Он осадил себя, посмотрел на часы — все тот же прекрасный «Патек Филипп» — стрелки показывали без пяти шесть. Боже правый! Он забыл, что у него прием больных. Нужно поторапливаться. Жизнь в последнее время полна событий. Но прежде чем выйти из каюты, он подошел к прикроватному рундуку и вынул медальон — подарок Мэри. С крошечного снимка на него смотрело дорогое, милое лицо, и Мори захлестнула нежность.

— Можно подумать, я смог бы от тебя отказаться, родная моя, любимая, — с чувством прошептал он.

Да, ее образ его защитит. В будущем он будет спокоен и сдержан, приятен со всеми, разумеется, но тверд и не потерпит никаких глупостей. До прибытия в Калькутту осталось всего десять дней. И Мори поклялся себе всем, что было ему дорого, сохранять осторожность, пока не минует опасность и путешествие не подойдет к концу.

Прошло десять дней, они находились в дельте реки Хугли, и Мори, оставшись один в кабинете, думал о прошедшем периоде, не находя ни одного повода хоть в чем-то себя упрекнуть. Да, он сдержал слово. На торжественном ужине, веселом празднике с игрушечными дудками, бумажным серпантином и накладными носами, он был само благоразумие. В самом деле, он мог бы служить образцом. Преисполненный намерения не позволить Дорис выставить себя и его на посмешище перед всем кораблем, он поднялся с места после оглашения О’Нилом победителей спортивных соревнований и скромно, но не теряя достоинства, произнес несколько слов, удививших всех своей неожиданностью.

— Капитан Торранс, мистер О’Нил, дамы и господа, с вашего любезного разрешения позвольте мне сказать следующее: мы с мисс Холбрук с самого начала понимали, что я как один из офицеров корабля не имею права принимать участие в этих соревнованиях. Мы играли просто для удовольствия, и хотя нам повезло одержать победу во всех турнирах, мы оба пришли к одному решению, что не можем принять призы, которые следует вручить участникам, занявшим вторые места.

Он сел на место, ожидая услышать несколько хлопков, но внезапно зал взорвался громкими и продолжительными аплодисментами. Холбруки ощутили воодушевление, так как даже им передался под конец общий настрой. Миссис Киндерсли вышла, улыбаясь, за своим чайным сервизом; а после капитан лично выразил ему свое одобрение. Только Дорис отреагировала иначе, бросив на него неприязненный взгляд.

— Какой дьявол тянул вас за язык?

— Я подумал, что ради разнообразия вам, возможно, захочется стать популярной.

— Популярной! Какая чепуха! Мне хотелось, чтобы нас освистали.

Он протанцевал с ней всего два танца, выпил не больше одного бокала шампанского и, сославшись на необходимость написать несколько писем, извинился и ушел к себе.

В последующие дни легче не стало, но и труднее тоже. Мори старался не появляться на шлюпочной палубе, где обычно сидела Дорис, а если они все-таки встречались, то прибегал к беззаботному и веселому тону. Кроме того, он не давал себе отдыху, нагружая себя делами, — до захода в порт оставалось все меньше дней, и дополнительная работа служила благовидным предлогом. Что думала Дорис, он не знал; после того ужина у нее появилась привычка смотреть на него прищуренным, почти насмешливым взглядом. Иногда она улыбалась, а раз или два даже расхохоталась на его вполне невинное замечание. Разумеется, ее родители ни о чем не подозревали и только оказывали ему еще больше внимания.

Внезапно он вздохнул — сказывалось нешуточное напряжение, — потом, поднявшись, запер кабинет и отправился на палубу. По правому борту собрались пассажиры и с интересом, подогреваемым долгими днями, проведенными в море, разглядывали берег реки. Немыслимые кокосовые пальмы высились на грязном берегу, оживленном на мгновение стайкой ярких тропических птиц; местные рыбаки, зайдя по колено в желтую воду, забрасывали и вытягивали круглые сети; мимо, кренясь и подпрыгивая, проплывали катамараны, а сам корабль едва двигался, почти стоял на месте в ожидании речного лоцмана. Среди прочих были и Холбруки, к которым Мори присоединился, посчитав, что в толпе ему ничего не грозит. Миссис Холбрук сразу же взволнованно взяла его за руку.

— Мы очень надеемся, что наш Берт прибудет на борт вместе с лоцманом… хотя это нелегко…

Пока она говорила, от песчаного, отороченного пальмами берега рванул баркас и, достигнув корабля, закачался на волнах. Рядом с лоцманом в форме стоял еще кто-то — смотрел наверх, задрав голову, и махал рукой.

