— Снимите ей с глаз повязку. Может, голова будет меньше кружиться, если будет за что зацепиться взглядом.

Это был голос булочницы. Биргитта зажмурилась. Ей хотелось остаться в темноте, но повязку с нее сняли. Она лежала на скамье. Над головой Биргитты качались розы, свисающие со шпалер между белыми колоннами розария, расплывчатые, точно красные облака. На клумбах цвели розовые гортензии, белые розы и синий дельфиниум. Крепостная стена скрывала последние лучи заходящего солнца, но защищала от ветра с моря. Они были в розарии Ботанического сада. Здесь она просидела с Улофом немало ночей в беседке на горке. Они обычно шли по набережной, входили в Ворота Влюбленных, пересекали улицу и направлялись в Ботанический сад и дальше, через розарий вверх на Храмовую горку. Она вспомнила, как Улоф называл сорта роз: «Ингрид Бергман», «Астрид Линдгрен», «Пер Гюнт». Прелесть! «Мария Каллас» и «Принц Карл Филипп», какая встреча!

Биргитта почувствовала, как по щекам текут слезы, но ей было все равно. Здесь она убегала от Улофа, а он ловил ее и заключал в объятия. Они играли, как дети. Однажды ночью они разделись, спрятали одежду в кустах роз и купались голые в пруду среди кувшинок. Он хотел, чтобы она отдалась ему под кроной плакучей ивы. Она сказала «нет», хотя желание захлестывало ее. Тогда тень ивы казалась дружелюбной, а сейчас силуэт дерева угрожающе выступает из зеленого мрака. Биргитте нужно домой, но все дороги ведут в неизвестность. Сейчас ее наверняка ждет Мария Верн. Думает, наверно, где же Биргитта?

Биргитта услышала, как другие шепотом совещаются. Несколько раз прозвучали слова «рыцарь» и «дева». Ей опять надели на глаза повязку, и женщины повели ее из сада. Мужчины куда-то делись. Видимо, поотстали и шли как бы сами по себе. Биргитта мерзла, было трудно идти на высоких каблуках. И все еще тошнило. Остальные смеялись и говорили хором, что брак — это ярмо, а супруги — заложники друг друга. Кто-то рассказывал, как один мужчина пытался испечь булочки с корицей. Он возился с ними четыре часа — раскатывал полоски теста, мазал маслом и сыпал корицу и сахар! Биргитта чувствовала, что плохо соображает и не понимает, что здесь смешного. Больше всего на свете хотелось сейчас свернуться клубочком на скамейке и уснуть. И чтобы Улоф ее обнял и сказал, что все опасное — позади.

— А сейчас снимай повязку и полезай наверх. Мы тебе поможем. Держись за меня, потом поставишь ногу мне на голову, — сказала булочница. — Вставай, вставай. Ты — дева в башне, и скоро придет Вальдемар и спасет тебя.

— Что, обязательно надо лезть?

— Да, если ты хочешь быть королевой Дании.

— Да я обойдусь, — сказала Биргитта, но губы не слушались ее, фраза прозвучала странно.

— Выпрямись, возьми мою руку. Держись крепко, ногу ставь на тот камень, что торчит из стены. Давай! Сними туфли, будет легче. Брось их сюда. Вот так! А вот там лестница. Теперь переползай на площадку. Оставайся здесь, а мы приведем тебе твоего рыцаря, и он тебя спасет.

Жена бюргера исчезла, и вместе с ней смолкли все голоса. Слышались только волны, ветер и далекий крик чайки. Биргитта легла на выступ стены. Свет фонарей проникал с улицы внутрь башни. Перед глазами лежала мокрая газета и белое перо голубя. Биргитта посмотрела на венец башни, сливающийся с ночным небом, прежде чем закрыть глаза и унестись против часовой стрелки в сон. Шагов по асфальту она уже не услышала. Не услышала она, и как кто-то полез по стене и перебрался к ней в башню. Может, лишь вздрогнула, когда иголка впилась ей в сонную артерию.

Когда он спустился на землю, его встретила Мона. Белая как полотно, она разглядывала его, и он отшатнулся, точно от пощечины.

— Что ты сделал? — прошептала она. — Что ты сделал? — Она ударила его кулаками, но он словно не чувствовал этого.

— У нас не осталось выбора. — Он крепко схватил ее за горло. — Ты слышишь, что я говорю: у нас не осталось выбора!

— Я больше не желаю тебя знать! — просипела она, когда он разжал пальцы.

— И не нужно, если только будешь помалкивать.

Он повернулся к ней спиной и ушел через пролом в стене. Мона продолжала стоять, оцепенев, когда услышала, что вся компания возвращается.

