Сесил хотел было согласиться, но заколебался.

– Сколько апельсинов мы можем собрать?

Джон подумал о трех взрослых деревьях, по одному в центре каждого двора, и уточнил:

– Вы имеете в виду апельсины со всех деревьев?

Сесил кивнул.

Традескант сглотнул слюну при мысли о такой жертве.

– Баррель [4]. К августу, возможно, два барреля.

– Вот оно! – воскликнул его светлость, хлопая садовника по плечу. – Суть в том, что мы им покажем: у них нет ничего такого особенного, чего не было бы у нас. Мы преподнесем им целые ветви с апельсинами, демонстрируя, что обладаем теми же богатствами. Что мы не просители, а люди с властью. Что у нас есть вся Англия и апельсиновые сады в придачу.

– Ветви? – Джон заметно погрустнел. – Вы что же, решили не только собрать плоды?

Сесил покачал головой.

– Это станет подарком короля испанскому послу. Подарок должен выглядеть превосходно. Баррель апельсинов можно купить в порту, но большая ветвь прямо с дерева, да еще с плодами, – испанцы по качеству листьев сразу догадаются, что ее срезали недавно. Это должны быть ветви, усыпанные плодами.

При мысли о том, что придется варварски обрубить прекрасные ветви, Джон с трудом подавил возглас боли.

– Разумеется, милорд, – вздохнул он.

Поняв настроение садовника, Сесил обнял его за плечи и от души поцеловал в щеку.

– Джон, бывало, люди жизнь за меня отдавали с более легким сердцем. Прости, но мне нужен широкий жест для короля. И твои апельсины будут жертвенным агнцем.

Традескант через силу улыбнулся:

– Тогда я буду ждать вашего приказа, милорд. Я срежу фрукты и отправлю их в Лондон, как только получу указание.

– Привезешь их сам, – распорядился Сесил. – Не хочу никаких ошибок. Ты будешь оберегать их лучше всех. Оберегать, как своего первенца.

Апельсины Джона украсили праздник перемирия.

Король Яков и принц Генрих перед дворянством и испанскими посланниками поклялись на Библии, что за Лондонским перемирием установится священный и длительный мир. Во время великолепной церемонии де Веласко произнес тост в честь монарха, выпил из агатовой чаши, украшенной бриллиантами и изумрудами, и передал чашу королю. Королева Анна, восседавшая рядом с супругом, получила стеклянный кубок и три алмазные подвески.

Затем король Яков кивнул Сесилу. Тот повернулся лицом к своему садовнику, и Джон Традескант вышел вперед, с трудом неся на руках довольно тяжелую, огромную, развесистую ветвь апельсинового дерева. Ее зеленые листья блестели. Капельки воды, подобно жемчужинам, все еще перекатывались вдоль центральных жилок. Округлые плоды, спелые и сочные, ослепительно сияли и благоухали, как квинтэссенция солнечного света. Яков дотронулся до плода, подал специальный знак, и Традескант положил ветвь у ног испанского посла. Два помощника садовника опустили еще две ветви в пирамиду зрелого богатства.

– Апельсины? – удивился посол.

Яков улыбнулся, кивнул и сказал:

– На тот случай, если вы скучаете по родине.

Де Веласко обернулся и бросил быстрый взгляд на свою свиту.

– Не знал, что в Англии выращивают апельсины, – с завистью произнес он. – Мне казалось, здесь слишком холодно и сыро.

Роберт Сесил сделал небрежный жест и невозмутимо ответил:

– О нет. Мы можем выращивать все, что угодно.

Через толпу пробирался паж с большим плетеным коробом для фруктов. На почетном месте, уютно расположившись среди ароматных листьев из южных лесов, лежала большая бледная дыня. На юноше была ливрея лорда Вуттона.

– Постой! – остановил Джон. – Дай взглянуть.

– Мне надо идти, – отмахнулся паж; он явно торопился. – Я должен преподнести королю дыню для подарка испанскому послу.

– Откуда это? – прошипел Джон.

– Из сада лорда Вуттона в Кентербери, – пояснил юноша, протискиваясь дальше.

– Садовник лорда Вуттона умеет выращивать дыни? – изумился Джон.

