Журналисту легко удалось убедить Уилла Мартина и других членов редакционной коллегии отпустить его расследовать обстоятельства, повлекшие за собой смертный приговор Роберту Эрлу Фергюсону. Мартин, конечно, что-то фыркнул со скептическим видом, но Кауэрт не дал ему заговорить.
— Неужели ты не помнишь Питтса и Ли? — спросил он Уилла.
Фредди Питтса и Уилберта Ли приговорили к смертной казни за убийство работника бензоколонки на севере Флориды. Оба они сознались в преступлении, которого не совершали. Одному из лучших репортеров «Майами джорнел» пришлось писать о них много лет, прежде чем их освободили. За это ему присудили Пулицеровскую премию. Именно об этом в первую очередь рассказывали каждому молодому репортеру, поступившему на работу в отдел новостей.
— Это совсем другое дело.
— Почему?
— Их приговорили в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году. Тогда здесь все было как сто лет назад. Но с тех пор многое изменилось.
— Неужели? А как насчет того парня в Техасе, которого вытащил из камеры для смертников режиссер-кинодокументалист?
— Это тоже совсем другое дело.
— Так в чем же отличие?
— Хороший вопрос! — рассмеялся Мартин. — Благословляю тебя, сын мой! Поезжай и сам найди на него ответ. И не забывай о том, что, наигравшись в репортера, ты можешь вернуться к нам как в дом родной и снова запереться в башне из слоновой кости, — добавил он и помахал Мэтью рукой.
Кауэрт сообщил в отделе городских новостей о своих планах. Ему пообещали всемерную помощь, если в таковой возникнет необходимость. Кауэрту показалось, что журналисты отдела завидуют ему, потому что потенциальная сенсация свалилась прямо в руки ему, а не им. Кауэрт и сам понимал, что ему повезло: в отличие от сотрудников отдела городских новостей, он будет работать сам по себе. Отдел городских новостей послал бы целую журналистскую команду. В «Майами джорнел», как и в других газетах, и на многих телевизионных каналах, существовала специальная команда, занимавшаяся только журналистскими расследованиями. Обычно такие команды носили пафосные названия вроде «Группа быстрого реагирования» или «Команда журналистов-спасателей». Естественно, с расследованием деликатного дела они справлялись не лучше батальона парашютно-десантных войск, действующего при поддержке батареи полевой артиллерии… Кауэрт понимал, что никто не будет ставить ему конкретных сроков и никакой заместитель главного редактора отдела городских новостей не будет доставать его телефонными звонками и непрерывными вопросами о том, когда же наконец будет готова статья. Журналист мог спокойно все разузнать, обработать на свой вкус собранный материал и написать то, что он думает по этому поводу. Или — ничего не писать, если окажется, что дело не стоит и выеденного яйца.
Кауэрт цеплялся за эту последнюю мысль, подготавливая себя к возможному разочарованию, однако, по мере того как он подъезжал к тюрьме, пульс его учащался. По всей дороге были установлены плакаты, предупреждавшие, что лица, оказавшиеся в данной зоне, будут подвергнуты обыску и, при обнаружении у них огнестрельного оружия или наркотиков, им грозит тюремное заключение. В воротах охранник в серой форме проверил документы Кауэрта, нашел его имя в списке и неохотно позволил ему проехать на стоянку под вывеской «Посетители», где репортер вышел из автомобиля, прошел в административное здание и представился секретарше. Та смутилась, потому что явно засунула куда-то касающиеся его бумаги. Она долго рылась у себя на столе, тихо бормоча извинения, пока не нашла то, что искала. Потом Кауэрт терпеливо ждал в соседнем помещении сотрудника тюрьмы, который должен был проводить его туда, где ему предстояла встреча с Робертом Эрлом Фергюсоном.
Через несколько минут в комнату вошел немолодой седовласый мужчина со стрижкой и выправкой морского пехотинца. Протянув Кауэрту огромную мозолистую ладонь, он представился:
— Сержант Роджерс, дежурный по камерам смертников.
— Очень приятно.
— Мистер Кауэрт, извините, но существуют еще кое-какие формальности…
— Например?
— Мне нужно досмотреть вас. Кроме того, я должен осмотреть ваш магнитофон и ваш чемоданчик. А еще вам нужно подписать заявление на тот случай, если вас возьмут в заложники…
— Вы о чем?
— Там просто говорится, что вы входите в Центральную тюрьму штата Флорида по собственному желанию и, если вас здесь возьмут в заложники, вы не подадите за это на штат Флорида в суд и не будете требовать принятия чрезвычайных мер к вашему освобождению.
— Чрезвычайных мер?
Сержант Роджерс рассмеялся и взъерошил свои коротко остриженные волосы.
— Речь идет о том, что вы не требуете, чтобы мы рисковали ради вас своей жизнью, — пояснил он.
