— Я сейчас, Анна Антоновна, — заверила Алиса оторопевшую учительницу и продолжила обход.

И тут Анна Антоновна не выдержала. Она заорала. Ее крик был громче, чем тот крик, которым к восьмому «Г» обычно обращались учителя, поэтому ребята притихли. Срывая голос, Анна сообщила им все то, что думает о людях, которые не знают, как надо вести себя сидя за партой. Затем одна из девочек, только что ругавшаяся на одноклассников матом и помогавшая перекидывать по классу чей-то пинал, обиженно заявила:

— Вы не имеете права нас оскорблять!

Класс с ней согласился и продолжил развлекаться. До звонка Анна Антоновна Сарафанова дожила с большим трудом. Зато она могла считать себя хозяйкой сорока пяти рублей. Примерно такая сумма причиталась за один урок.

Занятия в восьмом «В» и восьмом «Е» Анна отбубнила как машина, будучи не в силах реагировать на выходки, например на перестановку парт и броски учебниками. Карта войн Наполеона, отпечатанная в годы тоталитаризма, пережившая Вторую мировую и служившая исправно многие годы, рассыпалась на части в конце пятого урока. Так что на шестом пришлось обходиться без нее. Впрочем, восьмой «Б» все равно не мог работать. В классе было пять волейболистов, и они пришли со сломанными пальцами: писать было нельзя, а слушать, стало быть, незачем.

— Франция стала конституционной монархией, — сухо излагала учительница. — Теперь у нее был парламент, депутаты…

— Анна Антоновна! — вскрикнула Рита, одна из спортсменок. — А можно сказать?

— Ну, скажи.

— В седьмом классе есть пацан по кличке Депутат! А курит он «Парламент»!

Анна была рада, что ребята знают термины.

А Рита, пользуясь возможностью, добавила:

— Еще в седьмом классе есть девочка, Лена Головач. А если имя и фамилию поменять местами, то получится — Голова Члена.

Класс дико заржал.

После этого Анна в течение некоторого времени пыталась внушить детям, что во Франции после эпохи Империи началась эпоха Реставрации. Что означают эти слова, куда подевался монарх, почему короля надо было вернуть, восьмиклассники не понимали. Да и не могли понять. Взятие Бастилии изучают в конце седьмого класса, но, конечно, пройти этот материал в прошлом году учащиеся не успели. Времена Людовиков вообще не предусмотрены школьной программой. Когда-то проходили про Ришелье: конечно же, про него давно забыли. Тем не менее Сарафанова сражалась: ее сущность возмущалась от того, что кто-то может жить на свете, не зная о Реставрации, Июльской Революции и короле-буржуа Луи-Филиппе. Между тем, столь длинные слова ребят пугали. Нет, конечно, проституцию, фелляцию, эрекцию они запомнили. Но история — это совсем другое дело!

А Рита вновь подняла руку:

— Анна Антоновна, скажите, что такое контрацепция?

После урока Рита задержалась, чтобы выяснить методы предохранения, и между делом согласилась убрать класс. Большая удача! Рита мела пол и вслух рассуждала:

— Вы же молодой учитель, блин! Зачем все эти важности? Зовите нас по прозвищам! Утева — Утка, Рассадников — Щетка… прическа такая, вы ж видели… Рагимов — Красти-Клоун. «Симпсонов» смотрели?

Возникнув в дверях, Красти сказал с обидой:

— А ты Рита-Брита!

Рита бросилась за ним, Сарафанова вздохнула с облегчением. Но она рано радовалась. Когда учительница надевала куртку, Брита вернулась.

— Ан-Антоновна! А вы на дискотеки часто ходите? Я рэп люблю! А вы?

Настырная девчонка не отстала от Сарафановой и тогда, когда они вдвоем покидали здание школы.

— Ты где живешь? — намекнула Рите учительница.

— Я вас провожу, — беспечно ответила девочка. — А вы к нам на тусу пойдете? Только вот не надо говорить, что вам и правда нравится история, вся эта скукотень! А, кстати, интересно: вы перед уроком весь параграф учите? В натуре? Наизусть?

Анна попыталась растолковать, что исторический процесс составлен из годов, веков, эпох, а вовсе не из параграфов… но, конечно, безрезультатно.

