– Ладно, тогда в чем дело? – настаивает молодой человек. – С тобой и с Омаром. Вы весь день как-то странно себя ведете.

Омар и Большой Эл обмениваются взглядами. Раскрытие секретов для них не просто грех – оно идет вразрез со всей их природой и воспитанием. Они не смогли бы сказать мальчику – даже если б хотели.

– Богатое воображение, – наконец решительно говорит Омар.

– Слишком много дешевых романов, – добавляет Большой Эл.

– Хорошо, тогда скажите мне вот что. – Молодой человек, именем Том Мейфлауэр, выскальзывает из-под резервуара, держа в руке черную кожаную пуговицу, явно оторвавшуюся от чьего-то пальто. На пуговице имеется любопытный символ – три сцепленных между собой овала. – Что такое Железная Цепь?

Большой Эл опять смотрит в сторону Омара, но его товарищ уже исчез – так же неслышно, как и подошел. Зная, что Омар отправился предупредить Мастера, Большой Эл, тем не менее, клянет его за то, что старый друг оставил его одного отвечать или не отвечать на неприятный вопрос. Он берет у Тома пуговицу, к ушку которой по-прежнему липнет кусочек нитки, и сует ее в карман своего гигантского жилета.

– Две минуты, – говорит Большой Эл, внезапно подхватывая лаконизм Омара. – Как ты его починил?

– Я его не чинил, – отвечает Том, принимая лосиные рога в облике громадной ладони, и Большой Эл помогает ему встать на ноги. – Он идеален. Как и вся моя работа.

Позднее Том припомнит этот опрометчивый ответ и в приступе стыда станет горько о нем сожалеть. Ибо резервуар не идеален. Вовсе не идеален.

В пять минут девятого Том стучит в дверь. На двери есть звезда, а под ней на полоске игральных карт начертано «Мистер Мистериозо». Макс Мейфлауэр, дядя Тома, еще никогда не пропускал занавеса. На самом деле все его представление отмерено с точностью до долей секунды, бесконечно подлаживается под его способности, а значит, во все больше степени под ограничения его гаснущей звезды. Неслыханное опоздание Мистериозо Великого заставило Большого Эла погрузиться в глухое молчание, а Омара – пробормотать длинную череду ругательств на каком-то варварском языке. Однако ни у кого не хватает наглости потревожить человека, которого все зовут Мастером. Лишь мисс Роза Сакура, костюмерша, подтолкнула Тома к двери. Разумеется, лишенная возраста японская белошвейка, как считает широкая публика, состоит в тайных любовных отношениях с Максом Мейфлауэром. Разумеется, она действительно состоит с ним в тайных любовных отношениях. Ходят даже слухи о связи этой парочки с довольно смутным происхождением Тома Мейфлауэра. Хотя Том от всего сердца любит мисс Сакуру и своего дядю, он принимает эти слухи за праздную болтовню, каковой они и являются. Раньше мисс Сакура никогда не осмелилась бы потревожить Мастера в его гримерке перед представлением, но она знает, что Том сможет проникнуть в определенные тайны этого человека так, как больше не сможет никто. А потому, стоя у юноши за спиной, она еще раз нежно его подталкивает.

– Это я, Том, – говорит молодой человек, но ответа не получает. Тогда он берет на себя беспрецедентную вольность открыть дверь гримерки без разрешения.

Его дядя сидит за туалетным столиком. Его тело стало еще более жестким и жилистым, точно стебель, который твердеет, засыхая. Гибкие и крепкие ноги уже облачены в обтягивающую темно-синюю материю костюма, но торс остается голым, веснушчатый и кое-где отмеченный тускло-оранжевыми завитками – единственным напоминанием о той густой поросли, что некогда его покрывала. Огненно-оранжевая грива стала, седой щетиной. Руки старика исполосованы синими венами, пальцы узловаты как бамбук. И все же до сегодняшнего вечера Том никогда не видел – ни в теле, ни в голосе, ни в сердце – ни единого следа такого торжества возраста над своим дядей. Теперь Мастер Эскейпа сидит перед освещенным зеркалом – сгорбленный, полуголый, – и отражение его непокрытой головы поблескивает как напоминание о неизбежности смерти.

– Как зал? – спрашивает он.

– Только стоячие места. Разве ты их не слышишь?

