ты неоднократно возводил на него поклеп.

Арамейский не был их родным языком. Они говорили с чужеземным акцентом, по крайней мере тот, кто обращался к нему, – сириец или идумей. Иоканаан встал. Ученики окружили охранников, пытаясь принять угрожающий вид. Но охранники нисколько не смутились. Они спокойно связали Иоканаану руки веревками и вытащили мечи из ножен. У учеников же оружия не было.

– Ты арестовываешь святого человека, – сказал один из учеников.

– У нас приказ, – ответил сириец, а возможно, идумей, вставляя ногу в стремя.

Двое охранников подняли Иоканаана и посадили в седло позади того, кто, видимо, был их начальником, но спиной вперед, тем самым показывая, что это недостойный человек. Ученики в полной растерянности смотрели на своего учителя. Охранники сразу же двинулись в путь.

– Куда вы меня везете? – спросил Иоканаан, обращаясь к охраннику, ехавшему к нему лицом.

– В Махэруз, – ответил тот, и Иоканаан сразу же почувствовал сильный запах чеснока, исходившего из его рта.

Иоканаан сначала не поверил собственным ушам. Махэруз! Крепость на берегу Мертвого моря, напротив Кумрана! Конец прямо напротив Начала! Нет, это шутка! Однако они действительно свернули на дорогу, ведущую на юг.

На первом привале, уже ночью, охранники развязали Иоканаану руки и помогли ему сойти с лошади, словно он был женщиной. Они попытались его накормить, но мясо дикого кабана – нет! Он согласился съесть лишь кусок хлеба с кунжутом. Но самым худшим для него было слушать их разговоры, темой которых были гарнизонные интриги, различные назначения, публичные дома и размер жалованья, выплачиваемого в той или иной провинции. Они все мечтали получить назначение в Декаполис. Прежде Иоканаану никогда не доводилось слышать разговоры подобного рода, когда он изредка встречал охранников.

– Куда вы меня везете? – вновь спросил Иоканаан.

– Я уже тебе говорил, человек. В Махэруз. Разве ты не знаешь, где это? На берегу Мертвого моря.

– Знаю, – устало ответил Иоканаан.

Завыли шакалы – их женские голоса были полны ненависти, голоса Лилит. Иоканаан заплакал.

– Господи! – выкрикивал он в ночь. – Ты знаешь, что мой голос принадлежит Тебе! Я взываю к Тебе о помощи!

Охранники в недоумении прервали свой разговор.

– Топор вонзен в корни дерева, часы идут, словно капающая кровь принесенного в жертву ягненка, а ветер в последний раз проносится по пустыне. Вспомни обо мне, Господи, когда моя душа станет свободной! Вспомни, что я никогда не обрезал крылья голубю и всегда находил спасение в Твоем свете! Вспомни, что я очистил не только глаза, но и тело!

Ветки в костре негромко потрескивали. Насекомые танцевали свой танец смерти в языках пламени. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, пролетела летучая мышь.

– Холокост близок. Твой посланец пришел, и его ноги быстро шагают по твоей дороге. Его голос предвещает Твое пришествие. Мой голос больше не взовьется. Пустыня наполнена Твоим дыханием.

Иоканаан понурил голову. Один из охранников спросил, что такое холокост. Последний огонь, ответил Иоканаан. Другой охранник спросил, почему появится огонь. Потому что нечестивость людей превратила мир в очески, объяснил он. И все умрут? Все. Что за посланец пришел? Иисус, ответил он. Кто такой Иисус? Сын Бога, сказал он. Где сейчас этот человек? В Палестине. Но как он, Иоканаан, узнал, что это сын Бога? Потому что об этом написано в Книгах. Разве они не знают слова Самуила: «Я буду его отцом, а он будет мне сыном»? Что Иисус намерен делать? Он подпустит огонь. А после огня? Видели ли они печь кузнеца? – спросил он у них. Наверху сверкает чистый металл, а все отбросы сгорают. Металл будет долей Бога, а все остальное растворится в вечном мраке. Они задумались. Потом один зевнул, а вслед за ним и другие. Они допили вино, легли и захрапели. Охранник, оставшийся на страже, посмотрел на Иоканаана и прошептал:

– Мне бы очень хотелось тебя освободить. Но я не могу. Прости меня!

Иоканаан улыбнулся.

– В день твоей смерти я приду за тобой, поведу твою душу к Господу и попрошу Его простить тебя.

Через четыре дня пути Иоканаан, повернув голову, заметил свинцовый блеск и узнал Мертвое море. В этот час его бывшие соратники работали в поле. За побеленными известью стенами жужжали мухи, а по пергаменту скользили перья. Писцы нанизывали одно слово на другое… Вдруг Иоканаана охватило сомнение: а для чего писать? Разве огонь не поглотит все пергаменты и не разрушит все стены? Неужели они там, внизу, думали, что их слова переживут апофеоз Слова? Или на самом деле они не верили в Апокалипсис? Возможно ли, что после его смерти еще долго золотая пшеница будет колоситься под солнцем, виноградные кисти будут наливаться соком, а рыбы резвиться в ручьях? Господи, скажи ему, что мир не переживет его! Неужели его предали? Неужели он все пропустил – слияние дыханий в любовных объятиях, сладостное созревание плоти в чаше из соединенных рук и песнь крови в жилах, когда солнце и душа оказываются в зените? Так для чего пишут все эти люди?

Они стали подниматься на холм Махэруза. Наверху возвышался дворец Ирода. Лошади взбирались по извилистой дороге. Кумран то был виден Иоканаану, то скрывался за поворотом. Там, за бесплодными водами, писцы продолжали выполнять свою задачу.

– Для чего? – крикнул Иоканаан во всю мощь своих легких.

Его крик полетел в пустыню, отразился самым нелепым образом и превратился в какой-то нечеловеческий звук «ели-и-и-и-и». Охранники уже привыкли к подобным монологам и даже не обернулись. Когда охранники заперли Иоканаана, он был ослеплен обилием солнца в камере. Она была просторной и прохладной, поскольку тюрьма располагалась на первом этаже одной из башен, окружающих дворец. Легкий ветерок проникал через квадратное отверстие в сводчатом потолке и через отдушину в толстой, с локоть, стене. И отверстие, и отдушина были забраны железными решетками в форме креста. Солнечный луч, проникший сверху, указывал на то, что там был внутренний двор. Солдаты склонились к отверстию, чтобы разглядеть нового узника. Иоканаан не обратил на них ни малейшего внимания. Через окошечко в двери он видел лишь лицо тюремщика.