— И не только ваше, — ответил Хультин, стараясь перехватить инициативу. — Но в особенности правление концерна «Ловиседаль» образца 1991 года.

Лиднер снова рассмеялся своим легким смешком.

— Откуда такие странные выводы? Директор Странд-Юлен был, конечно, моим добрым приятелем, но ведь он никогда не имел ничего общего с делами концерна. Вам скорее стоит поискать среди членов правления «Южного Банка»; именно там заседали все четверо в 1990 году.

Осведомленность Лиднера о внутреннем ходе расследования была поразительной. Хультин взял себя в руки и с привычной самоуверенностью отрезал:

— Однако мне известно, что «Южный Банк» не находился в тесном контакте с русско-эстонской мафией, в отличие от «Ловиседаль». Ведь вы до сих пор отказываетесь сотрудничать с мафиозными структурами?

Якоб Лиднер смерил его раздраженным взглядом, каким смотрят на муху, которая крутится вокруг и мешает заниматься серьезными делами.

— Разумеется, — коротко ответил он. — Эти люди стали помехой. Но если вы полагаете, что за всем этим стоит мафия, то вы заблуждаетесь.

— Откуда такие выводы? — быстро спросил Хультин.

— Не в последнюю очередь они основаны на тех данных, которые привез из Таллинна ваш частный детектив.

Хультин был готов вскипеть. Он жадно впился взглядом в густые брови Лиднера.

— Я вынужден спросить: как получилось, что вы владеете столь важными сведениями о ходе расследования, господин Лиднер? — сказал Хультин, стараясь держаться нейтрально.

Неправильное ударение в фамилии должно было произвести такой же эффект, как неправильное звание, но Лиднер, казалось, ничего не заметил. Гадит муха или нет, это неважно, в любом случае она раздражает. И будет раздражать, пока ее не прихлопнут мухобойкой.

Свою Лиднер уже вытащил и приготовил.

— Вы имеете такое же право спрашивать, как я — не отвечать.

Хультин сдался.

— Мы направим сюда наших людей, а также полицейских из стокгольмской полиции для круглосуточного наблюдения за вашим домом. Я надеюсь, что вы сумеете вытерпеть их присутствие в течение нескольких суток.

— Деньги налогоплательщиков могли бы расходоваться и более эффективным образом, — ответил Якоб Лиднер и развернулся на каблуках.

Прошло примерно две минуты, прежде чем Ян-Улов Хультин смог сделать то же самое.

Неделя пролетела почти без событий. А затем произошло то, что должно было бы решить дело.

Криминальный отдел стокгольмской полиции проводил регулярный рейд в некоем нелегальном игровом клубе в центре города. И один из игроков, хотя он и отпустил модную бородку-эспаньолку, надел полукруглые очки и сбрил волосы, был все же опознан внимательным полицейским по фамилии Окессон.

Игроком был Александр Брюсов, более худая половина Игоря и Игоря.

Теперь он сидел в общей камере, а члены «Группы А» заглядывали в глазок ее двери по одному, словно любопытные школьники.

Хультин повернулся к полицейскому, который арестовывал Брюсова. Окессон казался очень уставшим и явно ждал разрешения уйти домой.

— Ни слова?

Окессон покачал головой.

— Я пытался разговорить его всю ночь. Но он изображает глухонемого.

— О’кей, — сказал Хультин. — Отличная работа, Окессон. Езжайте домой и отдохните.

Окессон вышел, пошатываясь. В «Группе А» все надеялись, что ему не придет в голову самому садиться за руль.

«Группа А» переминалась с ноги на ногу в тюремном коридоре, словно ребятишки, приехавшие на экскурсию. Охранник смотрел на них с некоторой снисходительностью.

— Я войду вместе с Сёдерстедтом, — сказал Хультин и велел охраннику отпереть дверь камеры. — Остальные свободны, — добавил он и шагнул внутрь. Сёдерстедт сделал извиняющийся жест рукой и последовал за ним.

Но все остались за дверью. Сменяя друг друга, они подсматривали в глазок. Взгляд охранника стал еще более снисходительным.

