— Что? — отозвался Чавес, продолжая печатать на компьютере.

— Я не буду снова это повторять. Твое подсознание и так все слышало.

Чавес прекратил печатать и повернулся к Йельму. «Ему не хватает усов», — подумал Йельм и сам удивился своей мысли, почувствовав, как старые, давно забытые вопросы снова стали беспокоить его.

— Да ничего это не означает. Возможно, то, что деловые связи распространялись и на другие сферы жизни.

— Или что кому-то не нравится гольф…

— Вот именно, — мирно ответил Чавес и снова начал печатать. — Предлагаю решение загадки. Некий человек, ненавидящий гольф и ошивающийся возле забора гольф-клуба в Кевинге осенним днем 1990 года, замечает трех надменных господ из высшего общества, похваляющихся возле лунки своими успехами, и решает, что именно их он и отправит одним махом на тот свет. Правда, после этого ему приходится ждать еще несколько лет, чтобы исполнить задуманное. А ведь можно было все проделать гораздо быстрее.

— Может быть, кедди? [18]

— Я пошутил, — сказал Чавес.

— Я понял, — ответил Йельм. — Но если мы повернем эту историю под другим углом, ситуация изменится. Господа являются в клуб прямиком с серьезной деловой встречи, они расслаблены, они непринужденно болтают, возможно, потягивая грог в баре клуба и жалуясь на тяжелую жизнь бизнесмена. Короче говоря, это очень серьезные люди. Цветы вянут при их приближении. Языки у них развязались. Понимаешь? Возможно, кедди опоздал или сделал какую-то ошибку, и они принялись ворчать, придираться к нему или к ней, снисходительно хихикая и обращаясь с человеком как с ничтожеством. Возможно, они позволяют себе сексуальные намеки. И вот так, походя, они доводят его или ее до состояния такого унижения, что требуется несколько лет, чтобы этот человек пришел в себя и снова смог жить с высоко поднятой головой. Возможно, их поведение стало, как это называется, катализатором, возможно, что реакция перешла в бурную фазу. Не исключено, что этот бывший кедди провел несколько лет в психиатрической больнице или где-то еще и был выпущен оттуда вместе с другими полоумными в очередную амнистию. Возможно, этот человек стал осмысливать свою жизнь и понял, что именно привело его в психушку. Он уже пережил разочарование, ему все стало ясно, и вот он убирает их одного за другим, просто, быстро, изящно. Чистая месть.

— У тебя буйная фантазия, — заметил Чавес. Он даже прекратил печатать. — Интересно получилось.

— Я звоню, — сказал Йельм, снимая трубку.

— Если ты прав, то убийства должны прекратиться. И эта версия не объясняет русское происхождение пули. Да и весь финансовый раздел выводится из игры.

— Алло, это Пауль Йельм из Государственной криминальной полиции. С кем я говорю?

— Аксель Видстранд, — ответил голос в телефоне, — секретарь Стокгольмского гольф-клуба. Это вы забрали наши гостевые книги? У Лены не было полномочий выдавать их вам. Вы закончили с ними работать?

— Я дал Лене полномочия. Скажите, ваши игроки пользуются услугами кедди, когда находятся на игровом поле?

— Я бы хотел получить назад гостевые книги.

— Трое из членов вашего клуба были убиты в течение недели, а вы говорите мне о книгах. В каком мире вы живете?

— Ого! — прокомментировал Чавес. — Разглашение тайны следствия.

Йельм достал из ящика стола последний выпуск газеты «Афтонбладет» и положил его перед Чавесом. Заголовок кричал: «Срочное сообщение! Убийца грандов нанес новый удар! Смерть третьего предпринимателя! Труп директора Нильса-Эмиля Карлбергера обнаружен неизвестной женщиной!»

— «Убийца грандов»? — скептически скривился Чавес и с отвращением свернул газету в трубку. — Успели уже окрестить…

— Нам бы у них поучиться, — с грустью ответил Йельм и снова поднес к уху трубку. — Ответьте на вопрос, пожалуйста.

— Кедди? — переспросил голос, принадлежащий секретарю Стокгольмского гольф-клуба. — Иногда пользуются.

— Иногда?

— Во время обычных партий игроки крайне редко прибегают к услугам кедди. Но это случается.

— Как можно получить кедди?

— Обычно мы берем это на себя. Но их нужно заказывать заранее.

— Если три человека начинают партию, кедди закрепляется за ними на все время игры? Я правильно понимаю?

