Сёдерстедт умолк. «Группа А» с изумлением смотрела на него — странный обзор деловой деятельности Карлбергера.

— Политическая составляющая интересует нас в минимальной степени, — корректно отозвался Хультин.

Сёдерстедт огляделся. Как будто бы вдруг вспомнил, где он находится. Йельм был почти уверен, что видел пар, поднимающийся из-за воротника рубашки Сёдерстедта. Тот собрался и продолжил на своем звучном финско-шведском:

— Я хотел подвести вас к двум моментам. Во-первых, общая связь с тем общественным настроем, о котором я говорил ранее, с возвеличиванием серийных убийц в США, с героизацией совершеннейших аутсайдеров, полностью презревших все общественные нормы, и без того трещащие по швам под давлением денег. Мы сидим на пороховой бочке. Во-вторых, особая связь с нашим случаем. А что если мы имеем дело с человеком, который ведет или думает, что ведет, дьявольскую охоту, с человеком, который заметил эти трещины в общественных стенах и ринулся в безумный водоворот этой игры? Позвольте мне выразиться так: с человеком, который считает, что увидел истинное лицо невидимых властей предержащих, и который поклялся показать его всем. Умный безумец, самая страшная из всех комбинаций. Он увидел эту связь, заметил более или менее мистические совпадения и предъявил их миру кровавым способом в день смерти Сведенборга.

— Поясните, пожалуйста, — наконец перебил его Хультин, — вы считаете, что эти убийства имеют политическую подоплеку? Терроризм левых сил?

— Не терроризм, нет. Я бы не стал так утверждать. Но в какой-то степени политический след здесь есть. Кто-то много размышлял об этом и пришел к определенным выводам, возможно, правильным с точки зрения анализа, но ошибочным с точки зрения практической. Давайте вспомним. Середина девяностых. Мы столкнулись с жесточайшим кризисом. Он затронул многих, но, наверное, только сейчас стали очевидны его механизмы.

Молчание в зале длилось довольно долго. Речь Сёдерстедта, безусловно, произвела впечатление. Новоприбывшие Билли Петерсон и Таня Флорен сидели, раскрыв рты и соображая, куда они попали. На лекцию в университет? На собрание группы заговорщиков-теоретиков? Или к полицейским, чей интеллект и упрямство всегда мешали их продвижению по службе?

Йельм попытался поддержать беседу:

— Итак, три представителя нового капитализма, — заключил он. — Возможностей много. Все указывает на Восточную Европу. Мафиозные проблемы при становлении независимых государств в Прибалтике? Использование деловых связей с прибалтийскими странами? Но ведь Восточная Европа не ограничивается этими тремя государствами. Чисто политические мотивы? Месть — личная, профессиональная? Что еще?

Тишина. Видимо, это все. Неужели они что-то упустили? Старый классический детектив от Агаты Кристи — с тайными обществами — растаял как сон, загадки подобного типа несомненно ушли в прошлое, вокруг современная реальность: постиндустриальный капитализм, восточноевропейская мафия, шведский государственный финансовый коллапс девяностых годов.

Пауль Йельм предпочел бы тайные общества.

— Будем ли мы сегодня касаться предприятий Карлбергера? — подлил Хультин масла в огонь.

Взволнованная и многословная речь Сёдерстедта тут же сменилась скупым перечислением фактов. Йельму показалось, что этот внезапный переход очень естествен для Сёдерстедта: во второй его речи был ответ, было решение, и его следовало сформулировать ясно и четко; в первой речи ни ответа, ни решения не было, истина «просачивались» в зазоры между словами. Таково было общество, постиндустриальное общество, увиденное глазами красноречивого финского шведа.

— Концерн Карлбергера, — начал он. — В центре — финансовое акционерное общество «Шпиль». Вокруг расходятся концентрическими кругами все менее и менее прозрачные дочерние фирмы, дочерние фирмы дочерних фирм и так далее. Даже за один час, имевшийся в моем распоряжении, я обнаружил связь между фигурантами, а с помощью профессионалов, — Сёдерстедт указал на Петерсона и Флорен, — мы, конечно же, откроем и не такие очевидные вещи. Связанным с этой структурой оказался Странд-Юлен, который был совладельцем одной из дочерних фирм Карлбергера, «Алруна Холдинг АБ».

