Пожилая соседка была пламенной поклонницей Филиппенко и всегда, когда пекла блины или ватрушки, приносила ему штучку или две. И в этот раз, когда над выдающимся историком нависла страшная угроза сесть в тюрьму, подруга не оставила его в беде.

— Это ты, Александр Петрович! Ох, батюшки! Где же ты был-то?! А тут ведь чего приключилось…

— Ох, долго рассказывать. Здесь, как я вижу, был обыск?

— Да ироды они! Куда это годится?! Без хозяина явились, дверь взломали. Я уж их просила, как могла, тебя-то подождать, да ведь не слушают! Все ордером махали, дескать, так положено, — заохала соседка.

— Нашли что-нибудь?

— Компьютер твой забрали. Всякие бумажки. Не пойму, зачем им это надо.

— А чего они искали?

— Ну как же! Доказательства искали! Александр Петрович, ужас-то какой: они ж тебя в поджоге обвиняют! Говорят, ты какой-то архив запалил! А там доку́мент ценный.

— Что за документ? — насторожился Филиппенко.

— Ой, да я-то разве понимаю! Вроде, что-то по истории.

— Может быть, письмо про Петра Первого?

— Точно, точно, так и говорили! Ты откуда знаешь? Правда, что ли, был в этом архиве? — бабка что-то заподозрила.

— Да нет же. Просто так, в газете прочитал. — «Историк» ухмыльнулся. — Ха, пожар я, блин, устроил! Все это происки завистников! Просто им моя теория не нравится!

— И я так думаю! — ответила соседка. И вдруг вспомнила: — Ты слушай-ка чего! Они тебя не видели?

— Они? Полиция? А где им меня видеть?

— Как же где? Слядят же у подъезда.

Филиппенко сплюнул на пол.

— Можно к вам зайти? — спросил он нервно.

Не снимая обуви, прошел до самой кухни, выглянул в окно. Вот черт! Все так и есть. Похоже, засекли. Какой-то мент, следивший за подъездом, видимо, заметил Филиппенко, сказал что-то по рации, и через две минуты во дворе уже стояла спецмашина, а людей в полицейской форме было больше, чем Людовиков на французском престоле.

В течение минуты в голове у Филиппенко пронеслось с десяток разных мыслей. Было ясно, что из дома просто так не выйти. Скорее всего, минут через пять люди в форме ворвутся в подъезд. О том, почему пожар в архиве и пропажа старого письма, чья подлинность сомнительна, заставили правительство так яро взяться за расследование, думать было некогда. Одно очевидно: полицейские твердо решили повесить на него поджог. Значит, выходить, поднявши руки, и рассчитывать на суд нет смысла. Надо убегать.

«Историк» заметался по площадке. Взгляд упал на мусоропровод. Туда? Может быть, пойти на крышу? Прыгнуть на соседнее строение? Прятаться в квартире бесполезно. На чердак? В подвал? Найдут.

Остался лифт.

«Историк» бросился к соседке:

— Вы поможете мне?!

— Да, конечно, Сан Петрович… — забубнила бабка.

— Тогда слушайте! Сейчас я войду в лифт, а вы отправитесь в подвал, в электрощитовую! Помните, ходили, когда света не было?!

— Ох… Помню.

— Вы обесточите лифт!

— Батюшки! Ах, Сан Петрович…

— Ну, договорились?!

— Как же я найду-то? Где там лифт? Ох, Сан Петрович…

— Там написано! — ответил Филиппенко с раздражением. — Все написано! Найдете? Поняли меня?

— Да уж понятно…

— После этого вы возьмете большой лист бумаги и напишите на нем: «Лифт не работает». Нет, лучше: «На ремонте». «Лифт отключен за неуплату». Что-то в этом духе. Подпись — «ЖЭК». Придумаете что-нибудь! Повесите внизу, на первом этаже!

— Господи ты боже, — вновь заныла старая соседка.

Но с заданием она справилась.

Прошло минут пять-десять, и «историк» оказался в темном ящике лифта, зависшем между этажами. Филиппенко немного походил. Потом сел на пол. Привалился к стенке. Стал раздумывать: «Найдут ли? Вдруг отыщут? Догадаются…» Прошло минут пятнадцать, а топота кирзы слышно не было. Беглеца охватили равнодушие и усталость. Он не заметил, как уснул.