— Мог бы поссать за деревом, ты же не баба! — Монах сердито смотрел на Арне, одетого королем Вальдемаром, как тот, пошатываясь, выбирался из киоска, где выдавил стекло, чтобы сходить туда по нужде.

— Мы, люди знатные, блюдем свою частную жизнь! Так вы посадили Биргитту в Башню Девы?

— Разгневанная толпа замуровала ее в башню, — сказал сердито монах. — Если хочешь отправиться с ней в путешествие длиною в жизнь, то освободи ее сперва от спиртодышащего зеленого змея. Сейчас она у него в плену.

— Она что, не может сама оттуда вылезти? Черт, вот неприятность! — Арне в рваной бумажной золотой короне и бархатной занавеске оглядел остальных.

— Не думаю, что она сможет. — Улоф сел на землю и отвернулся к крепостной стене. Он был одет прокаженным, повязки на нем уже размотались.

Кристоффер обошел вокруг башни и дал на своей флейте пронзительный сигнал, срывающийся в фальцет.

— Перестань, черт тебя дери! — зашипел монах. — Он и так ее вытащит, не обязательно рушить стену этим жутким звуком!

Кристоффер, захохотав, просунул флейту монаху сзади между ног, так что ряса оттянулась спереди.

— Ты бы небось сам хотел ее забрать, да сан не позволяет!

— Что-то Вальдемар там слишком задержался! Интересно, что они там делают? — спросила булочница, привстав на цыпочки.

— Или спят, или трахаются. Пошли домой? — сказал Улоф и поднялся, покачнувшись.

— Эй, там, наверху! Мы уходим! — зычно крикнул монах.

— Голубка наша плевать на это хотела, если уже устроилась на своей жердочке! — Кристоффер пошевелил флейтой. Монах резко отскочил в сторону, но дамам стало весело.

— Арне, мы уходим, — сказал Улоф, стоявший ближе всех к башне.

Арне показался на стене.

— Добрый вечер, прекрасная маска. — Кристоффер учтиво поклонился.

— Она не просыпается! Я никак не могу разбудить ее, — хрипло произнес Арне.

— Недобрый знак накануне брачной ночи! — Булочница уперла руки в бока и прищурилась, глядя на башню.

— Черт, я серьезно говорю! Она не просыпается!

Улоф немедленно забрался на башню.

— Подвинься! — приказал он Арне.

— Мне кажется, она умерла, — прошептал Арне, схватив Улофа за локоть.

Тот вырвался, попробовал прощупать пульс на шее у Биргитты, но не смог.

— Звони в «Скорую»! Немедленно! — Улоф наклонился над девушкой, пытаясь стимулировать сердечную деятельность: непрямой массаж сердца, искусственное дыхание, снова массаж и снова искусственное дыхание. Все другие стояли молча и бессильно смотрели на него.

Кристоффер, дозвонившись до службы экстренной помощи, убрал мобильник в кожаный кошель на поясе:

— Они едут.

Напряженное ожидание казалось вечным. Только когда пришла «скорая», Кристоффер заметил мать. Она стояла с ним рядом. Давно ли она здесь стоит, он сказать не мог.

— А ты что здесь делаешь?

Она не ответила. Смертельно бледная, она стояла и смотрела на башню. Когда Улоф спустился вниз с бездыханным телом, Мона без чувств упала на землю к ногам Кристоффера.

Мария Верн связалась с полицией уже в полдесятого вечера, когда Биргитта Гульберг не открыла дверь в назначенное время. Ожидая Арвидсона, Мария спустилась взять в машине инструмент, чтобы снять дверь с петель. Цветочный бутон и блестки на ступеньках лестницы свидетельствовали о недавнем веселье.

— Как хорошо, что ты пришел так быстро, — сказала она Арвидсону, едва его рыжая шевелюра показалась в двери подъезда.

После нескольких попыток дверь поддалась. В квартире, без сомнения, побывали гости, играло стерео, везде стояли рюмки, пивные бутылки, всюду валялись сигаретные окурки и крошки от чипсов. На полу спальни лежала сваленная в кучу одежда: джинсы, майка, жилет и носки. Должно быть, гулянка продолжилась где-то в другом месте. Наверняка веселые проводы невесты, подумала Мария и нахмурилась. Зря они, наверное, взломали дверь. Но тогда перед глазами стояла несчастная, быть может, уже мертвая Биргитта. Девушка ведь что-то знала про убийцу Вильхельма Якобсона. Тот, кто может отрезать палец у мертвеца и сделать им отпечатки, чтобы запутать следствие, вполне может и убрать свидетеля. Судя по перепуганному лицу Биргитты на похоронах, ей стало известно нечто, повергшее ее в ужас. В этом смысле одной взломанной дверью больше или меньше — какая разница, подумала Мария в тот самый момент, когда раздался сигнал ее персонального переговорного устройства.