– Да, – отвечает его дядя. – Я их слышу.

Что-то в тоне старика – возможно, усталый отголосок жалости к себе – раздражает Тома.

– Ты не должен считать это само собой разумеющимся, – говорит он. – Я бы все отдал, лишь бы услышать, как мне так аплодируют.

Старик сидит и смотрит на Тома. Наконец кивает, берет свою темно-синюю фуфайку и надевает ее через голову. Затем натягивает нежно-синие акробатские сапожки, сработанные для него в Париже знаменитым цирковым костюмером Клеро.

– Конечно, ты прав, – говорит Макс Мейфлауэр и хлопает мальчика по плечу. – Спасибо, что напомнил. – Затем он надевает маску наподобие шейного платка с дырками для глаз, завязывая ее сзади и покрывая ею всю верхнюю половину черепа.

– Никогда не знаешь заранее, – говорит старик, направляясь к выходу из гримерки. – Возможно, однажды ты получишь свой шанс.

– Вряд ли, – говорит Том, хотя это его глубочайшее желание и хотя он так досконально знает все секреты, механизмы, процедуры и возможные случайности ремесла самовысвобождения, как кроме него только еще один человек из ныне живущих. – Когда у меня такая нога.

– Случались и более странные вещи, – говорит Макс Мейфлауэр. Том стоит, с восхищением наблюдая за тем, как старик выпрямляется, выходя наружу, как его плечи расправляются, походка становится пружинистой, но в то же время размеренной и полностью управляемой. Затем Томас вспоминает про найденную под колесом водяного резервуара пуговицу и бежит следом за дядей, чтобы ему об этом рассказать. Однако к тому времени, как он достигает кулис, оркестр уже начинает увертюру к «Тангейзеру», а Мистериозо, разведя руки по сторонам, уверенно выходит на сцену.

Представление Мистериозо непрерывно – от первого поклона и до последнего исполнитель не покидает сцену, чтобы сменить костюм, даже вымокнув во время трюка Восточной Пытки Водой, Уходы и выходы подразумевают всевозможный вздор, подмены, дешевые приемы. Подобно облегающему костюму, который обещает выдать публике любые сокрытые инструменты, постоянное присутствие исполнителя должно гарантировать цельность и чистоту представления. А потому вся компания не на шутку тревожится, видя – после рева, что следует за появлением Мистериозо на сцене из резервуара Восточной Пытки Водой, не скованного наручниками и кандалами, не связанного цепями и веревками, вверх головой, а не ногами и все еще дышащего, – как исполнитель ковыляет к кулисам, прижав руки к темному и липкому на вид пятну у себя на боку. Когда считанные секунды спустя пятеро дружных рабочих сцены выкатывают водяной резервуар за кулисы, острый глаз Омара быстро различает оставшуюся на сцене тонкую струйку воды. Эту струйку он прослеживает до идеально круглой дырки в стекле передней панели. В зеленоватой воде резервуара изгибается бледно-розовая лента.

– Отстаньте, – говорит старик, ковыляя к себе в гримерку, отгоняя от себя Омара и Большого Эла. – Найдите его, – велит он им, и они исчезают в коридоре. Тогда Макс Мейфлауэр поворачивается к помощнику режиссера. – Давай звонок к спуску занавеса. Скажи оркестру играть вальс. Том, иди со мной.

Молодой человек следует за своим дядей в гримерку и сперва с изумлением, а затем с ужасом наблюдает за тем, как старик стаскивает с себя сырую фуфайку. Его грудная клетка украшена кособокой кровяной звездой. Ранка слева небольшая, но кровь растеклась обильно.

– Возьми другую из шкафа, – говорит Макс Мейфлауэр, и странным образом пулевое ранение придает его словам еще большую властность, чем обычно. – Надень ее.

Том тут же догадывается, с какой невероятной просьбой намерен обратиться к нему его дядя. В страхе, безумном волнении, пока его уши бесконечно терзает «Голубой Дунай», он даже не пытается спорить, извиняться за то, что не снабдил созданный им водяной резервуар пуленепробиваемым стеклом или хотя бы спросить дядю, кто его застрелил. Том просто напяливает фуфайку. Конечно, он уже и раньше втайне примерял на себя этот костюм. И теперь ему требуется не больше минуты, чтобы его надеть.