– Ну и отлично, пусть примет одну и…
– Да разве такой согласится? Я отнесла ему таблетку и стаканчик воды в библиотеку, и ты представить себе не можешь, какой грозный вид он на себя напустил. «Это что такое?» Ну, знаешь, ощерился, как бульдог, и… «А что такого, Валентин? Это просто „Валиум-5" с минеральной водичкой». – «Так вот: ничего я принимать не собираюсь, можешь отнести обратно на кухню». Представляешь, на кухню?…
– Не беспокойся. Сказал же доктор Каудет, что все в норме. Главное, не противоречь ему ни в чем. И если он хочет, чтобы ты не выходила из дома, прояви понимание и не выходи. Я знаю, что у него тяжелый характер, но это всего на пару дней.
– Пабло Хосе, может, скажешь мне, что с тобойпроисходит? Не собираешься же ты мне сказать, что принял все его параноидальные бредни всерьез?
– Нет…
– Ах, нет? Интересно, с каких это пор тебе кажется правильным следовать всем прихотям твоего отца?
– Послушай, мама…
– …не хватало еще, чтобы при таких обстоятельствах мы стали исполнять все капризы сеньора только потому, что он вывихнул себе лодыжку и не хочет признаться, что считал ворон, когда шел по улице…
– Ма-а-ма-а-а…
– …потому что я уверена, что дело было так: он не видел машину, которая делала разворот, и сам прямехонько на нее налетел. Тебе известно, что в последнее время я подмечала, как он косится на проходящих девушек? Да, да, в прошлое воскресенье, когда мы возвращались с обедни, он чуть на фонарный столб не налетел… Мне больно говорить об этом, Пабло Хосе, но твой отец превращается в мышиного жеребчика: мы-ши-но-го же-реб-чи-ка. Но какое там: разве дон Валентин Миральес признается, что нарушил правила уличного движения потому, что засмотрелся на какую-то юбку, разве с ним такое может случиться? Если кто-то его сбил, то, конечно, намеренно…
– Мама, погоди, погоди минутку, есть кое-что, о чем ты не знаешь.
Это был самый верный способ ее заткнуть. Маменьке всегда до всего есть дело.
– Ах, вот что. И можно ли узнать, что же это такое, чего я не знаю?
Я замялся, как человек, который не знает, что ответить.
– Этого я тебе сказать не могу.
– Пабло Хосе, приказываю тебе немедленно сказать, что там такое происходит, не то мне станет плохо! Эусебия, принеси мне валиум и немного воды, да поскорее: я теряю сознание. Пабло Хосе, будь так добр, объяснись сейчас же.
– Ничего страшного, мама, не надо нервничать…
– Нервничать? Но если ничего страшного, то почему ты не хочешь мне рассказать? Отвечай.
– Потому что не могу. Не хочу, чтобы папа узнал про то, что я тебе расскажу.
– Когда это я что-нибудь рассказывала твое му отцу?
– Ладно, хорошо… Он там?
– Нет. Он в библиотеке, можешь говорить спокойно.
И тут я начал импровизацию на заранее подготовленную тему.
– Дело в том, что эта история тянется уже давно. Ты помнишь о домах Ибарры?
– Нет.
Ничего удивительного. Фамилия Ибарра значилась на майонезной банке, которую я еще вчера поставил на холодильник и которая была видна мне из гостиной. Слава богу, что я не купил «Крафт».
– Постарайся вспомнить. Ибарра – маленькая фирма, торговавшая недвижимостью. Помнишь, когда папа начал вкладывать деньги в жилье?
– Не помню, сынок. Во что только твой отец не вкладывал деньги, так что перестань морочить меня подробностями.
– Хорошо. Суть в том, что он несколько раз судился с Ибаррой. Ты даже этих судов не помнишь?
– Разве все упомнишь? Десять лет все вокруг только и делали, что подавали на нас иски. Не знаю, что на них на всех нашло, только адвокаты трезвонили день и ночь.
– Так вот, Ибарра был одним из многих, с кем судился папа. И в этой маленькой драчке они проиграли. По всей видимости, папа через третьих лиц снял у Ибарры несколько квартир, которые показались ему наиболее запущенными, потом нанял техническую группу, которая обследовала все через микроскоп, и когда у него накопилось достаточно материалов, подал в суд на владельцев за несоблюдение всех норм, которым должно отвечать жилище. Короче говоря, Ибарре не удалось избежать обвинительного приговора, они пустили с торгов большую часть своих зданий по бросовой цене и распустили общество, оставив кучу должников. И, разумеется, папа постарался скупить большую часть и в конечном счете неплохо на этом заработал; не спрашивай, как именно, но он вернул все свои инвестиции и еще остался при барыше, перепродав собственность по более Дорогой цене.