Сёдерстедт умолк. Никто не понял, закончил ли он свою речь. Он раскраснелся, пока говорил, и Хультин сказал:

— О’кей, мы благодарим Сёдерстедта за исключительно вдохновенный отчет. Чавес?

Чавес слегка усмехнулся, прежде чем ответить:

— Я буду краток. Что касается тех предприятий, в правлении которых Даггфельдт и Странд-Юлен входили вместе с Карлбергером, то их насчитывается три. Трое наших убитых управляли компанией «Эриксон» с 1986 по 1987 год, «Южным банком» в 1989-91 годах и МЕМАБ в 1990 году. Такова связь между тремя покойниками по линии управления крупными компаниями.

— А что такое МЕМАБ? — спросила Черстин Хольм.

— Не имею понятия, — ответил Чавес.

— Могу вас просветить, — глубоким низким голосом произнесла Таня Флорен. — А как вы сами думаете?

— Финансовое акционерное общество, — устало сказал финско-шведский голос.

— Верно, — согласилась Таня Флорен.

Для Пауля Йельма работа перешла в совершенно новую плоскость. Прежде он стоял на передовой, а теперь был оттеснен далеко в тыл. Расследование развивалось прежде всего в двух направлениях: русский мафиозный след через Нюберга и Нурландера, а также бизнес-след через Сёдерстедта, Чавеса, Петерсона и Флорен. Черстин Хольм активно допрашивала родственников и друзей усопших магнатов, предоставив вести вторичные допросы меньшим по званию специалистам из Государственной криминальной полиции и полиции Стокгольма.

А Йельм проводил время, изучая гостевую книгу гольф-клуба. И с горечью думал о том, как изменились в наши дни преступления. Теперь уже не убивают из-за интриг в тайном ордене или гольф-клубе. Теперь людей занимают изощренный секс, наркотики и отмывание денег.

Телефон предполагаемого сутенера с симпатичным именем Юхан Жезл оказался незарегистрированным, а повторный визит на Тиммермансгатан, сопровождаемый многочисленными звонками в дверь, кончился ничем: занимающийся проституцией юный Йорген Линден поменял место жительства.

Вскрытие трупа Нильса-Эмиля Карлбергера, проведенное судебным врачом Кварфордтом, не дало ничего нового, не считая того, что у убитого начиналась опухоль мозга. Техники-криминалисты Свенхагена обманулись в своих ожиданиях, ни одной улики им обнаружить не удалось. Кроме оставленной в стене пули.

Йельм вернулся к гостевой книге гольф-клуба. Часы тянулись. Среди имен, написанных с разной степенью разборчивости, он быстро научился отличать педантичный почерк Даггфельдта, экспансивный — Странд-Юлена и отклоненные влево буквы Карлбергера. Имена убитых встречались в книге довольно часто, но никогда не стояли рядом друг с другом. Йельм уже дошел до такой древней даты, как осень 1990 года, и был почти готов смириться с мыслью, что ни один из троих убитых никогда не играл вместе с кем-либо из двоих других, когда внезапно увидел педантичный завиток рядом с экспансивным росчерком. А через секунду разглядел и подпись с наклоном влево.

Оказывается, Даггфельдт, Странд-Юлен и Карлбергер все-таки играли однажды в гольф вместе, втроем, и это сулило очень интересные перспективы. Йельм поделился открытием с Чавесом и выяснил, что общая партия в гольф состоялась как раз после совместного заседания правления МЕМАБ седьмого сентября 1990 года. Надо заметить, что это был единственный раз, когда братья по ордену Даггфельдт и Странд-Юлен играли в гольф вместе. Несмотря на то, что оба принадлежали к отделившемуся ордену Скидбладнира, заседали с конца семидесятых годов в восьми одних и тех же правлениях и являлись членами одного гольф-клуба, на поле они встретились один-единственный раз — причем именно в этот раз к ним присоединился и Карлбергер. Это казалось поразительным.

— Трое людей играют в гольф осенью 1990 года, — громко произнес Йельм. — Это единственный раз, когда они играют вместе. Несколько лет спустя все они оказываются в морге, убитые одним и тем же преступником с промежутком примерно в неделю. Что это означает?