Когда мужчина пришел в себя, в него вбили второй гвоздь. Из его горла снова вырвался вопль, тело выгнулось от боли, сжатые кулаки побелели, когда его отпустили, дав повиснуть.

Камера показывала лицо, по щекам текли беззвучные слезы, из носа пошла кровь, прочертив яркую дорожку через губы к подбородку.

Тяжелое дыхание эхом отдавалось в комнате, как метроном, отсчитывающий каждую секунду, со все увеличивающимися паузами. Казалось, само время замедлило свой ход. Легкие распятого разрывались от нехватки воздуха, губы посинели, и каждый вздох становился все тише, тише, пока не превратился в еле слышный шепот.

Потом не стало и его.

Единственный зритель сделал глоток холодной воды, переложил свой член поудобнее и приготовился смотреть видеозапись еще раз.

Том со вздохом откинул одеяло в сторону и опустил ноги на пол. Он всегда спал плохо и знал, что уговорить себя заснуть невозможно, если его организм предпочитал заняться чем-нибудь еще.

Натянув джинсы и рубашку, небрежно брошенные на спинку стула, он прошел в гостиную, залитую электрическим сиянием сонного города, просачивающимся через частично застекленную крышу. Открыв дверь, спустился в офис, скрипя подошвами кроссовок по ступенькам.

Настольная лампа залила потертую кожаную столешницу ярким галогенным светом. Том тронул компьютерную мышь, и монитор ожил, бросив на его лицо синеватые отблески.

В электронной почте в основном оказался спам — предложения увеличить размер пениса или банковского счета. На мгновение курсор замер над тремя непрочитанными сообщениями от Дженнифер Брауни, находившимися в самом конце списка, — два прошлогодних, одно, полученное в январе. Свежих писем не было.

Ничего удивительного. Дженнифер было чем заняться, кроме как писать ему письма, на которые он все равно не отвечал. Не то чтобы он не хотел читать их. Все было гораздо проще. Его жизнь — существование одиночки, бессмысленно было бы претендовать на что-то большее. И хотя Том никогда не признавался себе в этом, он получал какое-то извращенное удовольствие от собственной аскетичности, от доказывания себе того, что мирная жизнь не изменила его, не разрушила самодисциплины. Но рука все же не поднималась удалить ее письма. Это было бы слишком… окончательным. Возможно, в глубине души ему нравилось думать, что могло бы быть и по-другому.

Шум заставил Тома отвлечься от компьютера. Металлическая шторка над входом с лязгом втягивалась вверх. Он подошел к окну, выходившему на склад, как раз вовремя, чтобы увидеть резко тормозящий мощный мотоцикл. Слепящий луч фары успел выхватить из темноты несколько картонных коробок, прежде чем выключиться вместе с двигателем. Практически одновременно с этим вход полностью открылся.

Доминик спрыгнула на землю и сняла шлем, рассыпав по плечам волну золотистых волос. Она заметила Тома и с улыбкой помахала рукой, прежде чем подняться к нему по винтовой лестнице.

— Добро пожаловать домой, — чмокнула она его в обе щеки. Серебряные тени для век выгодно подчеркивали сияние голубых глаз.

— Спасибо. Ты поздно вернулась.

— Ты за мной тоже следишь? — рассмеялась она, расстегивая кожаную куртку, под которой оказалось открытое черное коктейльное платье. — Я вчера обнаружила два пропущенных вызова от Арчи.

— Я просто не знал, где ты, — сказал Том.

Не в натуре Тома было беспокоиться о ком-то, кроме себя, но за Доминик он чувствовал странную ответственность. Ответственность, потому что, как рассказала девушка, несколько месяцев назад именно отец Тома пообещал вытащить ее с жестоких улиц Женевы, разорвать порочный круг: легкие наркотики, мелкое воровство и исправительные учреждения. Ответственность, потому что после смерти отца именно она позаботилась о бизнесе Кирка, перевела в Лондон, а потом согласилась остаться и помочь вести дела. Защищая Доминик, Том защищал тонкую цепочку общих воспоминаний о своем отце. Это не значило, что Доминик хотела этого или нуждалась в защите.

— Я сама могу о себе позаботиться. — Она подняла брови. — Чем занимаешься в такую рань?

