Полковник вернулся. Полковник ждал его здесь. Он хочет встречи?

Джерико повернулся к тем, кто ждал его команды.

— Там прячется парочка придурков. Их надо прихлопнуть, как москитов. Чтобы они нам больше не мешали. Кто принесет мне их головы, получит по сотне долларов за каждую.

«Это не то, чего ты хотел, Полковник. Встреча будет совсем не такой, как тебе мечталось», — думал он, глядя, как его люди сбрасывают плащи и шляпы и достают из-за седел дробовики. Почти у каждого имелся дробовик, заряженный картечью. Эти люди вряд ли могли свалить бегущего мустанга выстрелом из винчестера. Но уж из двуствольного дробовика они не промахивались. Особенно, если им удавалось подстеречь врага в засаде или напасть со спины. Не промахнутся они и сейчас.

— Как бы своих не зацепить, — сказал кто-то.

— Да как бы они сами нас не зацепили. Слышишь, затаились?

— Надо бы их предупредить, что мы идем.

Один выглянул из-за угла и прокричал:

— Эй, парни, идет подкрепление! Не трогайте этих рогоносцев, они наши!

Никто ему не ответил. Ни голосом, ни выстрелом.

Джерико заметил, как переглянулись его люди. Заметил он и то, что те, кто стоял впереди, вдруг замешкались. Один переломил дробовик и стал придирчиво осматривать патроны, прежде чем загнать их в стволы. Другой озаботился поясом, принявшись расстегивать и застегивать все его пряжки.

— Вас тут двенадцать мужиков, — сказал Джерико. — Я бы пошел с вами, но тогда нас будет тринадцать. Не знаю, кто как, а я верю в приметы. Ну что, кто хочет взять главный приз? По сотне за голову!

И тут Канисеро приставил винчестер к стене и стянул сапоги. А потом достал из ножен свой длиннющий тесак.

— Пусть я буду тринадцатым, — прорычал он. — Пусть им не повезет.

И первым исчез за углом, бесшумно и быстро перебирая босыми ногами.

Ротмистр Бурко стоял за углом, прижавшись плечом к теплой стене, и мечтал о дробовике. Лучше бы — с обрезанными стволами. Можно даже с отпиленным прикладом.

В том уголке Кальенте, куда он забрался, несколько домов стояли вразброс, обратив один к другому глухие стены. Получился отличный лабиринт, правда, узковатый. Ротмистру жалко было расставаться с винчестером, с которым он почти сросся. Он завел приклад под мышку, чтобы не цепляться стволом за стенки. Однако перезаряжать в таком положении было крайне неудобно. Вот и грезился ему обрез, победоносное оружие салунных перестрелок.

«Опять кто-то бежит. Новая команда смертников», — отметил он, заслышав торопливые шаги. Враг подбирался к нему короткими перебежками. Наверно, метался от одной стены к другой. И еще, небось, оглядывался. Словно надеялся, что ротмистр выйдет на середину улицы и встанет, широко расставив ноги, как это делают уличные стрелки на картинах Ремингтона [10]. Но Бурко предпочитал других художников, сыновей игривой Франции. К примеру, Энгра. Или Буше. Или, вот, Грёз — замечательный ведь живописец! Сказать по правде, ротмистру нравилась не столько техника этих мастеров, сколько объекты, ими изображаемые, а именно — дамы… Ох уж эти дамы… Он всё же вышел из-за угла, но лишь для того, чтобы схватить противника за ствол и резко притянуть к себе. Коленом — в пах, локтем по шее — мимо! Подонок отпустил ружье и, скорчившись, заорал:

— Сюда!

Приклад винчестера перебил ему глотку вместе с позвонками, и бандит засучил ногами. А ротмистр закричал, заглушая его хрипы:

— Сюда! Он здесь!

«Как мило с твоей стороны, что ты кричал по-английски, — мысленно обратился он к убитому. — По-испански-то хрен бы я повторил».

На приманку клюнули двое. Они выбежали из-за угла, и ротмистр разрядил в них трофейный дробовик. Картечь выбила из них столько крови, что на заборах осталась красная рябь.

Бурко глянул на патронташ убитого — но там были только револьверные патроны. Тогда он, преодолевая брезгливость, быстро похлопал по карманам липкой от грязи куртки. Нашлись шесть патронов с картечью, и ротмистр, чрезвычайно довольный, удалился в глубину лабиринта, поджидая новых остолопов.