Потом она смешно пыталась объяснить, зачем нужно учиться, говорила о свободе, о богатстве и о бедности, о Родине, правительстве и правде. Это было глупо, но натура Анны Сарафановой требовала подвига.

Одни студенты с курса Анны увлекались Че Геварой, анархизмом, революцией; другие — монархизмом; третьи — Гитлером; четвертые — исламом. Но все прекрасно знали, что теракты не приводят к революциям, а те — к эпохе справедливости. Нужна была Идея, а к ней — практика. Из всех возможных вариантов наиболее симпатичным было просвещение народа — и лежало к Анниной душе, и с треском провалилось всего только один раз: в далеком тысяча восемьсот семьдесят четвертом, когда прогрессивная столичная молодежь решила «пойти в народ».

Рита выслушала учительницу, а затем спросила:

— У вас есть парень?

Нет, парня у нее не было. Но вот в этом сознаться означало сразу потерять авторитет (его ростки; а может быть, остатки?): Рита ведь, наверно, преуспела в личной жизни.

— Есть, — сказала Анна.

— Как его зовут?

— Андрей.

Так звали аспиранта из архива, немного скучного, но милого. С момента их знакомства, окончившегося громкой ссорой, прошло уже довольно много времени, но этот необычный человек почему-то не шел из головы Сарафановой.

— А моего — Толян. Мы с ним пока не фачились, но будем. Раньше я мутила с Серым. А до того — с другим Серым. Кстати, меня Щётка любит. А я его — нет. А что бы вы сделали на моем месте?

— Ну… Я бы постаралась не морочить парню голову понапрасну.

— Чё, сделать так, чтобы он меня разлюбил?

— Ну, да, наверно.

— Нафиг надо! — заявила восьмиклассница.

Тем временем они дошли до дома, где жила учительница.

— Я пришла, — сказала Анна.

— Заходите! — разрешила ей девчонка. — Связистов, четырнадцать. Ясно.

Анна открыла дверь подъезда, и они поднялась на четвертый этаж. «Неужели в квартиру пойдет?» — в страхе подумала учительница. Рита остановилась у двери, ожидая, когда откроют. Анна вошла в квартиру. Ученица заглянула с любопытством, обшарила глазами прихожую. Внутрь не пошла, но с удовлетворением сказала:

— Ну, вот я и знаю теперь, где вы живете!

Угроза была это или нет, Анна так и не поняла.

Она разделась, умылась, согрела борщ и уселась с тарелкой в руках перед экраном телевизора. На Первом канале ведущий «Новостей» рассказывал о том, что найден источник, подтверждавший факт, и ранее приходивший в голову отечественным ученым, о том, что Петра Первого подменили во время Великого Посольства. О том, что документ обнаружила исследователь Анна Антоновна Сарафанова, сказать, разумеется, позабыли. Или не посчитали нужным это сделать. «Журналисты, что с них взять! — простила „ящик“ Анна. — Кто бы мог подумать, что о моем открытии сообщат по центральному телевидению! Это ж надо! Учусь на пятом курсе университета, а уже такое достижение!»

— А теперь, — сказал ведущий, — комментарий даст профессор, доктор исторических наук Иван Петрович Думский.

На экране появился важный дядька и заверил публику в несомненной подлинности письма.

«А как он может знать? Он разве изучил письмо? — подумала Анна. — Да и что это за доктор? Он откуда? Петровед? Я не слышала про такого ученого».

Впрочем, это было не важно. Главное, что находка признана! А этот аспирант еще не верил. Дурачок! Хотя и симпатичный.

Сарафанова так заслушалась Думского, что съела две с половиной тарелки борща: материальный эквивалент своего сегодняшнего заработка.

Пароль от ящика [email protected] был «borechka». Заведя эту почту, Марина сначала думала, как обычно, сделать секретным кодом имя своей рыбки и год смерти Пушкина: leonardo1837. Она ставила этот шифр на всех учетных записях в интернете. Но в этот раз Марина решила отказаться от типового пароля. Тот факт, что Борису пишет вовсе не Анна Сарафанова, а Марина, мог раскрыться — шанс этого, конечно же, очень мал, но все-таки и его нельзя исключать! — и если кто-то вскроет ее обычный пароль, то станет ясно, что Марина ведет нечестную игру.