— Какого черта ты от меня хочешь? Нет, в самом деле, Конрад, иногда ты становишься просто невыносим.

— Я хочу, чтобы ты образумился.

Фрау Эльза дотронулась губами до моей щеки и прошептала: уже поздно, я должна идти. Я почувствовал ее теплое дыхание на шее и возле уха, потом быстрый и тревожный поцелуй. Краем глаза я увидел в конце коридора ночного портье; он стоял и послушно ждал.

— Я должен кончать, — сказал я.

— Позвонить тебе завтра?

— Нет, я не хочу, чтобы ты понапрасну тратил свои деньги.

— Меня ждет муж, — сказала фрау Эльза.

— Не важно.

— Еще как важно.

— Он не может уснуть, если меня нет рядом, — сказала фрау Эльза.

— Как идет партия? Говоришь, уже добрался до осени сорокового? Начал войну с СССР?

— Да! Блицкриг на всех фронтах! Это для меня не соперник! Черт побери, я ведь все-таки чемпион, не так ли?

— Так, так… От всего сердца желаю тебе выиграть… Как там англичане?

— Отпусти мою руку, — сказала фрау Эльза.

— Я должен заканчивать, Конрад. Англичане, как всегда, попали в трудное положение.

— А как твоя статья? Надеюсь, что с ней все в порядке. Было бы идеально, если бы ты успел опубликовать ее до приезда Рекса Дугласа.

— Во всяком случае, она будет написана. Думаю, Рексу понравится.

Резким движением фрау Эльза освободила свою руку:

— Не будь ребенком, Удо. А если сейчас появится мой муж?

Я прикрыл рукой трубку, чтобы не услышал Конрад, и сказал:

— Твой муж лежит в постели. Подозреваю, что это его излюбленное место. Если его нет в постели, значит, он на пляже. Это еще одно его излюбленное место, особенно когда стемнеет. Не говоря уже о комнатах постояльцев. На самом деле твой муж ухитряется находиться сразу во всех местах; я бы не удивился, если бы он сейчас следил за нами, спрятавшись за спиной портье. Тот не слишком широкоплеч, но, по-моему, муж у тебя очень худой.

Она быстро взглянула в конец коридора. Портье ждал, прислонившись плечом к стене. В глазах фрау Эльзы блеснула надежда.

— Ты ненормальный, — сказала она, убедившись, что никого больше в той стороне нет. Я привлек ее к себе и поцеловал.

Не помню, как долго мы стояли и целовались, сначала яростно, неистово, потом с тихой нежностью. Знаю только, что могли бы продолжать и дальше, но тут я вспомнил, что Конрад все еще на проводе и время работает против его кошелька. Я поднес трубку к уху и услышал потрескивание и писк тысяч соединенных между собой линий. Потом возникла пустота. Конрад отключился.

— Он уже повесил трубку, — сообщил я и попытался затащить фрау Эльзу с собой в лифт.

— Нет, Удо,спокойной ночи, — с вымученной улыбкой отвергла она мои притязания.

Я стал упрашивать ее подняться ко мне, впрочем — без особой настойчивости. Жестом, значения которого я поначалу не понял, скупым и в то же время властным, фрау Эльза призвала на помощь портье, и он встал между нами. После этого, уже другим тоном, она снова пожелала мне спокойной ночи и скрылась… в направлении кухни!

— Что за женщина, — сказал я портье.

Он зашел за стойку и отыскал свой порножурнал в одном из ящиков стола. Я молча наблюдал, как он взял его в руки и уселся в кожаное кресло администратора. Облокотившись на стойку, я со вздохом спросил, много ли туристов осталось в «Дель-Map». Много, не глядя на меня, ответил он. Над шкафчиком с ключами висело большое овальное зеркало в массивной позолоченной раме, приобретенное, по-видимому, в антикварном магазине. В его верхней части отражались огни коридора, в нижней — затылок портье. И вдруг внутри меня все оборвалось: я обнаружил, что моего отражения в зеркале нет. Я испуганно сдвинулся влево вдоль стойки. Портье поднял на меня глаза и, поколебавшись, спросил, почему я говорю «такие вещи» фрау Эльзе.

— Не твоего ума дело, — огрызнулся я.

— Верно, — согласился он, — но только мне не нравится смотреть, как она страдает, ведь она так хорошо к нам относится.

— С чего ты взял, что она страдает? — спросил я, не переставая смещаться влево. Ладони у меня вспотели.

— Не знаю… Вы с ней так обращаетесь…

— Я очень люблю ее и уважаю, — заверил я его, а в это время моя физиономия начала появляться в зеркале, и хотя то, что открылось моему взору, имело довольно неприглядный вид (мятая одежда, воспаленные щеки, всклокоченные волосы), все-таки это был я, живой и осязаемый. Мысленно я отругал себя за то, что поддался глупому страху.