Приснился ему удивительный сон. Длинная, почти что бесконечная, цепочка старых, плохо смазанных телег со впряжёнными в них тощими лошадками. «Пошла, пошла!» — кричали мужики. По их косовороткам и лаптям «историк» понял, что перед ним русские крестьяне восемнадцатого или девятнадцатого века. Он всматривался в кучи черной грязи на телегах и никак не мог понять, куда ее везут и зачем. Подводы шли, шли, шли. Белый кусочек бересты в одной из телег подсказал «историку», в чем дело: мужики перевозят в телегах Новгород!

Он давно и с жаром защищал идею, что современный Великий Новгород находится не там, где существовал старинный город, о котором сообщает летописец. Великий Новгород создали Романовы, чтобы подделать русскую историю по наущению немцев. Антихрист Петр Первый срыл настоящий, древний Новгород, святую колыбель Древней Руси, и в силу гнусного коварства, в силу нестерпимого желания обмануть своих потомков перенес его на Волхов, выстроив там некое подобие старинного селения.

Мужики, приснившиеся мудрому «историку», исполняли именно это приказание. Вскрыв примерно девять метров древней почвы, они вынули всю землю, весь культурный слой на древнем месте и сделали это осторожно, чтобы не смешать одни пласты с другими. Затем сгрузили на подводы перегной, не трогая торчащих там и сям обломков стрел и копий, женских украшений, черепков, кусочков кожи, обглоданных костей, скорлупок орехов и человеческих испражнений, сохранявшихся в глинистой почве не хуже берестяных грамот. И все это для того, чтобы обмануть археологов!

Филиппенко увидел яму в две сотни гектаров. Он глядел на нее сверху, с высоты птичьего полета, но при этом, как ни странно, оказался в состоянии разглядеть все вплоть до самой мелочи. Под ним был Новгород на Волхове в момент его постройки. Крепостные валили из телег в яму привезенный ими грунт. Другие, внизу, ровняли его деревянными лопатами и весело утаптывали ногами в драных лаптях «археологическую» землю. Третьи мастерили древние фундаменты домов, руины, жгли костры, пытаясь обмануть потомков в том, что некогда на этом месте был пожар. Их, этих мужиков, здесь были не десятки и не сотни. Филиппенко затруднялся сосчитать. Он даже взволновался: с математикой ведь, кажется, дружил, но тут, во сне, земные навыки куда-то испарились.

Пораженный Филиппенко с трепетом, восторгом, страхом, ужасом любовался великой стройкой. Вдали появились еще несколько телег — на этот раз с большими каменными блоками. Одна из подвод везла купол — круглый, золоченый, с крестом. «София!» — понял Александр Петрович. В тот же миг картина снова изменилась.

Филиппенко очутился внутри величественного храма. Сонмы тех же мужиков, кряхтя и матерясь, писали фрески, малевали «Феофана Грека». «Это невозможно! — мысленно воскликнул Александр Петрович. — Что они, все гении?!»

Только он подумал об этом, как опять увидел нечто новое. Крепостные строили детинец, знаменитый новгородский полуторакилометровый кремль с восьмиметровыми валами. «Сколько же народу! Сколько денег! — думал Филиппенко. — А на какие средства ведется война со шведами?!»

Вот тут он оборвал себя. Войны со шведами на самом деле не было. Точнее, она была, но не в то время. Не Северная. Не за Балтику. И Россия там не участвовала. «Я должен уточнить эти подробности», — подумал Александр Петрович и проснулся.

Сразу понял: этот сон был иллюстрацией критической статьи специалиста по археологии В. Л. Янина. Нелепейшей статьи! В ней говорилось, что Филиппенко путает исторические источники с работами историков, подтасовывает факты, врет в цитатах и ругает археологические методы, ничего о них не зная. Короче, этот Янин, как и остальные приспешники Скалигера, не сказал по делу ни словечка, не привел ни единого аргумента! Он беспардонно нападал на личность Филиппенко, презирая принципы дискуссии и всякий научный метод. Что с такого взять! Дурацкая картина переезда Нова-города была приведена в его статье в качестве юмористической иллюстрации к книгам Филиппенко и отчего-то запала тому в душу. О боже, ну и глупости! Неужели кому-то она и вправду могла показаться остроумной?!