Единственное изменение постигло площадку: в дальней части большого прямоугольного пространства стояли клетки со своими шумными обитателями. Атто тоже услышал гомон маленьких летунов и спросил меня об этом. А я в свою очередь попросил объяснения у Фроша.

– Куница. Прошлой нчью утщила с полдюжины куропатушек.

Смотритель пояснил, что сложил клетки на площадке, поскольку дверь в конюшни сломана, чем и воспользовалась маленькая охотница. Этой ночью, однако, птицы Места Без Имени могли спать спокойно, так как двери площадки находятся в хорошем состоянии. Как только починят дверь конюшни, клетки вернутся на место. Поскольку погода стала теплее, птицы могут пока поспать и на улице.

Рев львов и пантер явно произвел впечатление на Атто. Как раз в это время их обычно кормили. Я описал Атто внешность и привычки каждого из этих плотоядных и рассказал, как они хватают и рвут на части красные куски мяса, которые бросает им смотритель. Он спросил меня, существует ли опасность того, что они убегут. В качестве ответа на этот вопрос я поведал ему о своей встрече с Мустафой во время первого визита в Место Без Имени.

– Такого слепого, как я, лев настиг бы сразу! Но тогда мои косточки застряли бы у него в зубах! – сказал он и злобно рассмеялся.

В первые часы работы все шло хорошо. Аббат Мелани держался от нас на почтительном расстоянии. Сидя на стульчике, он старательно следил за тем, чтобы не испачкаться в угольной пыли. Едва в нос ему попадала черная тучка пыли, как он, чихая и ругаясь, начинал просить переместить себя подальше, чтобы его одежда, как обычно, выдержанная в черных и зеленых тонах, не испачкалась. Удивительно, подумал я, как много значит для аббата внешний вид, хотя он не может видеть себя в зеркале.

Мы принялись за работу в том месте, где остановились в прошлый раз. Войдя в замок через главный вход, мы посвятили себя большим залам на первом этаже. Поскольку с холлом в центре и двумя прилегающими к нему залами мы уже закончили, то решили пойти налево и прошли через огромную лоджию к западной башне. Но дверь была заперта.

– Нужно попросить Фроша дать нам ключи, – сказал я, – однако для начала попробуем с противоположной стороны.

Пока мы шли на противоположную сторону, мне показалось, что я слышу протяжный трубный звук, который уже слышал однажды. Понять, с какой стороны он доносится, было невозможно, более того, восприятие было настолько нечетким, что я даже не мог попросить остальных подтвердить то, что я слышал. Поэтому мы снова пересекли три первых зала и затем вышли на улицу, на лоджию с противоположной стороны, к которой примыкала восточная башня. Здесь дверь была открыта.

Внутри башни нас встретила комната, напомнившая нам большую капеллу.

– Я тоже думаю, что эта комната предназначалась бы для богослужений, – подтвердил мое замечание Симонис, – если бы несчастному Максимилиану удалось закончить ее.

Мы быстро сделали свою работу, затем опять вышли во двор и снова вошли в замок через восточную башню, поскольку оттуда можно было попасть в подвал. По словам Фроша, Рудольф Безумный проводил здесь свои эксперименты по алхимии. Но мы не нашли никаких признаков печей, колб или других дьявольских предметов. Если это действительно было то самое место, где Рудольф занимался своими глупостями, то время милосердно стерло все следы. Не было ни малейшего намека на призраков, о которых болтали венцы (а также мои коллеги по цеху, трубочисты).

По центру замка проходила длинная галерея с куполообразным потолком, освещенная низкими широкими окнами, выходившими на северную сторону.

– Здесь Максимилиан хотел устроить антикварий, свое собрание диковинных вещей. Стены он хотел украсить вазами, статуями, гобеленами и оружием, – пояснил Симонис.

Но то, что предстало перед нашим взором, было всего лишь каменным коридором с голыми стенами, приветливый вид которому придавал только куполообразный потолок. Казалось, от каждого камня исходит печаль по несбывшейся судьбе этого места.

