Иисус ущипнул мужчину за последнюю фалангу мизинца, затем с силой нажал пальцами на глазницы. Мужчина повернул голову и поднял руку. По толпе, теперь уже значительно разросшейся, пронесся восхищенный ропот.
– Чудо! – крикнула какая-то женщина.
– Чудо! Чудо! – вторили ей другие.
– Не поможет ли мне кто-нибудь из вас перенести этого человека в тень? – спросил Иисус.
Симон, Андрей, Филипп, Нафанаил и еще несколько человек, прежде из осторожности отошедшие подальше от мнимого трупа, бросились к Иисусу. Они посадили мужчину на скамью, стоявшую перед лавкой. Иисус попросил людей расступиться, чтобы «воскресший» смог дышать полной грудью.
– С ним случился солнечный удар, – объяснил Иисус.
Он попросил принести ему кусок ткани, смоченный в воде с уксусом, и кувшин воды. Мужчина открыл глаза, но по всему было ясно, что ему нехорошо. Иисус заставил мужчину выпить как можно больше воды и положил ткань ему на голову.
– Ты здесь живешь? – спросил Иисус мужчину.
Тот отрицательно покачал головой.
– Пусть кто-нибудь проводит тебя, а когда придешь домой, сразу же ложись и не вставай до завтра. Прикладывай к голове ткань, смоченную в воде с уксусом, до тех пор пока не почувствуешь облегчение, и пей побольше воды.
Двое прохожих помогли мужчине подняться и медленно повели его по улице. В это время собравшиеся принялись судачить, пытаясь понять, кто же такой Иисус. Кудесник? Нет. Знаменитый финикийский доктор? Нет. Пророк? Очевидцы объясняли подошедшим позднее, что на их глазах человек воскрес из мертвых. Они клялись, что Иисус вырвал из небытия покойника, лежавшего на общественной дороге. Волнение достигло высшего предела, а когда прибыли охранники, человек двадцать поспешили засвидетельствовать свои показания. Именно тогда женщина, несомненно, та самая, что первой принялась кричать о чуде, завопила во весь голос:
– Это Мессия! Мессия среди нас! Воздайте хвалу Господу!
Надо было спасаться бегством. Иисус вошел в ближайшую лавку.
Она принадлежала сапожнику, присутствовавшему при сцене мнимого воскрешения. От удивления у сапожника отвисла челюсть.
– Закрой дверь! – попросил Иисус, преследуемый толпой.
– Ты действительно Мессия? – спросил сапожник, настолько потрясенный встречей с легендарным существом, пусть и предвестником скончания веков, что даже не подумал помочь чужеземцу выйти из затруднения.
– Я не Мессия, – нетерпеливо пояснил Иисус. – Закрой дверь и скажи: нет ли в твоей лавке запасного выхода?
Толпа, собравшаяся перед лавкой, готова была вломиться внутрь.
– В задней части лавки есть дверь, – ответил сапожник. – Но почему они все утверждают, что ты Мессия?
– Пусть Господь ответит за меня, – бросил на ходу Иисус.
– Во имя Господа, благослови меня! – вскричал сапожник. – Благословения! Только его одного!
– Благословляю тебя! – крикнул Иисус и стремглав выскочил на улицу, в то время как сапожник, стоявший на коленях, подвергался серьезной опасности быть растоптанным толпой, заполонившей его лавку.
Однако сапожник словно ослеп. Он неистово бил себя в грудь и кричал:
– Мессия благословил меня!
Запасной выход вывел в маленький переулочек. Иисус толкнул дверь первого же дома и плотно закрыл ее за собой. Он слышал крики толпы, устремившейся за ним:
– Мессия! Мессия! Где ты?
Некоторые жалобно молили:
– Подай нам знак во имя Господа!
Обезумевшие люди стучали в двери всех домов, расположенных в переулочке. Иисус забеспокоился. Он понимал, что рано или поздно они найдут его.
– Он вознесся на небеса! – кричали одни.
– Час пробил! Смерть повержена! Грешники, раскайтесь, ибо час пробил! Мессия среди нас! – вторили им другие.
Иисус скрылся в темной прихожей, которая могла служить ему только временным пристанищем. Надо было найти более надежное укрытие. У подножия лестницы появилась фигура, закутанная в шаль. Стоявшая против света, она выглядела угрожающей.
