— Что ж… — Уолтер мрачно протянул руку. — Думаю, мы больше не встретимся…

— Приезжайте скорее снова, — быстро вмешался Уилли. — Не сомневайтесь, приезжайте.

— До свидания, Мэри, — сказал Мори.

Впервые с тех пор, как они вышли из отеля, она, прерывисто дыша, взглянула на него влажными глазами и ничего не сказала, ни слова. Но взгляд ее говорил о многом. А еще Мори заметил, что она больше не держит в руке букетик колокольчиков — она приколола его к блузе, прямо над сердцем.

В конце следующей недели Мори по-настоящему повезло. Секретарь колледжа из особого к нему расположения перевел его из амбулатории лечебницы и назначил на месяц помощником в стационарное отделение профессора Драммонда, а это означало, разумеется, что он мог оставить свое убогое жилище и поселиться при больнице до выпускного экзамена. Именно профессор Драммонд, выслушав однажды, как Мори расспрашивает пациента, заметил, хоть и несколько сухо:

— А вы далеко пойдете, мой мальчик. Такого врачебного такта, как у вас, я еще не встречал ни у одного своего студента.

Кроме того, Драммонд был одним из экзаменаторов по клинической медицине — немаловажный факт, не упущенный из виду Дэвидом, который в ближайшие четыре недели собирался продемонстрировать все свои лучшие стороны. Он будет внимательным и усердным, доступным в любой час, дьявольски трудолюбивым, он станет неотъемлемой частью отделения. Такая перспектива не сулила молодому упорному человеку, рвущемуся в бой, особых трудностей. И только в одном она вызывала у Мори необъяснимую досаду: он не сможет теперь ездить в Ардфиллан — не будет времени.

С момента расставания, после возвращения из Гэрсея, странные силы завладели его увлеченной и амбициозной натурой. Прощальный взгляд Мэри, такой грустный и проникновенный, ранил его, как стрела. Ее напряженное личико так и стояло перед его мысленным взором, и он не хотел прогонять это видение, что было весьма зловещим знаком. Что бы он ни делал, в любое время дня, в палате или лаборатории, он вдруг ловил себя на том, что рассеянно смотрит в пространство. И всегда он видел ее, такую милую и простую, отчего его охватывало жгучее желание оказаться рядом, вызвать у нее улыбку, быть ей другом — он не позволял себе думать о чем-то большем.

Он все надеялся получить от нее или ее отца весточку — хорошо бы еще одно приглашение, которое дало бы ему возможность связаться с семьей, хотя, конечно, поехать к ним он все равно не смог бы. Почему они не давали о себе знать? Раньше все первые шаги предпринимались с их стороны, поэтому он не желал быть назойливым, не получив какого-то намека, что ему там будут рады. Хотя, конечно, он должен что-то сделать… прояснить ситуацию… избавиться от этой неопределенности. Наконец, спустя десять дней, когда он довел себя до состояния взвинченности, в больницу пришла почтовая открытка на его имя с видом Ардфиллана. Послание было коротким.

В тот же день, сразу после вечернею обхода, он ушел в ординаторскую и позвонил в Ардфиллан. Пришлось подождать, пока его соединят с лавкой Дугласа. Сквозь помехи прорвался голос тетушки Минни.

— Это Дэвид Мори, — сказал он. — Я получил такую милую открытку от Уилли и решил позвонить. Хочу узнать, как вы там все поживаете.

Последовала короткая, но тем не менее заметная пауза.

— У нас все хорошо, спасибо.

Холодность тона совершенно его обескуражила. Поколебавшись, он произнес:

— У меня теперь новая работа, которая совсем не оставляет свободного времени… иначе я напомнил бы о себе гораздо раньше.

Она ничего не ответила. Он не отступал.

— Уилли дома? Я хотел бы поблагодарить его за открытку.

— Уилли занимается. Боюсь, его нельзя отвлекать.

— Тогда Мэри? — осмелился он почти с отчаянием. — Я хотел бы сказать ей пару слов.

