— Простите, сэр, но движение затруднено, — ответил кучер через маленький люк на крыше.

Высунув голову из окна, я посмотрел вперед и увидел множество кебов, колясок и омнибусов — на дороге образовался затор, задерживавший наше передвижение. И чем ближе мы подъезжали к реке, тем труднее было проехать; наш экипаж теперь едва полз, постоянно останавливаясь, а потом двигаясь снова.

Наконец терпение Брюнеля лопнуло.

— Сэмюэль, мы пойдем пешком. Поезжай за нами, когда эта давка начнет рассасываться.

Мы вышли на мостовую; по ней двигалась толпа пешеходов, поскольку дорога была забита транспортными средствами. Наконец Брюнель понял, что происходит.

— Вы только посмотрите, Филиппс! Просто не могу поверить. Эти болваны из компании разболтали новость о спуске корабля. Вот идиоты — превратили все в цирк!

Когда мы проходили в ворота судоверфи, Брюнель едва не взорвался, после того как человек с повязкой стюарда на рукаве потребовал у него билет.

— Билет, билет! Я собираюсь спустить на воду этот корабль! Пропустите нас и, ради Бога, закройте ворота!

Его слова явно подействовали на стюарда, и он жестом велел нам пройти. Однако я не заметил, чтобы ворота тут же закрылись за нами, а люди перестали проходить.

— Кое-кто теперь точно останется без головы, Филиппс! — продолжал бушевать Брюнель.

Люди были повсюду. Море цилиндров и женских шляпок волновалось у подножия платформы рядом с носом корабля. Народ толпился у двух огромных деревянных катушек, стоявших по обе стороны корабля. Эти гигантские бобины были обмотаны цепями, звенья которых были в два раза больше человеческой головы. Потеряв остатки терпения, Брюнель побежал вперед, как пес, преследующий крысу. Он кричал и размахивал руками, пытаясь отогнать зевак от корабля.

Повсюду царил хаос, но лишь вселенская катастрофа смогла бы отвлечь меня от созерцания корабля, чей корпус возвышался над столпотворением подобно железной горе. Его нос величественно возносился к небу, а с кормы свисали лопасти гигантского винта, готового в любой момент заработать. Расстояние между носом и кормой корабля было внушительным, как плата за поездку в хорошем кебе. Пять труб возвышались над ровной линией палубы, на которой виднелись крошечные человеческие силуэты.

Чудовище, которое Брюнель в хорошем расположении духа называл своим «большим ребенком», расположилось у берега реки. Его корпус поддерживали решетчатые платформы, стоявшие на мостке с рельсами, который под небольшим углом спускался с верфи в темную воду. Примерно посередине выкрашенного красной и белой краской корпуса корабля располагалась деревянная вышка, стоявшая как средневековое осадное сооружение у крепостной стены, внутри ее виднелась зигзагообразная лестница, поднимавшаяся от земли до палубы. Неподалеку виднелся железный остов одного из гребных колес корабля. Колесо было неподвижно, как прозябающая без дела ярмарочная карусель. Взволнованному гулу толпы вторила какофония медных духовых инструментов. Оркестру явно не хватало практики, и в производимых им звуках не было и намека на мелодию. В довершение всего многие из собравшихся, включая почти всех музыкантов, были пьяны.

С помощью стюардов, ассистентов и небольшой армии сотрудников верфи Брюнелю наконец удалось отогнать толпу от корабля и спусковых механизмов. Инженер никак не мог успокоиться — я слышал, как он изливал накопившееся:

— Вот идиоты! Что вы творите? Почему превратили все в балаган? Я же ясно заявил совету директоров — во время спуска необходима тишина, а вы у меня за спиной продаете билеты! Как люди услышат мои команды за криком пьяной, ревущей толпы! Даю слово, вы за это заплатите!

Брюнель закончил свою тираду, и хорошо одетый мужчина удалился с совершенно пришибленным видом.

К моему облегчению, гнев инженера утих, когда он снова увидел меня.

— И что вы думаете о корабле? — спросил он, когда я подошел к нему.

— Он прекрасен, мистер Брюнель. И такой огромный! Думаю, ни одна фотография не сможет этого передать. Мне кажется, я увидел бы его даже из окон моей больницы!