Хультин и Сёдерстедт сели напротив Александра Брюсова. Он был мало похож на свой фоторобот.

Говорил Сёдерстедт. Каждый вопрос он повторял дважды, один раз по-шведски, второй — по-русски. Но на полноценный разговор это явно не тянуло.

Брюсов начал с того, что потребовал себе адвоката. Требование отклонили, туманно сославшись на государственную безопасность — безотказный метод. На все вопросы, включая вопрос о кассете с записью Монка, Брюсов отвечал иронической улыбкой. Один раз он сказал Сёдерстедту:

— Я узнал тебя.

В остальном Брюсов молчал, а после вопроса «Где сейчас Валерий Треплёв?» громко расхохотался и ответил на чистом шведском:

— А это, господа мои, вопрос религиозного свойства.

Больше он не сказал ничего.

Главному прокурору нелегко далось заседание о продлении содержания под стражей.

Не только потому, что отсутствие доказательств было само по себе фактом вопиющим, но и потому, что защита была представлена расчетливым любителем риторически-саркастических высказываний адвокатом Рейнольдом Рангмюром. Позиция прокурора выглядела просто смехотворной.

«Группа А», полностью деморализованная, разбросанная по залу, думала даже не о том, обретет ли свободу половинка дуэта Игорей, сколько о том, как это получилось, что один из самых известных и — безусловно — самый дорогой адвокат Швеции выступает защитником русского контрабандиста.

То, что они наблюдали, было поединком Тайсона и «Малыша» Эклунда, который логично закончился тем, что судья выдал по первое число и обвинителю, и полицейским властям за то, что они вынуждают систему правосудия тратить время и деньги на рассмотрение дел с заранее предрешенным исходом. В довершение всего освобожденный Александр Брюсов еще в зале суда бесследно исчез — как в воду канул. Ни один человек не видел, как он покинул здание. — Что это было? — осмелился задать вопрос Гуннар Нюберг, когда все собрались на вечерней летучке в Главном штабе борьбы. Туман разочарования висел в комнате, где собралась вся «Группа А», и сквозь него слабо просматривалась фигура хотя и не павшего, но все же серьезно раненного полководца Хультина, сидевшего за своим столом. Он сосредоточенно катал между пальцами шариковую ручку. Не отрываясь от этого поистине Сизифова труда, он горестно произнес:

— Вопрос очень прост. Означает ли то, с чем мы только что столкнулись, что у банды Виктора-Икс достаточно денег, а также контактов внутри шведской системы правосудия, если они так легко вытащили Брюсова?

Вопрос остался без ответа — хотя и не был задан как риторический.

«Группа А» пыталась по возможности разгрузить Стокгольмскую полицию и взять на себя как можно больше ночных дежурств по охране членов правления концерна «Ловиседаль» 1991 года.

Йельм провел одну ночь у человека по фамилии Бертильсон, а другую у человека по фамилии Шрёдениус. Справедливости ради скажем, что еще две ночи он все же провел дома в Норсборге.

Он не общался с Силлой, которая все еще жила на даче в Даларё. Ему ничего не оставалось, кроме как назвать все это «женской тайной» и довериться судьбе. Наверное, самое худшее, что он мог сделать, это навязывать себя. Он видел ее одиночество. Данне и Тува жили независимой жизнью: Данне по большей части пребывал один в своей комнате, а Тува часто гостила у подружки Миллы, чьи родители любили, когда она заходила к ним домой, но, как казалось Йельму, посматривали на него с упреком. Он загружал холодильник едой и думал о том, кого именно надо упрекать.

Тува сказала ему, что пятно на его щеке чем-то похоже на астрологический символ, правда, она не помнит, какой именно. И только на следующее утро, когда он уже собрался уезжать, она сказала ему, что оно похоже на символ Плутона — букву P и маленький горизонтальный штрих под ее петелькой. Он спросил, что это означает. И Тува с ясным и невинным взглядом ответила, что не имеет никакого представления.

— Ты придешь в школу на праздник окончания учебного года? — спросила она. — Мама придет.