Он повернулся к соседям, но, судя по их лицам, новость была интересна только ему самому.

– Каким образом лорд Вуттон выращивает дыни в Кентербери?

Ответа Традескант не получил. В ближайшем трактире он отыскал садовника лорда Вуттона, который попросту посмеялся над ним и сказал, что в этом деле есть определенная загвоздка, а если Джон хочет разузнать побольше, ему лучше поступить на службу к лорду Вуттону.

– Вы сажаете их в оранжерее! – догадался Джон. – У вас там внутри грядки?

Его собеседник рассмеялся:

– Сам великий Джон Традескант просит у меня совета. Приезжайте в Кентербери, сударь, и выясните мои секреты.

Джон покачал головой.

– Уж лучше я останусь с самым великим господином в самых великолепных садах Англии, – заявил он высокопарно.

– Недолго ему оставаться самым великим, – предостерег садовник Вуттона.

– Это почему? На что вы намекаете?

Садовник Вуттона пододвинулся поближе.

– Поговаривают, что он подал письмо с просьбой об отставке. Теперь, когда Испания заключила мир с Англией, можно не сомневаться, что лорды, сохранившие свою веру во все эти сложные времена, вернутся ко двору и снова займут места при короле.

– Католики при дворе? – уточнил Джон. – С нашим-то королем? Да он никогда этого не потерпит.

Его собеседник пожал плечами:

– Король Яков – это тебе не старая королева. Ему нравится, когда у людей разные мнения. Он обожает дискутировать. Сама королева Анна ходит к мессе. Мой хозяин, когда приезжает за границу, тоже ходит к мессе. И избегает англиканскую церковь, когда только возможно. А раз король ему покровительствует, поскольку лорд Вуттон преподносит королю дыни и всякое такое, значит приоритеты меняются. Может оказаться так, что преданные защитники старой веры, вот как твой хозяин, вдруг обнаружат, что их время кончилось.

Традескант кивнул, купил своему собеседнику еще кружку эля, покинул трактир и отправился на поиски Сесила.

Тот в одном из дворов Уайтхолла готовился сесть на барку, которая должна была проплыть вверх по реке и доставить его в Теобальдс.

– А, Джон, – кивнул Сесил. – Поедешь со мной по воде или предпочтешь повозку?

– Я бы присоединился к вам, милорд, если не возражаете, – отозвался Традескант.

– Тогда скорее тащи свой мешок, мы отбываем немедленно: хочу поймать прилив.

Джон быстренько сбегал за своими вещами и вернулся как раз тогда, когда барка приготовилась отчалить. Гребцы отсалютовали поднятыми веслами. Вымпел Сесила развевался на носу и на корме. Сэр Роберт сидел под балдахином в центре лодки; у его ног лежал меховой коврик, уберегающий от вечерней прохлады.

Джон ловко запрыгнул на борт и устроился на корме, позади золоченого кресла. Рулевой дал команду, и гребцы стали орудовать веслами в обычном ритме. Весла били по воде; лодка то продвигалась вперед, то замирала, то снова продвигалась. Это мерное движение убаюкивало, но Джон не спускал глаз со своего хозяина. Он видел, как голова лорда, припорошенная преждевременной сединой, дернулась, а потом свесилась на грудь.

Сэр Роберт был измотан долгими месяцами нескончаемой любезности и трудных переговоров, преимущественно на иностранном языке. Джон придвинулся поближе и оберегал сон хозяина, пока не опустилось солнце, раскрасив небо золотыми и персиковыми красками и превратив реку в сияющую дорожку, по которой они медленно возвращались в свои сады.

Когда небо стало темно-синим и выглянули первые звезды, Традескант потянулся к своему господину и поплотнее обернул одеялом его искривленные плечи. Самый великий государственный деятель в стране, а может, и во всей Европе был легким, словно подросток. Его голова упала на плечо Джона и осталась там. Обняв своего господина, садовник оберегал его сон, пока лодка спокойно шла вверх по реке по встречному течению.

Сесил проснулся перед самым причалом Теобальдса и улыбнулся, обнаружив, что его поддерживают руки Джона.