— Мэри сейчас нет. Она со своим молодым человеком. Недавно она слегка приболела, но теперь вполне оправилась. Думаю, сегодня она вернется поздно.

Теперь замолчал он. Спустя несколько секунд произнес очень неловко:

— Ладно… передайте ей, пожалуйста, что я звонил… и мои наилучшие пожелания.

Он услышал, как она резко выдохнула. Слова полились скороговоркой, словно ее кто-то принуждал высказаться, хотя ей было нелегко.

— Ничего передавать я не буду и надеюсь, что вы не станете больше звонить. И еще одно, мистер Мори, я, конечно, не желаю ранить ваши чувства, но будет лучше для всех, включая вас самого, если в дальнейшем вы воздержитесь от того, чтобы нам навязываться.

На том конце провода дали отбой. Он медленно положил трубку и отвернулся от аппарата, мигая, словно получил удар по лицу. Что произошло? Разве он навязывался! Что он сделал, чем заслужил такой неожиданный и обидный отпор? Вернувшись к себе в кабинет в конце коридора, он присел за стол и попытался найти ответ.

Тетушка никогда не питала к нему особой благосклонности, а из-за частых головных болей, вызванных, как он подозревал, хроническим нефритом, она нередко проявляла вспыльчивость, что вполне понятно. Хотя, безусловно, причина таилась гораздо глубже — вероятно, в ее преданности Уолтеру вкупе с внезапной неприязнью, возникшей, видимо, у Стоддарта по отношению к нему. С грустью рассуждая подобным образом, Мори все же никак не мог поверить, что Мэри была в курсе этой резкой отповеди, и, поддавшись порыву, вынул из ящика рецептурный бланк и написал коротенькое письмо с просьбой увидеться при малейшей возможности. В тот вечер он дежурил на приеме больных, доставленных по «скорой помощи», поэтому не мог отлучиться из больницы даже на минуту, но ему удалось уговорить одного из стажеров выйти и опустить письмо в ящик.

Следующие несколько дней он с возрастающим нетерпением и тревогой ждал ответа. И почти потерял всякую надежду, когда ближе к концу недели получил письмо.

Не письмо, а безжизненное железнодорожное расписание, и все же за сухостью угадывалось какое-то подводное течение, глубоко взволновавшее Мори. Он с болью почувствовал отсутствие той искорки, что загоралась в Мэри и озаряла все, к чему бы она ни прикасалась в его компании. Но он все-таки увидится с ней в следующий четверг. По крайней мере, этого он добился.

Когда пришел срок, он заранее все спланировал — договорился с Керром, другим практикантом, что тот подменит его на два часа вечером. Профессор Драммонд никогда не совершал вечерний обход раньше восьми, поэтому, если повезет, Мори ничем не рискует. Днем прошел дождь. Над городом сгущался туман, когда Мори покинул больницу и сел в желтый трамвай в Элдонгрове. Он боялся, что опоздает, но еще задолго до назначенного часа оказался на Каледонском вокзале и занял позицию под массивным центральным циферблатом. Был самый час пик, и под большим стеклянным куполом, непроницаемым для света из-за скопившейся за многие годы грязи, толпы пассажиров устремлялись к местным поездам. Пахло паром, туманом и сернистыми выделениями, сквозь которые пробивались пронзительные свистки отходящих локомотивов. С подземных эстакад змеевидными кольцами поднимался ядовитый дым, словно из ада.

Часы пробили шесть. Вглядываясь в незнакомые лица, Мори наконец заметил ее. Сердце его громко забилось, когда она двинулась к нему, нагруженная бесчисленными пакетами, такая маленькая и беззащитная в той суетливой толпе. На ней был темно-коричневый костюм с коротким жакетом, тонкая меховая горжетка и маленькая коричневая шляпка. Ничто другое ей так не пошло бы. Он впервые видел ее в таком официальном наряде, придававшем ей значительность, о которой он раньше не подозревал. Внезапно его потянуло к ней со всей страстью.