— Как я уже сказал, если они заказали кедди заранее. Это нужно делать за несколько часов до игры. Но в таком случае у них будет не одинкедди, а три. Для каждого игрока свой. Один кедди не сможет носить клюшки за тремя игроками, это же очевидно.

Йельм быстро озвучил непонятно откуда взявшуюся идею:

— А Лена работает кедди?

— Лена Хансон? Раньше работала. Сейчас уже нет.

— А в сентябре 1990 она значилась в списках кедди?

Аксель Видстранд, секретарь Стокгольмского гольф-клуба, на мгновение замолчал. Йельму показалось, что он прикрыл трубку рукой и что-то говорит в сторону.

— Да, значилась. Она перестала работать кедди с прошлого года.

— Если вы можете поговорить с ней в данный момент, спросите у нее, помнит ли она, как подносила клюшки седьмого сентября 1990 года во второй половине дня, когда на поле состоялась партия с участием Куно Даггфельдта, Бернарда Странд-Юлена и Нильса-Эмиля Карлбергера.

— Господин полицейский, имейте совесть!

— Спросите.

Снова нечленораздельное мычание на том конце трубки.

— Нет, — ответил Видстранд.

— Она так уверенно отвечает, вот так, сразу?

— У вас есть еще вопросы?

— В ваших гостевых книгах отмечается, пользуются ли игроки услугами кедди?

— Нет. Игроки записывают свои имена, и это все. У вас есть еще что-нибудь?

— На данный момент нет, — ответил Йельм, положил трубку и занес имя «Лена Хансон» в свой блокнот.

Еще пригодится.

Версия об одиноком униженном кедди рассеялась так же быстро, как и появилась. Значит, услуги кедди — это скорее редкость, и если игроки вопреки обыкновению пользуются ими, то количество кедди равно количеству гольфистов. И все-таки Йельм подчеркнул имя Лены Хансон. Если данное убийство окажется последним, он еще вернется к этой записи.

— Вот послушай-ка, — сказал Чавес, внимательно изучавший вечернюю газету, которая давно уже перестала выходить по вечерам. — «Без сомнения можно сказать, что речь идет о первых за долгое время регулярных террористических актах в Швеции. Мы не видели ничего подобного даже в пору бесчинств РАФ. Тогда от рук убийц пали Эбба Грён, Норберт Крёхер и, предположительно, Анна-Грета Лейон; теперь этот „убийца грандов“ поставил на конвейер убийства крупных шведских бизнесменов. Возможно, рядом с нами живет самый страшный преступник, когда-либо орудовавший в Швеции. Единственное, что мы знаем, так это то, что полиция находится в растерянности». Они хотят сказать, — добавил Чавес, откладывая газету, — что раз им ничего неизвестно, то и полиция тоже ничего не знает.

— Ты забыл историю с посольством Западной Германии, — сказал Йельм. — Впрочем, ты очень молод, чтобы помнить ее.

Хорхе Чавес поймал его взгляд.

— Пауль, если ты хочешь пихать в это дело старомодные интриги и мешать их с такой же устаревшей манерой расследования, если ты отказываешься признать, что речь идет об утечке денег через глобальные компьютерные сети и о международных убийцах-профессионалах, точно так же нанимаемых через эти сети, то тебе следует больше разузнать об убитых, а не идти на поводу у распространенных шаблонов о бизнесменах. Здесь дело в конкретных людях.

— Очень трогательное выступление, тебе бы в адвокаты податься. А что ты собственно можешь предложить, кроме сетований о непорядочности бизнесменов?

— Ты ничего толком об убитых не знаешь. Сходи к Черстин. Попроси у нее ее записи интервью. Ознакомься.

Чавес повернулся к монитору. С минуту Йельм наблюдал, как он прилежно стучит по клавишам. Перед ним был полицейский нового типа, и впервые Йельм ощутил бездну, разделяющую их; она не имела отношения ни к опыту, ни к разнице в образовании. Это была просто глубокая пропасть между поколениями. Чавес, свободно обращающийся с компьютером, знающий о жизни в других странах, рациональный, не отягощенный предрассудками, идущий в ногу со временем, полный энтузиазма. Если он воплощает собой будущее полиции, то это совсем не плохо. Йельм подумал было, что этим молодым не хватает души и сердца, но тут же сказал себе, что снова мыслит клише. И что его собственный мир, похоже, весь состоит из клише. А как, черт возьми, обстоит дело с его собственными сердцем и душой? Он почувствовал себя старым. Молодой человек напротив него, без сомнения, был лучшим полицейским, чем он. Черноволосый и с испанским именем.