– Не волнуйся, Драгомир, сохраняй спокойствие! Спокойствие и… хладнокровие! – рассмеялся Пеничек в приступе совершенно неуместного проявления чувства юмора, в то время как его коллеги отправились выполнять печальное поручение.
– Замолчи, младшекурсник, ты, животное! – возмутился Симонис, нанося тому удар по спине.
Управляемая умолкнувшим Пеничеком коляска поехала дальше, и теперь настал черед разнообразных предположений.
– Мне кажется ясным, – начал мой помощник, – что та девушка, с которой договорился Популеску, стала для него роковой.
– Это ведь та самая, от которой Драгомир получил информацию о Золотом яблоке. Но это не могла быть она, – заметил Коломан. – У нее не хватило бы сил насадить его на острие подсвечника.
Я посмотрел на аббата Мелани. Он сидел рядом со мной, запрокинув голову, хорошо укрытый Клоридией. Она негромко говорила с ним, подбадривая, интересуясь его самочувствием, впрочем, не получая ответов. Аббат сидел с закрытыми глазами, делая вид, что спит. Однако я знал кастрата, эту хитрую лису: я знал, что он все слышит и взвешивает про себя.
– Ответьте, если достаточно мужественны, – прошипел я ему на ухо, – вы и эту смерть считаете случайной?
Атто слегка вздрогнул, но промолчал.
Тем временем Коломан продолжал:
– Я бы сказал, что в этом замешаны по меньшей мере двое мужчин, быть может, ее родственники, да и спрятать эту клетку так высоко…
– Это тандур, – перебила его Клоридия.
– Как-как? – спросил я, не припоминая, где уже слышал это слово.
– Я тщательно осмотрела его. Сосуд с отрезанным срамным местом вашего товарища – это армянский тандур.
– Армянский? – подскочил я.
– Да, это что-то вроде печки.
Теперь я вспомнил. Клоридия рассказывала мне о нем по возвращении с аудиенции аги. Речь шла о печурке, наполненной горячими углями. Ее ставят под стол, до пола укрытый шерстяным одеялом. Армяне обычно натягивают одеяло на себя, чтобы спрятать под него руки и ноги, и таким образом греются.
– Значит, это действительно были османы! – воскликнул, я. – Ты сама говорила мне, Клоридия, что некоторые армяне из свиты аги требовали разжечь тандур,что, вполне возможно, могло вызвать пожар во дворце.
Снова услышав имя аги, Коломан Супан побледнел, стал потирать руки и спросил Клоридию, уверена ли она в том, что это тандур,и как, черт побери, он функционирует.
Пока моя жена отвечала на его вопрос, я вспомнил об армянине, с которым встречался аббат Мелани, и о мешочке с монетами, который вручил ему кастрат перед расставанием.
– Это были армяне, господин Атто, – негромко сказал я ему, чтобы не услышали остальные. Я мрачно смотрел на него. – Армяне аги, если быть точнее. Вам это ни о чем не говорит? Может быть, у них есть сообщник, кто-то, кто дал им деньги за это убийство, много денег?
Аббат молчал.
– Наконец-то у нас есть доказательство того, что это были проклятые османы. И если они убили Драгомира, то, значит, они и есть убийцы Данило и Христо, – продолжал я, стараясь загнать его в угол.
На лице Мелани не дрогнул ни единый мускул. Казалось, он спал. Я начал снова:
– Вы хотели поговорить со мной, чтобы пояснить, что не виноваты. Целый вечер вы преследовали меня. Теперь я здесь и слушаю вас, ну же! Почему вам вдруг стало нечего сказать?
Атто повернулся ко мне, и за черными стеклами очков я разглядел, как его брови сошлись на переносице, словно он пытался пронзить меня своим слепым взглядом. Он сжал губы, быть может, для того, чтобы сдержать слова, готовые уже вот-вот сорваться с его языка.
Он был поистине упрям, этот старый кастрат. Он закрывал глаза на тот факт, что я уже не был тем простодушным остолопом, с которым он расстался на вилле Спада одиннадцать лет назад и которого снова нашел, как ему казалось, здесь, в Вене. Однако труднее всего ему было выносить то, что он потерял навыки риторики и острословия, которые раньше позволяли ему обмануть меня. И поэтому теперь он предпочитал ледяное молчание.
– Этот Популеску был румыном, – зашипел он наконец. – Если бы ты не был так наивен в отношении того, что касается этих стран, то знал бы, что румыны тоже являются подданными Блистательной Порты. Как бы там ни было: турки, армяне или румыны – для меня нет никакой разницы: я здесь ни при чем.