— Кое-кто считает, что я попытался отлить в железе свою гордыню, но они забыли, что в Австралии нет угля. И я уже устал повторять, что если он доплывет туда и вернется домой без дополнительной заправки свежим углем, значит, корабль достаточно большой, чтобы взять на борт топливо, необходимое для столь длительного путешествия. — Он замолчал на мгновение и глубокомысленно затянулся сигарой. — А знаете, доктор Филиппс, иногда я думаю, что построил не что иное, как прекрасный бункер для угля.

Ворота наконец закрылись, но это только подхлестнуло толпу. Мужчины и мальчишки забрались на них, чтобы удобнее было наблюдать за действом. Некоторые использовали в качестве зрительской трибуны ограду верфи. На нее залезло столько народу, что я испугался, как бы она не рухнула под их тяжестью. К нам подошел еще один человек, и я ожидал, что Брюнель опять начнет браниться. Но, к счастью, он не имел никакого отношения к компании, владевшей кораблем, — это был фотограф, который хотел сделать фотопортрет Брюнеля. Тот согласился, и фотограф подвел нас к ближайшей бобине. Теперь здесь не было людей, и она могла служить прекрасным фоном для фотографии.

Не успел Брюнель добраться до своей цели, как его снова окликнули. Теперь это был взволнованного вида мужчина со стопкой бумаг в руках.

— Мистер Брюнель, сэр, можно спросить, какое имя вы хотели бы выбрать для вашего корабля? Церемония начнется через полчаса.

Брюнель на мгновение призадумался, а затем ответил:

— Передайте, что я назвал его «Мальчик с пальчик».

Сотрудник компании посмотрел на листок бумаги.

— Но, мистер Брюнель, такого названия нет в списке.

Брюнель издевательски рассмеялся.

— И что с того?

— Мне напомнить вам ранее утвержденные названия, сэр?

— Нет, не утруждайтесь. Отнесите список вашему начальству и скажите, что мне все равно, как будет называться корабль.

Фотокамера была установлена на шатком деревянном штативе и покрыта черной материей. Она выглядела совсем маленькой и хрупкой в сравнении с исполинской бобиной и прочими окружавшими ее атрибутами. Фотограф аккуратно подвел мистера Брюнеля к нужному месту, позади него оказалась массивная цепь, намотанная на бобину.

— Идите сюда, мистер Филиппс, и насладитесь бессмертием!

Поскольку я не должен был находиться здесь, мне меньше всего хотелось иметь подобное доказательство моего присутствия на церемонии. Поэтому, к радости фотографа, я отказался от предложения и встал позади камеры, чтобы посмотреть, как делается фотография. Несмотря на попытки фотографа придать своему объекту соответствующую событию позу, мистер Брюнель тут же расслабился, отвернулся от камеры, засунул руки в карманы брюк, а в уголке его рта повисла сигара. Мне стало интересно, возьмет ли фотограф в кадр его ноги ниже колена, поскольку штанины брюк и ботинки были забрызганы грязью после пробежки через толпу. В таком случае он создаст самый удачный портрет человека действия, который я только мог представить.

— Стойте спокойно и, прошу вас, не двигайтесь, мистер Брюнель, — распорядился фотограф. Его голову и плечи накрывала черная материя. Сняв крышку с объектива, он начал считать. На счет «восемь» крышка была установлена на место, а фотограф выглянул из-под тряпки и поблагодарил инженера за сотрудничество. В ответ Брюнель попросил прислать фотографию ему в офис.

Я посмотрел на часы. Было чуть больше часа дня.

— Когда вы спустите корабль? — спросил я. — Мне нужно вернуться в больницу к четырем.

— Не волнуйтесь, совсем скоро он уже поплывет, — заверил меня Брюнель, глядя на корабль, но крепко стиснутые челюсти выдавали мучившее его сомнение.

Перспектива опоздать на встречу с сэром Бенджамином или, не дай Бог, вообще не явиться на нее, совсем не радовала меня, однако мною снова завладело любопытство.

— А как это происходит?

— Что? — рассеянно спросил Брюнель.