– Сходи осмотри голубятни, дом и все, что захочешь, только не мешай нам, маленькая глупышка! Девушка, явно обрадованная тем, что ей не придется оставаться в ее обществе, выбежала прочь. Проводив ее взглядом, она покачала головой.

– Что ты сделал с этой девчонкой? – спросила она, – Зачем ты нарядил ее в эти разноцветные одежды? Мне показалось, что ее глазами смотрит сам демон, тогда как в Иерусалиме она была само смирение и раскаяние.

– Я вовсе не собирался причинить ей зло и даже не прикоснулся к ней, если ты это имеешь в виду! – ответил я. – Когда у меня случилось заражение ступни в Тивериаде, она заботилась обо мне.

– Сколько раз благие намерения мужчины причиняли женщине такое зло, что ему трудно себе представить! Ты не в состоянии заниматься воспитанием этой девушки, тебе лучше с ней расстаться.

Я возразил:

– Она ищет путь к Иисусу из Назарета так же, как и я.

И тогда я облегчил свою душу, рассказав Магдалине о том, как мы выехали из Иерусалима, как нас покинули Натан и Сусанна и как я повстречал Жанну в компании Клавдии Прокулы в летнем дворце Тивериады. Во время рассказа она не раз покачивала головой, а на ее губах можно было видеть ухмылку.

– Я знаю Сусанну и заносчивую Жанну, – сказала она – Видимо, пелена застилала мои глаза, когда мы, словно сестры, шли рядом; я не видела никого, кроме Иисуса! Ты знаком с его учениками, и знаешь, какие они и как ревниво хранят тайну царства; думаю, что материал, из которого Иисус хотел создать свое царство, удивляет тебя не меньше моего. Мне надоели женское упрямство и ревность этих людей, и я вернулась домой, чтобы здесь дожидаться последующих событий. Мне известно, что он прибыл в Галилею прежде нас, однако меня совершенно не удивит, если он не пожелает никого видеть, – ведь он может испытывать в нас такое же разочарование, как и мы друг в друге. Итак, я предоставила рыбакам возможность ловить свою рыбу, а мать Иисуса вернулась в Назарет.

С огорченным видом, раскачиваясь всем телом, она сложила вместе руки.

– Почему я – всего-навсего человек? – жалобно промолвила она – Почему с тех пор как его не стало, мое сердце затвердело? О, несчастная! Во мне больше нет достаточной веры в него, и его царство становится от меня все дальше!

Она осмотрелась вокруг полным ужаса взглядом, словно ей привиделось что-то страшное.

– Он был светом в этом мире! – продолжала она. – С тех пор как его больше нет, я пребываю во мраке даже при свете солнечного дня. Я боюсь, чтобы мной опять не овладели демоны, ибо тогда мне лучше не жить и повеситься! Я и так уже вся исстрадалась!

Ее горе было для меня, словно камень на сердце, и я попытался утешить ее, поведав о том, что, со слов Жанны, Иисус однажды утром уже являлся ученикам, когда они рыбачили.

– Мне рассказывали об этом, однако, вполне возможно, этим мужланам для полного счастья хватило пойманных ста пятидесяти больших рыбин! Их сеть была так тяжела, что им пришлось тащить ее за лодкой до самого берега, чтобы она не прорвалась. Но если они видели Учителя, то почему ничего не сказали, чтобы утешить меня?

Мне показалось, что в ее душе затаилась злоба и ревность из-за того, что, появившись в Галилее, Иисус прежде предстал перед учениками, а не перед ней!

Ее чувства были мне понятны: разве не она первой в то утро пришла к могиле? И разве не ей первой назаретянин явился после своего воскресения?

– Не давай отчаянью победить себя, Мария из Магдалы! Если он вернулся в Галилею, значит его царство близко! Возможно, для меня в нем не окажется места, вероятно, он отторгнет меня, как и своих учеников, но я уверен, что ты еще увидишь его в этих краях!

Она посмотрела на меня своими темно-карими глазами и сказала:

– Я получаю утешение от тебя, римлянина, в то время как мои ближние отказали мне в нем!

Ее лицо осветилось, словно на ярком солнце, несмотря на то что мы находились в доме; она прикоснулась к моей руке, и я ощутил необычную силу, исходившую от этого прикосновения.