Портье, пожав плечами, собирался вновь углубиться в свой журнал. Я же почувствовал облегчение и страшную усталость.

— Это зеркало… Оно что, с секретом?

— Что?

— Зеркало… Когда я стоял прямо перед ним, оно меня не отражало. Только сейчас, сдвинувшись вбок, я могу себя в нем видеть. Зато ты, сидя под ним, прекрасно в нем отражаешься.

Портье, не вставая с кресла, вытянул шею и глянул на себя в зеркало. То, что он увидел, ему, очевидно, не понравилось, потому что он тут же по-обезьяньи скорчил себе рожу, посчитав это верхом остроумия.

— Оно немного наклонено, но это никакое не фальшивое зеркало. Взгляните, вот стена, видите? — Улыбаясь, он приподнял зеркало и провел рукой по стене, словно гладил кого-то.

Некоторое время я молча размышлял над случившимся. Затем, поколебавшись, сказал:

— Посмотрим. Встань-ка сюда. — И указал то самое место, с которого не видел себя в зеркале.

Портье вышел из-за стойки и встал там, где я его просил.

— Не вижу себя, — признал он, — но это потому, что я не стою точно напротив.

— Ты как раз стоишь напротив, — возразил я и, встав за ним, развернул его лицом к зеркалу.

Из-за его плеча мне открылась картина, от которой у меня бешено забилось сердце: я слышал наши голоса, но не видел тел. Зато все, что было в коридоре: кресло, большая ваза, светильники в нишах под самым потолком, — отражалось в зеркале и казалось ярче, чем было на самом деле у меня за спиной. Портье нервно хихикнул.

— Отпустите меня, я хочу проверить.

Оказывается, я машинально удерживал его на месте, применив что-то похожее на борцовский захват. Выглядел он совсем слабеньким и перепуганным. Я отпустил его. Портье метнулся за стойку и указал мне на стену за зеркалом.

— Она кривая. Кри-ва-я. Подойдите и убедитесь сами: она неровная.

Пока я протискивался за стойку, от моего хладнокровия и благоразумия не осталось и следа; кажется, я был готов свернуть шею бедняге портье. Но тут, словно совсем из другой реальности, на меня повеяло ароматом фрау Эльзы. Все вдруг стало другим и, осмелюсь это утверждать, перестало подчиняться законам физики: здесь пахло ею, хотя прямоугольный закуток за стойкой никак не был изолирован от широкого и в дневное время многолюдного коридора. Тем не менее следы тихого присутствия фрау Эльзы сохранялись, и этого было достаточно, чтобы я успокоился.

Беглый осмотр убедил меня, что портье прав. Стена, на которой висело зеркало, не была параллельна стойке.

С тяжелым вздохом я опустился в кожаное кресло.

— Как полотно, — пробормотал портье, наверняка имея в виду мою бледность, и принялся обмахивать меня порножурналом.

— Спасибо, — сказал я.

Через несколько нескончаемых минут я встал и поднялся к себе в номер.

Мне было холодно, и я надел свитер, а позже открыл окна. С балкона можно было наблюдать за мерцающими огнями в порту. Успокаивающее зрелище. Мы оба дрожим в унисон, порт и я. Ни одной звезды. Пляж погружен в кромешную тьму. Я устал, но не знаю, смогу ли уснуть.

Зима сорокового. Модель «Первая русская зима» должна играться, когда немецкая армия глубоко проникнет на территорию Советского Союза и ее позиции, наряду с неблагоприятным климатом, будут способствовать решающему контрнаступлению, позволяющему нарушить равновесие на фронтах и привести к взятию в клещи и образованию котлов; иными словами, контрнаступлению, которое заставит немецкую армию отступить. Однако для этого необходимо, чтобы советская армия располагала достаточными резервами (необязательно танковыми) для осуществления указанного контрнаступления. То есть применительно к советской армии использование модели «Первая русская зима» с надеждой на успех означает сохранение в сегменте Осеннее Формирование Частей резерва в виде не менее двенадцати силовых факторов с их дальнейшим применением по всей линии фронта. Что же касается немецкой армии, то разыгрывание модели «Первая русская зима» с высокой степенью надежности подразумевает решающие действия в войне на востоке, которые сведут к нулю любые меры предосторожности со стороны русских: уничтожение во всех и каждом предыдущем туре максимального числа советских силовых факторов. Таким образом, модель «Первая русская зима» превращается в нечто банальное и в худшем случае представляет для немецкой армии замедление продвижения вглубь России; для советской же армии это означает мгновенное изменение на шкале приоритетов: она уже не помышляет о наступлении, а отступает, оставляя обширные территории врагу и тщетно пытаясь восстановить фронт.