– Вы слышали это? – голос аббата Мелани оторвал меня от размышлений.

– Что? – спросил Симонис.

– Четыре раза. Это повторилось четыре раза.

– Странный звук, не правда ли? – сказал я, вспоминая своеобразный звук, нечто среднее между звонкой трубой и барабаном, который слышал в лоджии.

– Не звук, вибрация. Похоже на пушечный выстрел, только без звука.

Мы с Симонисом переглянулись. Нас не удивило то, что Атто услышал что-то, что не слышали мы. У слепых очень острый слух, это всем известно. Однако с тем же успехом это можно было принять за странности восприятия взбалмошного старика.

Мы оказались в центре подвального этажа. Точно над нашими головами находился главный вход в замок. Там, где стояли мы, разделялись две лестницы, которые вели наверх. В конце их находились двери, выходившие на заднюю сторону Нойгебау. Оттуда можно было увидеть сады и большой пруд для рыбы на севере и почти бесконечную панораму расположенных за замком лесов и полей.

Когда этот краткий осмотр был завершен, мы опять вернулись в центр подвального этажа. Однако едва мы начали осмотр западного крыла, с его южной стены, как странный феномен проявился снова.

– Вы слышали? – обеспокоенно спросил Атто.

На этот раз я что-то услышал. Глухой гул над нами и вокруг нас, словно заглушённый грохот огромных литавр. Симонис не услышал ничего.

– Мы должны закончить работу, – несколько раздраженно сказал мой помощник, потому что недостаточно сильно навострил уши.

– Ты прав, – поддержал я его, в надежде, что ошибся. Я хотел как можно скорее стереть из памяти этот таинственный сигнал.

Когда я искал в нашем мешке с инструментами шпатель, мои пальцы наткнулись на какой-то квадратный предмет. То оказалась шахматная доска Христо, все еще закутанная в мешочек, выбранный для нее ее несчастным владельцем.

Чтобы не потерять доску, я положил ее в наши инструменты, которые всегда хранил в надежном месте. Я вынул ее из мешка, вытер пыль с предмета, три дня назад спасшего жизнь мне вместо своего владельца. Мы с Симонисом обменялись удрученными взглядами.

– Бедный друг, – прошептал Симонис.

– Он задолго до Пеничека понял, что значение сказанного агой заключается в словах «soli soli soli», – сказал я.

– Что ты сказал? – вскинулся Атто.

И я объяснил ему, что наш игравший в шахматы друг полагал, что вся тайна слов аги заключается в повторении загадочных слов «soli soli soli». Когда мы нашли труп Христо, в руке у несчастного была шахматная фигура, белый король. И наконец, в шахматной доске я нашел записку, где речь шла о шахматном мате.

– Да, в день своей смерти Христо намекал мне, что слова «solil soli soli», то есть «совсем один», имеют какое-то отношение к мату, – уточнил Симонис.

Аббат Мелани вздрогнул, как будто его ужалила оса, и подскочил:

– Минуточку. Я правильно понял? В день аудиенции ага сказал Евгению, что турки пришли «soli soli soli»?

– Конечно, а что в этом нового?

– И ты никогда мне этого не говорил?

– Чего я никогда не говорил?

– Что в высказывании аги есть слова «soli soli soli»!

Атто пробормотал себе под нос целый ряд ругательств, которые не стоит повторять здесь, словно хотел уберечь меня от прямого оскорбления. Затем заговорил громче.

– Что на тебя нашло? Ты хоть понимаешь, что натворил? – строгим тоном поинтересовался он.

Я по-прежнему не понимал, молчал и пристыженный Симонис.

– Право, синьор Атто, мне кажется, что я говорил вам это, причем весьма отчетливо. Разве не объяснял я вам, что ага сказал: «Мы пришли к Золотому яблоку совсем одни»?

– Минуточку: он ведь говорил на латыни?

– Да.

– Скажи мне это.

–  Soli soli soli adpomum venimus aureum.

– И ты, осел, перевел «soli soli soli» как «совсем одни»? Слова аги имеют совершенно иное значение, черт побери!