– Неужели ты настолько веришь в него? – спросила она. – Я тоже, однако мой мятежный дух не дает мне относиться с должным уважением к избранным им людям; я – скверная и недостойная женщина, которая не в состоянии исполнить его волю. О римлянин, научи меня смирению!

– Мне больше хотелось бы узнать, считаешь ли ты, что он примет меня в своем царстве, несмотря на то что я – римлянин? – озабоченно поинтересовался я.

Тогда она заговорила тем же презрительным тоном, что и Жанна.

– Ученики все еще ждут, что он построит царство Израиля. Для меня же он – свет для всего мира. Если ты веришь в то, что он – Христос, то почему он должен тебя отвергать? Его царство – это вечная жизнь, а не земля, по которой мы ходим!

От этих слов сердце дрогнуло у меня в груди.

– А что такое вечная жизнь? – спросил я.

Магдалина покачала головой.

– Я не в состоянии тебе это объяснить, – ответила она, – Думаю, это известно лишь ему одному. Когда он был с нами, то ничего об этом не рассказывал, а лишь объяснял, как человек должен жить, чтобы быть достойным войти в его царство. Я не настолько смиренна и невинна, чтобы надеяться на вечную жизнь; мне лишь известно, что она в нем и вместе с ним, и этого мне достаточно.

Прежде чем продолжить разговор, я немного подумал.

– И как же мне следует жить? – спросил я. – Разве смирения и кротости для этого достаточно?

– Люби своего ближнего, как самого себя, – в задумчивости ответила Мария – Поступай с другими так, как тебе хочется, чтобы они поступали с тобой.

Неожиданно она закрыла лицо руками и расплакалась.

– Как я, предавшая его учение, могу научить тебя? Когда он был среди нас, мы все были как сестры и братья, однако, как только он нас покинул, мне хватило нескольких дней, чтобы начать ненавидеть своих братьев и сестер. Возможно, это он прислал тебя ко мне, чтобы показать насколько я зла и ничтожна.

Она быстро склонилась и приложила руку к моей заживающей ране.

– Помилуй эту грешницу, Иисус Христос, Сын Божий! – вслух взмолилась она – Если ты смилостивился надо мной, пусть эта нога заживет так, словно на ней никогда ничего не было!

Она подняла глаза, убрала руку и, сдерживая дыхание, заглянула мне в лицо.

– Пусть это будет знаком его согласия: отставь трость и пройдись!

Я поднялся и, отставив в сторону трость, сделал несколько шагов. Хромота покинула меня, не ощущалось никакой боли! Пораженный, я опять сел на прежнее место.

– Это знак, который ты хотела получить! – воскликнул я. – Однако я и так верю в него и не нуждаюсь ни в каких знамениях! По правде говоря, в том месте, где греческий врач сделал надрез скальпелем, моя нога уже зажила и затянулась новой кожей, так что я хромал лишь по привычке, потому что врач неоднократно настаивал на том, чтобы я ходил с большой осторожностью.

Тогда Магдалина подняла мою трость и спросила с улыбкой на губах:

– Может, мне отказаться от своей прежней молитвы и попросить его, чтобы ты опять захромал?

– Думаю, что тебе удалось бы сделать меня калекой до конца моих дней, если бы ты обратилась к нему с подобной просьбой!

Мария в ужасе осмотрелась вокруг, словно застигнутая врасплох за совершением какого-то скверного поступка.

– Нет, нет! Если взывать к его имени с целью навредить кому-то, можно навредить лишь самому себе. Его именем можно лишь благословлять, а проклинать – никогда!

От появившейся улыбки она вся изменилась и, глядя на что-то, чего я не мог видеть, погрузившись в собственные мысли, принялась сгибать трость в руках. На моих, полных удивления глазах вырезанная из дуба трость слегка согнулась, словно стебель камыша. Я стоял как зачарованный, не веря собственным глазам, пока она, почувствовав на себе мой взгляд, не очнулась и в свою очередь не посмотрела на меня.

– Что случилось? – спросила она, перестав сгибать трость.

Машинально я взмахнул руками, словно желая ее о чем-то предупредить, а мои губы сами произнесли: