А затем, в июне 1938 года, появился «Супермен». Его отправила по почте в контору «Нэшнл Периодик Пабликейшнз» пара еврейских мальчиков из Кливленда, которые наделили главного героя силой сотни мужчин, происхождением из далеких миров и полной мерой своей очкасто-подростковой надежды и бесшабашности. Художник, Джо Шустер, технически едва ли компетентный, тем не менее сразу же понял, что большая прямоугольная страница изданного отдельной книжкой комикса предлагает такие возможности для разметки и композиции, которые в газетах были по большей части недоступны. Шустер объединил три вертикальных панели в одну, чтобы показать всю параболическую изюминку одного из патентованных прыжков Супермена с небоскреба (в этой точке своей карьеры летать Человек из Стали еще толком не умел). Он также выбирал углы и расставлял фигуры с определенным кинематографическим чутьем. Автор текста, Джером Зигель, посредством раскаленной интенсивности своей фанатичной любви к дешевым романам и их предшественникам, а также всеобъемлющего их знания, изготовил магический сплав из нескольких более ранних персонажей и архетипов от Самсона до Дока Саваджа, сплав с уникальными свойствами твердости, ковкости и блеска. Хотя первоначально его восприняли как газетного героя, Супермен родился именно на страницах комикса, где он затем буйным цветом расцвел. После этих чудесных родов художественная форма начала наконец выходить их своей переходной хандры, а также внятно высказывать свою цель на Рынке десятицентовых мечтаний, а именно: выразить страстное стремление к власти и кричащий портняжный вкус расы лишенных всякой власти людей, не имеющих даже толком во что одеться. Комиксы были «детским товаром», и они поступили на рынок как раз в тот самый момент, когда дети Америки после десяти лет страшных невзгод временами начали находить у себя в карманах лишние десятицентовики.

– Вот тебе комикс, – сказал Сэмми.

– Большие деньги, говоришь? – отозвался Джо. Похоже, его теперь мучили еще большие сомнения, чем все утро.

– Пятьдесят долларов в неделю. А может, и больше.

– Пятьдесят долларов! – произнесла Этель своим обычным недоверчивым тоном, приправленным, как показалось Сэмми, толикой неуверенности, как будто сама очевидная возмутительность подобного заявления могла служить гарантией его правдивости.

– По меньшей мере сорок.

Этель сложила руки на груди, встала у двери, пожевывая нижнюю губу. Затем кивнула.

– Я найду тебе галстук получше, – сказала она и вернулась обратно в квартиру.

– Послушай, Сэм Клей, – прошептал Джо, доставая аккуратный пакетик из бумажной салфетки, куда он припрятал свой несъеденный завтрак. Затем он с улыбкой поднял пакетик. – Куда бы мне это выбросить?

Конторы компании «Эмпайр Новелтис Инкорпо-рейтед» находились на четвертом этаже Крамлер-билдинг, что располагалось на не слишком удачном отрезке Двадцать пятой улицы неподалеку от Мэдисон-сквер. Четырнадцатиэтажное конторское здание, облицованное камнем цвета испачканного воротника рубашки, с окнами, обрамленными окладистыми бородами сажи, украшенное дилетантскими модерновыми зигзагами, Крамлер являл собой одинокий жест коммерческого оптимизма в квартале, полном низких кирпичных «налогоплательщиков» (минимальных строений, генерирующих ровно столько арендных денег, чтобы платить налоги на занимаемую ими территорию), забранных досками демонстрационных залов для показа шерстяной одежды и разрушающихся штаб-квартир благотворительных обществ, которые содействовали сокращающемуся и разрозненному потоку эмигрантского населения из стран, более на карте не существующих. Крамлер-билдинг было открыто еще в 1929 году, затем изъято за неплатеж банком, имеющим право на имущество несостоятельного должника, когда застройщик выпрыгнул из окна своего кабинета на четырнадцатом этаже. Десять лет спустя здание сумело привлечь небольшую, но весьма разношерстную компанию обитателей, куда в том числе входили издатель бульварных журналов сексуальной направленности, агент по продаже париков, фальшивых бород, мужских корсетов и обуви с внутренним каблуком для увеличения роста, а также прибывшие с Восточного побережья агенты по продаже билетов в третьесортный среднезападный цирк. Всех их, как и Шелдона Анаполя, привлекли туда сниженная арендная плата и коллегиальная атмосфера мошенничества.