– Добро пожаловать в мой дом! – наконец произнесла она.
Голос принадлежал пожилой женщине, говорившей на ломаном арамейском языке.
– Негоже, чтобы мои гости долго топтались на пороге. Если ты согласен поговорить с незнакомой женщиной, входи и отдохни в моем доме.
Иисус подошел к женщине. Она повернулась и стала подниматься по лестнице. Когда они поднялись на площадку, женщина обернулась. Ее красота уже превратилась в очень далекое воспоминание.
Ее лицо покрывали глубокие морщины, а кожа пальцев, украшенных многочисленными кольцами, иссохла. Однако осанка этой миниатюрной, изъеденной старостью женщины свидетельствовала о власти, которой она некогда была наделена.
– Ты Иисус, не так ли? – спросила женщина, не ожидая ответа.
Она ввела своего гостя в просторную залу, уставленную диванами и завешанную вышитыми занавесями и леопардовыми шкурами. Однако убранство являлось лишь фоном для статуи женщины с высокомерным выражением лица, обнаженной, вернее, одетой, если можно так выразиться, в несколько рядов грудей. Две чернокожие рабыни, казалось, состояли на службе скорее у статуи, чем у хозяйки дома. У подножия пьедестала в курильницах тлели ладан и сандаловое дерево, а вокруг в беспорядке лежали цветы и плоды.
– Меня зовут Кадафа, – садясь, сказала женщина. – А статуя, которую ты видишь, – это статуя великой богини Астарты.
Женщина позвонила в колокольчик, и в залу сразу же вошла третья рабыня, девочка, едва достигшая половой зрелости, обнаженная по пояс.
Кадафа приказала принести медовуху и засахаренные фрукты.
– Садись, – сказала Кадафа Иисусу.
Сама она прилегла на один из диванов, аккуратно разложив вокруг себя складки платья с очень темными узорами. Платье было сшито из ткани, которую Иисус хорошо запомнил, хотя видел всего один раз, – это был шелк-сырец. Такую материю изготавливали из нитей, которые выдергивали из плотной ткани, ввозимой из Китая, а затем вновь пряли вместе со льном. Волнующий, восхитительный вкус роскоши. Однако Кадафа, безусловно, прекрасно понимала, что теперь она в состоянии соблазнить лишь смерть. Все, что осталось от ее тела, было спрятано под тщательно собранными складками платья. Иисус сидел прямо, не обращая внимания на подушки, такие же, как и те, на которых возлегала Кадафа. Разбогатевшая проститутка, как и Сепфора, удалившаяся от дел? Сводница? Казалось, Кадафа прочитала мысли Иисуса, поскольку сказала тоном, в котором явно слышалась ирония:
– Я была жрицей Астарты. Великой жрицей. Однако культ Астарты умер, хотя Астарта древнее твоего Бога.
– Благодарю тебя за гостеприимство, женщина, однако я пришел сюда не для того, чтобы слушать богохульство и оскорбления.
– Я вовсе не собираюсь ни богохульствовать, ни оскорблять тебя, – сказала Кадафа. – Боги рождаются, живут и умирают, как простые смертные, только живут они гораздо дольше.
Египтянин тоже говорил нечто подобное. Носилась ли сама идея в воздухе или это было проявлением мудрости жрецов?
– Послушай меня, – продолжила Кадафа, – ибо вопреки очевидности я не твой враг, а ты не мой враг. На протяжении столетий великим божеством, которому поклонялись люди, была женщина, богиня плодородия и урожая. Разные народы называли ее по-своему, но она оставалась самой собой, всегда той же самой.
Кадафа указала рукой на статую.
– Астарта у финикийцев, Иштар у вавилонян и ассирийцев, Ашдар у аккадийцев, повелительница небес, которую связывали со звездой Венерой, Церера, Всемирная Мать, вечно беременная и вечно девственная. На смену ей пришел мужчина, пожилой хмурый мужчина, поскольку боги всегда служат лишь нашим отражением, и мужчины начали воевать, поскольку меч стал главнее серпа, поскольку молодые люди всегда глупы, поскольку народы хотят иметь дело с мужчинами, которые будут хранить их знания, называемые ими мудростью, и поскольку считается, что мудростью наделены только старики!
Сколько горечи было в словах Кадафы! Прожила ли она одну жизнь? Или десять, переходивших одна в другую?