Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Остров Попугаев

В былые годы попугаи здесь бывали
И дали имя острову на У-реке,
Но позже улетели в западные дали,
А ветви так же зелены на островке,
Над лотосом туман, душист весенний ветер,
Парчою персиков укуталась волна.
Гляжу на запад зря — один я в целом свете!
Кому же тут светла сиротская луна?

760 г., весна

Для этого стихотворения важно не место его написания (Остров Попугаев к юго-западу от совр. г. Ухань, пров. Хубэй; в годы Цзяньань поэт Ни Хэн написал на этом острове «Оду попугаям», что и дало название острову; его смыло наводнением в период Мин), а упоминание о том, что из этого благословенного уголка попугаи были вынуждены улететь на запад — к горе Лун на границе пров. Шэньси и Ганьсу, где они и были, по преданию, рождены, а это именно те места, куда за провинность в свое время были сосланы предки Ли Бо (а сам он только что вернулся, амнистированный, из неправедной ссылки тоже в западные края).

У башни Желтого журавля провожаю Мэн Хаожаня в Гуанлин

Простившись с башней Журавлиной, к Гуанлину
Уходит старый друг сквозь дымку лепестков,
В лазури сирый парус тает белым клином,
И лишь Река стремит за кромку облаков.

728 г., весна

Отчего Ли Бо подчеркивает место прощания со своим старшим другом, великим поэтом Мэн Хаожанем (689–740)? Башня Желтого журавля, построенная в 223 г. у подножия Змеиной горы (Шэшань) над рекой Янцзы к западу от г. Ухань, пров. Хубэй, была легендарным местом вознесения — именно на Желтых журавлях — многих святых, и в подтексте как раз и просматривается эта аналогия с вознесением. Гуанлин: это совр. г. Янчжоу в пров. Цзянсу севернее Нанкина.

Мелодия прозрачной воды

Чиста струя, и день осенний ясен,
Срывает дева белые цветки.
А лотос что-то молвит… Он прекрасен
И тем лишь прибавляет ей тоски.

726 г., осень

Стихотворение в стиле древних песен Юэфу, исполняемых под аккомпанемент цинь; комментаторы высказывают предположение, что речь идет именно об озере Дунтин, куда он заехал поздней осенью по пути в Аньлу.

Осенние раздумья

Еще вчера была весна, казалось,
И иволга певала поутру,
Но орхидея вот уже завяла
На ледяном пронзительном ветру.
Осенний день, с ветвей листы слетают,
Печали нить сучит в ночи сверчок.
Как грустно знать, что ароматы тают
И холод белых рос объял цветок.

728 г.

Возможно, проводив в начале весны поэта Мэн Хаожаня, Ли Бо вернулся домой в Аньлу и, прислушиваясь к стрекоту кузнечика, которого в народе называют «ткачихой» («сучит печали нить»), взгрустнул, подумав о неизбежной осени. От китайского кузнечика переводчик вполне, как ему показалось, логично пришел к сверчку, стрекот которого тоже навевает тоскливые мысли.

«Волшебный персик Сиванму я посажу у дома»

В 727 г. Ли Бо приезжает в Аньлу (совр. пров. Хубэй, уезд Аньлу), женится на девице из знатного рода Сюй, у них рождаются дочь Пинъян и сын Боцинь, которого отец в детстве прозвал «мин юэ ну» («плененный ясною луной»). Вскоре Ли Бо строит себе хижину в горах Шоушань в 60 ли от города, где вдали от мирской суеты штудирует даоские каноны и расслабляется в хмельной безмятежности с друзьями, а затем едет в Шаньдун и в г. Жэньчэн берет уроки у знаменитого мастера боевого искусства.

Так он проводит более 10 лет, время от времени наведываясь в столицы Чанъань и Лоян, пытаясь поступить на государеву службу, но безуспешно, что травмирует его конфуциански настроенную душу.

В такие минуты в сердце его, утишая, всплывает родной дом.

Перед домом к вечеру раскрылись цветы

Волшебный персик Сиванму я посажу у дома…
Трех тысяч лет мне не прожить до первого цветка!
Ну, не смешон ли плод такой, что зреет слишком долго? —
Сумеет ли его тогда сорвать моя рука?

737 г.

С явным сарказмом поэт противопоставляет бренное земное существование — занебесному пространству бессмертных святых, где волшебный Персик Сиванму с «чрезвычайно сладкими, круглыми, зелеными, похожими на утиные яйца» плодами неспешно зреет тысячелетия, принося один плод в три тысячи лет; в «Жизнеописании ханьского У-ди», откуда взято это описание, есть сюжет о том, как богиня Сиванму принесла императору семь персиков, три съела сама, а четыре поднесла У-ди, а когда тот возжелал посадить косточки в своем саду, предупредила, что для земного человека это невозможно.

Подражание древнему (№ 11 из 12 стихотворений цикла)

Среди лотосов я на осенней воде
Засмотрелся на свежесть их и красоту,
Забавляюсь жемчужинками на листе,
Их гоняя туда и сюда по листу.
Мою диву сокрыла небесная даль,
Поднести ей цветок я пока не могу,
Лишь в мечтах я способен ее увидать
И холодному ветру поведать тоску.

729 г.

Всплеск романтических настроений молодого поэта, жаждущего поднести свой талант, как раскрывшийся цветок, мудрому государю. Но согревающие ветра пока не долетают до благородного лотоса от «дивы» (здесь это метоним государя), скрытой в небесной дали.

В горах отвечаю на вопрос

«Что Вас влечет на Бирюзовый Склон?» —
Лишь усмехнулся, и в душе покой:
Здесь персиковый цвет со всех сторон,
Нет суетных людей, здесь мир иной.

727 г.

Стихотворение-диалог, в котором поэт отвечает не понимающему его порывов простачку (в некоторых изданиях название стихотворения содержит уточнение — «отвечаю мирянину»), что его духовный дом — не в мирской суете, а на бирюзовых склонах, как обычно даосы прозывали сакральные горные образования, где в отшельнических гротах постигали тайную премудрость. Поэт даже не тратит слов (в некоторых изданиях стоит «не произнося слов», что в даоском мировидении означает высшую форму познания, недоступную тому мирянину, который задал вопрос), ответ очевиден, и он лишь усмехнулся, взглянув на персики, напоминающие о поэме Тао Юаньмина «Персиковый источник», где рассказывается, как рыбак случайно попал в прекрасный мир безмятежности, отгороженный от суеты человеческого бытия.

Сосна у южного окна

У южного окна — сосна, одна,
Заросшая пушистыми ветвями,
Не наступает в кроне тишина,
Шумит она и днями, и ночами,
Легла на корни зелень старых мхов,
Туман осенний крася бирюзою.
Как ей достичь вершиной облаков,
Такой высокой и такой прямою?
16
{"b":"149751","o":1}