– Мы все мертвы, мы все мертвы!
Неприятный ответ Мелани заставил меня умолкнуть, и я задумался о своем невежестве и неожиданной игре, представшей перед моим взором: широко раскрыв глаза, Коломан то и дело повторял эти ужасные слова. При этом он обеими руками прикрывал свое мужское достоинство, словно опасался, что неведомые чары могут отнять его и положить в какой-нибудь тандурв виде обрезков.
– Минуточку, – перебила его Клоридия, – совсем не обязательно, что это были именно армяне аги. Девушка Популеску тоже была армянкой.
Произнесенное без тени сомнения утверждение моей супруги оторвало меня от размышлений и удивило всех нас.
– Как ты можешь быть так уверена? – спросил я.
– Потому что Популеску хвастал, будто знает турецкие гаремы.
– Верно, и ты назвала его евнухом, – вспомнил я, с содроганием понимая, что слова Клоридии были пророческими: на Кальвариенберг Драгомир лишился своего мужского достоинства.
Если хорошо подумать, то речи Популеску о гаремах могли быть почерпнуты только из рассказов женщины, и в первую очередь турчанки.
– Драгомир не мог видеть гарема, потому что мужчины, как я уже говорила, не имеют туда доступа, кроме вот разве что евнухов. Однако его слова выдали его знания о гаремах, которые могут быть только у того, кто там жил. Не достаточно побывать там пару раз.
– Кроме того, – добавила Клоридия, – поскольку армяне – порабощенный турками народ, то многие должны работать слугами, а поскольку они ненавидят своих хозяев, то говорят о гаремах неприкрытую правду. Да и подробности о том, как там красятся, заставляют предположить, что источником Драгомира была женщина, а презрение по отношению к черным служанкам говорит о том, что рассказывала армянка. Потому что армяне презирают негров, которых считают нелюдьми, и ненавидят работать вместе с ними.
– Срам Популеску, – заключила Клоридия, – могли положить в тандурв качестве предупреждения, чтобы армянских женщин оставили в покое.
– Это невозможно, – запротестовал я. – Данило, Христо, а теперь и Драгомир. Они были друзьями, и вот теперь умерли, один за другим. Это не случайно.
– Однако факт остается фактом, – заметил Симонис, – Драгомир заявлял нам, что собирается проверить, невинна ли его девушка.
– И как он собирался это сделать? – спросила Клоридия.
– Он хотел напоить ее водой с Sal armoniacumи дать понюхать порошок из корней одуванчика. Если она уже не девушка, то не сдержит мочу.
– В таком случае ваш друг сам натворил дел! – возмущенно воскликнула моя жена. – Теперь я верю, что красавица оскопила его!
– Очевидное доказательство того, что девушка, кроме всего прочего, не была невинна, – заметил Пеничек.
– Молчи, младшекурсник! – раздраженно прикрикнул на него Симонис.
– Каким же идиотом был Драгомир! Как можно было связаться с армянкой? – хрипел Коломан, с трудом ворочая языком от страха.
– Почему? – удивился я.
– С этими людьми шутить нельзя. Не рассказывайте мне, что не знаете об этом: кофеен нужно избегать, как чумы, всех. Каждый дурак знает, что армяне – самые ненадежные, самые подлые люди вообще. Они не считаются ни с кем и ни с чем, это отродье сатаны, эти змеи в человеческом облике!
Коломан напомнил мне об историческом событии, о котором уже когда-то говорил: во время большой осады Вены турками в 1683 году за неделю до решающей битвы было совершено ужасное предательство. Кто-то из города информировал османов о том, что силы Вены на исходе и ее можно взять очень легко. Народное ополчение сражалось бы, но там оставалось всего пять тысяч солдат. А жители были готовы к перемирию с турками, чтобы не выносить более невзгоды осады и избежать опасности быть убитыми в случае поражения. Противостояние между военными и народом еще не было окончательным, и 5 сентября оно находилось в очень щекотливой стадии, победить могла как одна, так и другая сторона. Во всеобщем замешательстве, царившем в городе, охрана крепости была ослаблена. И именно в эти часы предатель сделал свое черное дело: он передал туркам пачку конфиденциальных бумаг, где описывался раскол между мирными гражданами и военными, из чего турки могли ясно понять, что настал наилучший момент для атаки. Гнусный шпион (имя которого никто не знает) был слугой купца, известного гражданам Вены под именем доктора Шахина. К счастью, турки, несмотря на столь ценную информацию, решили подождать. Тем временем подошло подкрепление христианских армий, которые затем принесли славную победу в битве 12 сентября.