Его немного беспокоили два обстоятельства. Первое — затянувшееся молчание графа Орлова. Возможно, тот слишком хорошо спрятался в засаде, и противник никак не может к нему приблизиться на дистанцию прямого выстрела? Второе — почему они не угомонились? Получив по носу, любой зверь отползает зализывать раны. Если банда куда-то ехала и напоролась на огонь, почему бы ей не отвернуть в сторону и продолжить свой путь? Признаться, Бурко рассчитывал именно на такой ход событий. Банда явно удирала от рейнджеров. И любая задержка на пути могла стать гибельной. Так какого черта, господа? То есть нет, сеньоры. Уматывайте к своим сеньоритам, пока целы! Ваша тупость просто возмутительна!

Тут он вспомнил, как они пытались взорвать сейф, и обреченно вздохнул. Эти бандиты — особой породы. Они беспросветно тупы. У них не хватает мозгов, чтобы додуматься до простейшего маневра. И они будут тупо идти на смерть, пока не кончатся. Как турецкие аскеры.

Турки точно так же валили толпой на узкий каменный мост, словно не замечая ни залпового огня, ни трупов, которыми постепенно заполнялось ущелье. Хорошо, что дело было зимой. Ротмистру и подумать было страшно, какой кошмар начнется на перевале, когда морозы отступят, лед подтает, и запах мертвечины хлынет во все стороны. Хорошо, что война для него закончилась до наступления весны. И вообще, зимой воевать лучше. Стужа, голод и усталость придают мыслям о смерти довольно приятный оттенок. Зимой гибель не страшна, потому что несет избавление от мучений. Наверно, потому-то аскеры и шли под огонь так безропотно.

«Но эти-то! — снова возмутился Бурко, когда где-то скрипнула калитка. — Эти-то сыты, одеты, свободны! Чего им-то не живется? Чего ради они сейчас крадутся через дворы? Надеются, что я тут глухой, слепой и добрый?»

Он отступил еще, и здесь стены настолько сблизились, что он смог в распорку подняться по ним и устроиться на крыше одного из домов. Крыша была плоской, и ржавые листы железа были придавлены камнями. Бурко не шевелился, потому что кровля сразу бы выдала шумом любое движение. А тот, кто вошел в лабиринт, не слишком заботился о тишине. Он шумно и тяжело дышал и хлюпал носом.

Бурко вытянул из-за спины разряженный кольт и, осторожно свесившись, бросил его на песок под стеной. Снова затаился. Ждать пришлось недолго. Бандит в чистой клетчатой рубашке, с новенькими подтяжками, вошел в тупик и увидел под ногами кольт. Он наклонился к нему — и не успел распрямиться. Увесистый камень ударил его под затылок, и бандит рухнул под стену. А ротмистр, радуясь тому, что сберег патрон, перепрыгнул на соседнюю крышу, затем сиганул в огород и, пробежав с десяток шагов, увидел за кустами канаву.

«А вот и окопчик», — подумал он.

От толчка в бок его повело в сторону. Одна нога зацепилась за другую, он упал — и только сейчас услышал выстрел.

Он задыхался. Воздух со свистом выходил из раны в правом боку. Ротмистр попытался встать, но руки подломились. Однако у него хватило сил перекатиться немного вперед и свалиться в канаву…

«Вот же милая старушка, — подумал капитан Орлов, обнаружив в доме тетушки Аниты заряженный дробовик. — Ведь могла бы взять с собой, когда уезжала. Нет же, оставила. То ли забыла. То ли знала, что он мне пригодится».

Он встал на бочку с водой, подтянулся и залез на крышу сарая. Отсюда, сквозь листву высокой акации, ему была видна улица, на которой остались лежать два трупа. Он знал, что рано или поздно тут пройдут те, кто вздумает его искать. Так пусть они его найдут. На свою беду.

Капитан Орлов умел ждать. Самое главное в ожидании — не задумываться о том, чего именно ждешь. Потому что жизнь сплетена из неожиданностей. Скажем, сейчас он мог бы представить себе, как на улице появляются сразу трое. Двое жмутся к заборам на разных сторонах улицы, а третий перебегает ее зигзагом, как бы подставляясь под выстрел. Картина вполне правдоподобная. Но в действительности все будет выглядеть абсолютно иначе.