— Так и есть, наш Бертик! — весело воскликнула миссис Холбрук и, повернувшись к мужу, с гордостью добавила: — Ему все удается.

Через несколько минут он уже обнимал на борту всех троих — светловолосый, полный, розоволицый весельчак слегка за тридцать, в спортивном, зауженном в талии туссоровом [36]костюме, пробковом шлеме, сдвинутом набок, превосходных замшевых двухцветных туфлях и нелепом клубном галстуке. Берт и в самом деле, несмотря на полноту и — как оказалось, когда он снял шлем, — проплешину, был чем-то вроде франта, демонстрировал золото и во рту, и на своей персоне, увешанной мелкими побрякушками. Глаза приятного голубого цвета излучали дружелюбие, хотя были немного навыкате и с легким стеклянным блеском. Его заразительный раскатистый смех так и разносился по всей палубе. Проблема со щитовидкой, но серьезная, сделал вывод Мори, который стоял поодаль, когда к нему подвели Берта, чтобы представить.

Знакомство было сердечным — любой, сделал вывод Мори, мог бы стать лучшим другом Берта спустя да часа, — но он видел, что пока брат Дорри даже не подозревал о его близкой дружбе с семьей, поэтому тактично удалился к себе в каюту. За обедом, однако, когда Берт со своим отцом вернулся из бара, Мори, уже сидевший за столом, почувствовал, как его по-братски обняли за плечи и выдохнули в ухо вместе с винными парами:

— Только сейчас узнал, что вы с нами, док. Я в восторге — как будто выиграл в лотерею. Позже потрепемся в свое удовольствие.

Пока корабль медленно продвигался по реке, у Мори появилась возможность узнать Берта получше, и вскоре он понял, что, хотя младший Холбрук — славный малый, балагур и непоседа, иногда, быть может, чересчур громогласный и не откажется в любое время суток от розового джина, у него, как и у старика Холбрука, доброе сердце и семья на первом месте. К тому же стало совершенно очевидно, что, несмотря на всю свою любовь к шумному веселью, у Берта, как выразилась его мать, была голова на плечах. Он почти сразу проявил себя толковым парнем, а когда дело касалось бизнеса, то знал все ходы и выходы и действовал с холодным расчетом. Он много путешествовал по делам фирмы, недавно провел три месяца в Соединенных Штатах и буквально фонтанировал идеями, рассказывая о возможностях и перспективах Нью-Йорка. Говорил он хорошо, как светский человек, с легкостью и доверительностью — свидетельство доброго нрава и дружелюбия.

В такой компании даже переход по реке показался Мори коротким, и он испытал разочарование, когда они прибыли в Калькутту. «Пиндари», взбалтывая грязную воду, маневрировал при входе в док «Виктория», и на корабле началось обычное столпотворение, которое бывает при высадке. Среди всего этого гвалта Берт сохранял спокойствие и собранность; все было под контролем, все заранее организовано, скорость и расторопность стали девизом дня. Когда они вошли в док, на пристани уже стоял длинный «крайслер» с откидным верхом, к которому подогнали грузовик. Берт спустился вместе с родителями и Дорис по грузовым сходням, первым покинув корабль. Следом шли три стюарда с чемоданами. На таможне, где томились в ожидании остальные пассажиры, Берту достаточно было кивнуть главному чиновнику, чтобы всех Холбруков пропустили без формальностей. Они сразу укатили на своей огромной машине в отель «Норд-Истерн», где у них были зарезервированы номера.

Все это произошло так быстро, что Мори почувствовал некую обескураженность. Разумеется, они попрощались, но поспешно, среди суеты, оставив у него на душе легкую обиду, словно его бросили. Естественно, он не имел права сопровождать их, тем не менее ему казалось, что они могли бы определеннее высказаться по поводу будущей встречи. Однако «Пиндари» предстояло провести в порту две недели под погрузкой тика, чая, каучука и хлопка, а потому, уверял он себя, у него еще будет возможность сними увидеться. В любом случае разве не к лучшему, что они уехали, освободив его от всех сомнений, оставив в покое? Он рьяно принялся выполнять свои обязанности. Почти весь день он был занят, и когда с корабля наконец сошел последний пассажир, его первой реакцией был вздох облегчения — уж очень много на него свалилось, теперь хорошо бы отдохнуть.