Несмотря на общую ауру банкротства и сомнительной репутации, что окутывала все окрестности, Шелдон П. Анаполь – чей сводный брат Джек Ашкенази владел «Пикант Пабликейшнс Инкорпорейтед», на седьмом этаже Крамлера, – был талантливым бизнесменом, внушающим симпатию и достаточно жестким. В 1914 году в возрасте двадцати лет он без гроша в кармане пошел работать коммивояжером к Хайману Лазару, основателю «Эмпайр Новелтис», и пятнадцать лет спустя скопил достаточно денег, чтобы выкупить компанию у Лазара, когда тот уже был не в силах совладать с кредиторами. Сочетание с трудом завоеванного цинизма, низких накладных расходов, предельно низкосортного ассортимента товаров и неутолимого голода американского мальчишки по миниатюрным радиоприемникам, рентгеновским очкам и радостным зуммерам позволило Анаполю не только пережить Великую Депрессию, но и пристроить двух своих дочерей в частную школу, а также обеспечивать или, как он, задействуя бессознательную образность лайнеров, крейсеров и линкоров, любил выражаться, «держать на плаву» свою необъятную и дорогостоящую супругу.

Как и у всех великих торговцев, прошлое Анаполя включало в себя трагедии и разочарования. Оставшись после погрома сиротой, он перенес тиф и был воспитан бесчувственными родственниками. Его физическая громада, унаследованная от многих поколений массивных Анаполей с квадратными челюстями, почти всю его раннюю жизнь набивала ему полную задницу мужских острот и женских насмешек. Молодым человеком Анаполь достаточно неплохо играл на скрипке, чтобы рассчитывать на музыкальную карьеру, пока поспешная женитьба и последующее содержание двух тяжеловесных дочурок, именами Белль и Кэндейс, не вынудили его вести жизнь коммивояжера. Все это сделало его битым, мятым, тертым, закаленным и наделило болезненным пристрастием к получению денег, однако странным образом никак не озлобило. В дни странствий Анаполя всегда приветствовали в своих безлюдных лавках торговцы всяким шуточным товаром и новинками, люди, уже сменившие по три-четыре разных места работы и после многих лет догадок и катастроф почти полностью лишенные способности понять, что смешно, а что не очень. Недвусмысленно комический вид Анаполя с его вечно расстегнутыми костюмами и разными носками, грустными глазами скрипача, примеряющего светлый парик из конского волоса или демонстрирующего зубной порошок, от которого зубы жертвы становятся угольно-черными, стал залогом успеха многих крупных торговых сделок в Уилкс-Барре или Питсфилде.

В последнее десятилетие, однако, дальше Ривердейла Анаполь не забирался, а в этом году, в связи с резким обострением его многолетних «сложностей» с супругой, вообще редко покидал Крамлер-билдинг. В магазине Мейси он раздобыл себе кровать и табурет, после чего стал спать прямо в конторе – за старым покрывалом с шерстяной вышивкой, наброшенным на веревку для сушки белья. Сэмми получил свою первую прибавку к зарплате прошлой осенью, когда однажды вечером обнаружил на Пятой авеню плохо стоящую там вешалку для одежды мальчишки-торговца и прикатил ее через весь город к Крамлеру чтобы она служила его боссу платяным шкафом. Анаполь, начитавшись в свое время литературы по сбыту (да и сам. по сути, вечно работая над помесью экономического трактата с автобиографией, о которой он обычно упоминал как о «Науке возможного» или, в более скорбные времена, как о «Моем грустном примере»), не только поощрял инициативу, но и порой ее вознаграждал. Именно на этом этическом принципе босса Сэмми теперь основывал все свои надежды.

– Ну что ж, поговорим, – сказал Анаполь. Как обычно в столь ранний час, на нем были только носки, подвязки и семейные трусы с ярким узором, достаточно широкие, подумалось Сэмми, чтобы облачить в них хорошую надгробную плиту. Сгибаясь над крошечной раковиной в задней части конторы, Анаполь брился. Сегодня, как и каждое утро, он встал перед рассветом, обдумывая очередной ход в одной из тех шахматных партий, которые он играл по переписке с людьми из Цинциннати, Фресно и Загреба, отписывая другим одиноким поклонникам Шимановски, которых он организовал в интернациональное общество его почитателей, сочиняя плохо завуалированные угрозы особенно непокорным должникам своей скрипучей, живой. полуграмотной прозой, где обычно содержались намеки на гнев Иеговы и Джорджа Рафта, а также корябая ежедневное письмо Море Зелль, уборщице в дорожной компании «Бродвейские жемчуга» и своей любовнице. Анаполь всегда дожидался восьми утра, чтобы приступить к своему туалету, и, похоже, набирал немало очков от того эффекта, какой его полуобнаженная туша оказывала на его работников, цепочкой подтягивающихся на работу. – Так что у тебя там за идея?