— Не могу уснуть.

— Не хочешь поговорить? — Девушка накрыла его ладонь своей. — Ты собирался уехать на несколько дней, а пропадал на три недели.

— Я напал на след над алтарного украшения из Гента, — попытался оправдаться Том. — И пошел по нему.

— Выглядишь уставшим.

— Много дел.

— Притормозить бы тебе.

— Мне нравится быть занятым.

— Этим ты никого не вернешь, знаешь ли. Ни отца, ни Гарри…

— Не хочу это обсуждать. — Том стиснул зубы при упоминании Гарри Ренуика. Друг семьи, его приемный отец, он оказался убийцей и преступным гением, известным под именем Кассиус. Все открылось прошлым летом, и Том до сих пор окончательно не оправился от этого удара, как не избавился от чувства вины за свою роль в смерти Гарри или от злости, что Ренуик унес в могилу информацию о том, насколько отец Тома был вовлечен в его преступную деятельность. Он до сих пор не понимал, что за человек был его отец, с какими людьми дружил и какими делами занимался. Вопросы, одни вопросы.

— Ты никогда не хочешь… — Она оборвала фразу и взяла со стола снимок с видеокамеры, который Том оставил там вчера вечером. — Откуда это у тебя?

— Арчи. Это с того самого проникновения в «Эпсли-Хаус».

— Я его знаю. — Доминик ткнула пальцем в неясное изображение.

— Рафаэля? — недоверчиво фыркнул Том. — Сомневаюсь.

— Он был здесь, — настаивала она. — В то утро, когда ты улетел в Италию. Кое-что оставил тебе.

— Что?

Она указала на книжную полку под окном. Длинный узкий предмет лежал там, завернутый в белый платок.

Том перенес его на стол и развязал узлы. Ткань соскользнула, обнажив фарфоровый обелиск длиной всего в пару футов, покрытый иероглифами.

— Что это? — нахмурилась Доминик.

— Предмет из египетского обеденного сервиза, хранящегося в «Эпсли-Хаус», — ответил Том, помрачнев.

— Но они же сказали, что ничего не пропало.

— Он хотел, чтобы они так думали.

— Хочешь сказать, он подменил это копией?

— Мне нужно было раньше догадаться. Рафаэль слишком хорош для того, чтобы уйти с пустыми руками.

— Кто он?

— Вор и мой друг, — криво усмехнулся Том.

— Именно в таком порядке?

— Он никогда не видел разницы. Что-нибудь еще?

— Письмо. — Она передала ему конверт из тонкой, хорошего качества бумаги цвета слоновой кости. На нем витиеватым каллиграфическим почерком было написано одно слово: «Феликс».

Том вытащил нож из ящика стола и вскрыл конверт.

— Пусто. — Доминик вопросительно посмотрела на него. — Что это значит?

— Есть только один способ узнать, — сказал Том, доставая из стола записную книжку.

— Ты помнишь, который час? — предупреждающе спросила Доминик.

— Он что-то затеял, — пробормотал Том, кивнув на обелиск и пустой конверт. — А что, если у него неприятности? Если нужна моя помощь?

Он нашел номер Рафаэля и набрал. Через несколько секунд ответил мужской голос.

— Digame [4].

— Рафаэль? — осторожно спросил Том, не узнавая голоса и раздумывая, не могли он ошибиться номером.

Пауза.

— Кто это? — с подозрением спросил голос.

— Оливер Кук. — Том придумал имя и причину для звонка. — Я корреспондент «Лондон таймс». Мы надеялись получить комментарии мистера Квинтавалле для завтрашней статьи. С кем я говорю?

— Хуан Алонсо, полиция Севильи, — ответил собеседник с сильным акцентом.

— Полиция? У мистера Квинтавалле какие-то неприятности?

— Сеньор Квинтавалле мертв.

— Мертв? — задохнулся Том. — Как? Когда?

— На прошлой неделе. Убит. Если хотите, я соединю вас с начальством, — с надеждой предложил Алонсо.

— Очень любезно с вашей стороны, но у меня совершенно нет времени, сроки поджимают, — ответил Том, стараясь говорить ровно. — Спасибо за помошь. Buenas noches [5].