– И не говори… Не знаю как, но в конечном счете твой отец всегда умудряется выиграть деньги. Хуан Себастьян в этом – весь в него. Зато ты больше похож на него внешне. Такой же головастый… впрочем, в этом вы все трое похожи. Но… позволь узнать, какое это все имеет отношение к тому, что мне с Эусебией запретили выходить из дома?
Вступительная часть, по крайней мере, возымела успокоительное действие, запутав маменьку деталями. Надо сказать, что не все они, строго говоря, были вымышленными, я столько наслушался от папеньки о подобных подвигах, что не составляло большого труда скроить новую историю из обрезков истинных. Теперь не хватало только соответствующего завершения, но я уже поймал ритм.
– Так вот, сей Ибарра угодил-таки в тюрьму. Благодаря тому, что папа сорвал с него грязное тряпье, которым он прикрывался, на свет выплыли и другие безобразия: взятки, мошенничество, словом, всевозможные беззакония. Ему дали десять лет, из которых он отсидел только пару в тюрьме не строгого режима, но этот тип воспринял все всерьез и приписал все свои беды действиям папы. Он поклялся отомстить, как только снова встанет на ноги; не прошло и пяти лет с тех пор, как он вышел, а уже снова основал несколько обществ под фамилией жены. Ты меня слушаешь?
– Слушаю, но меня интересуют дальнейшие похождения этого невоспитанного сеньора.
Если уж маменька посчитала Ибарру невоспитанным, то, значит, она поверила в придуманного мной персонажа. Маменька воспринимала любое мошенничество, особенно связанное с неуплатой налогов, прежде всего как изъян воспитания, как если бы вы положили локти на стол.
– Только скажи: ты помнишь, как тебе передавали, что папа звонил Себастьяну из больницы после несчастного случая?
– Да.
– Так вот, это не так. Когда Себастьян приехал в больницу, папе еще делали рентген, и он не мог никуда позвонить. Себастьяну про несчастный случай рассказал по телефону именно Ибарра.
Я подождал реакции, дабы убедиться, что маменька вникла в суть дела.
– Тот невоспитанный сеньор?
– Он самый.
– А он откуда узнал, что случилось?
– Вот это как раз и не дает покоя папе.
– Не понимаю. Если этот сеньор затаил такую злобу на твоего отца, то зачем ему извещать Хуана Себастьяна о том, что произошел несчастный случай?
Маменька всегда оказывалась еще непонятливее меня, когда речь заходила о развитии сюжетов кинокартин. Мне часто кажется, что подобная патологическая несообразительность должна быть наследственной. И наоборот, мы оба мастаки сочинять истории, достаточно вспомнить, какими объяснениями маменька кормила папеньку, чтобы оправдать снятые с карточки суммы, которых могло бы хватить на прокладку немалого участка автострады.
Не потому что он такой вежливый, мама. Он позвонил, чтобы ясно дать понять папе, что никакого несчастного случая не было и что за этим происшествием стоит он сам.
– Боже правый! Ты хочешь сказать, что ту машину вел он?
– Не-е-е-т! Я хочу сказать, что, должно быть, он нанял пару наемных убийц, чтобы напугать папу.
Я услышал, как она резко и быстро перевела дыхание. Она была искренне напугана, и не зря. Но, конечно, было бы гораздо хуже рассказать ей правду… «Видишь ли, мама, дело не только в том, что покалечили папу, кроме этого кто-то похитил Себастьяна и его любовницу, но мы не можем звать полицию, потому что они хорошенько все прощупают и вынюхают, вот почему я, твой беспутный сын, с помощью твоей невестки – явно фригидной и предположительно алкоголички, которая подкладывает твоему безупречному старшему сыну любовниц в постель, – пытаюсь выяснить, какого черта происходит на самом деле…» Нет, определенно гораздо лучше было соврать. Меня устраивало, что она достаточно напугана, чтобы не выходить из дома пару дней, но я не мог бросить ее в нерешительности и без страховки, иначе никакой валиум в мире не смог бы ее успокоить.