— По-моему, подписывать такой документ не совсем в моих интересах, — притворно поморщился Кауэрт.
— В тюрьму вообще почти никогда не попадают в собственных интересах, — улыбнулся в ответ сержант Роджерс. — Не считая тех лиц, которые после дежурства едут из нее домой.
Взяв протянутую ему бумагу, Кауэрт подписал ее и, оставляя широкий росчерк, усмехнулся:
— Вы меня почти запугали.
— Что вы! Ни о чем не беспокойтесь, — ответил сержант Роджерс, методично обыскивая чемоданчик журналиста. Он открыл магнитофон, осмотрел его внутри, включая отделение для батареек, чтобы убедиться в отсутствии там посторонних предметов. — Вы ведь к Роберту Эрлу Фергюсону, а он настоящий джентльмен и совсем не псих. Вот если бы вы пришли к Вилли Артуру или Спексу Уилсону — это те байкеры из Форт-Лодердейла, выпотрошившие девушку, которая попросила их подвезти ее домой, — или к Хосе Салазару, который прикончил двоих полицейских, помогавших ему сбывать наркотики, тогда другое дело. Кстати, вы в курсе того, что Салазар с ними сделал, прежде чем их убить? А точнее, что он заставил их сделать друг с другом? Поинтересуйтесь, и узнаете много о том, на что, оказывается, способны люди. У нас тут полно таких субъектов. Любопытно, что большинство из них из ваших краев, из Майами. С какой стати вы там друг друга так зверски убиваете?
— Я и сам этому поражаюсь…
Кауэрт подмигнул сержанту Роджерсу, а тот подмигнул в ответ, попросил поднять руки и промолвил:
— Да, без чувства юмора здесь хана…
С этими словами сержант профессионально ощупал карманы Кауэрта.
— Ну ладно, — сказал наконец Роджерс. — Послушайте правила поведения. Вы будете разговаривать с глазу на глаз. Я буду стоять прямо за дверью, на всякий случай. Если понадобится помощь — кричите. Но она вам не понадобится, потому что Фергюсон не псих. Вы будете общаться в апартаментах класса люкс…
— Где?!
— В апартаментах класса люкс. Так мы называем помещение для свиданий, куда пускают тех, кто отличился примерным поведением. Конечно, там есть только стол и стулья, на бар с напитками не рассчитывайте. Однако для встреч с хулиганами используется помещение, которое понравилось бы вам еще меньше… Фергюсон будет свободен. У него не будет даже цепей на ногах. Однако вы не должны вступать с ним в физический контакт…
— Что вы имеете в виду?
— Если хотите, можете угостить его сигаретой…
— Я не курю.
— Молодец! Вы можете взять у него бумаги, если он подаст вам какие-нибудь документы. Но если вы сами захотите ему что-нибудь передать, это нужно делать через меня.
— А что мне ему передавать?
— Не знаю. Например, напильник, ножовку по металлу и карту окрестностей.
Не веря своим ушам, Кауэрт вытаращил глаза на сержанта Роджерса.
— Да шучу я, шучу! — всплеснул руками тот. — Хотя об этом мы тут стараемся не шутить. В побеге нет ничего смешного. А ведь совершить побег из тюрьмы можно самыми разными способами. Сбежать можно даже из камеры смертников. Многие из заключенных думают, что встреча с журналистом — первый шаг к побегу.
— Они что, думают, что журналисты помогут им бежать?!
— Скорее, что журналисты способны вытащить заключенных отсюда. Каждый преступник хочет, чтобы газеты подняли шумиху вокруг его дела. Заключенные думают, что чем больше они будут выть и скулить, тем больше шансов, что их дело будет пересмотрено. А ведь так порой и бывает. Вот почему работники тюрьмы вроде меня не любят, когда сюда приезжают журналисты. Мы терпеть не можем ваши блокнотики, съемочные группы и осветителей. Все это мышиная возня, много шума из ничего. Часто думают, что заключенные в тюрьме страдают потому, что их лишили свободы. Ничего подобного. Больше всего они страдают из-за того, что им подают надежду, а потом их ожидания не сбываются. Для журналистов они — просто материал еще для одной статьи. А для заключенных это почти дело жизни или смерти. Они надеются, что вам достаточно написать про них всего одну статью так, как им нужно, и они тут же окажутся на свободе. Мы-то с вами прекрасно знаем, что так почти никогда не бывает, а заключенные переживают страшное разочарование, бесятся, сходят с ума. А у нас из-за этого бывает с ними столько хлопот, что вы и представить не можете. А хлопоты нам не нужны. Мы хотим спокойно работать. Нам не нужны несбыточные надежды заключенных. Нам не нужны их невероятные мечты. Мы хотим, чтобы завтра все было точно так же, как и вчера. Наверное, вы думаете, что нам очень скучно? Бывает. Но поверьте, бунт в тюрьме — сомнительное развлечение.
