Потапова протянула руку хозяйке:

— Александра.

— Меня зовут Светлана Владимировна, можно просто Света. Я как-то не люблю отчества, у других их забываю постоянно и к себе никак не могу применить.

— Я тоже не люблю отчества, — согласилась Шура.

Дора по-хозяйски сразу прошла на кухню и хлопнула дверцей холодильника.

— Да-да, Дорочка, доставай там, что увидишь — сыр есть, колбаса, сейчас сделаем бутерброды и будем пить чай. Вы, молодые, всегда голодные.

Шура хотела было отказаться, но вдруг поняла, что до «сеанса магии» неплохо бы подкрепиться, оглядеться, понаблюдать.

— Извините, мы ничего к чаю не купили.

— Правильно, вы же не в гости шли, а за информацией. — Светлана села в кресло напротив и по-учительски пристально посмотрела на собеседницу. — Только вы навоображали себе бог знает чего. Наверное, старуху себе представили такую, в тёмных лохмотьях, верно?

Шура рассмеялась и поняла вдруг, как ей легко общаться с совершенно посторонним человеком. Надо сейчас выложить все, сформулировать чётко, задать вопрос, а будет ответ или нет — это уже дело второе, главное — никакого тумана.

— Иван Давидович Снегирёв, бизнесмен с недавних пор, баллотируется в губернаторы… — начала Шура.

Светлана тотчас жестом отставила её:

— Во-первых, девушки, это для меня тоже лишняя информация, как и отчество. А во-вторых, сначала чай, бутерброды, это много времени у вас не займёт, а потом посмотрим… — гадалка говорила решительно, но не обидно. — А потом посмотрим, где сейчас может быть этот мальчик, Саша Снегирёв.

Шура поняла, что тётя Доры уже знает первичную информацию, никаких вопросов задавать не нужно. Дора вплыла в комнату с подносом, и женщины некоторое время пили вкусный, свежезаваренный чай с бутербродами и говорили на малозначительные, светские темы. Шура оглядывала комнату, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что выдавало бы нестандартный вид деятельности хозяйки дома.

Разве что колода чёрных карт, кажется, они называются «Таро», на тумбочке около телевизора и ещё корешки книг — Алиса Бейли, Идзин…

— Да, я иногда это читаю, но, признаться, ни философская, ни эзотерическая литература меня не увлекает, — перехватила Шурин взгляд Светлана.

— А что любите читать?

— Классику. Нашу русскую классику. Такое море удовольствия, честное слово. И речь чистая, как родник, сейчас уже так и не говорят, и не пишут…

Говорить и писать разучились в восемьдесят пятом, но вы, Саша, ещё тогда были подростком, не заметили, какая одномоментная катастрофа произошла с русским языком. Горбачёва тогда все слушали взахлёб, с восторгом — наконец-то, мы думали, появился человек, который разговаривает с народом, и надежда такая… А он однажды сказал: «Перестройка дожит начало». Меня как обухом по голове ударило. Вы представляете, Сашенька: «ложит начало»?! Я так чётко этот момент зафиксировала, и действительно — начало было положено, потом все дружно стали говорить вслед за Михаилом Сергеевичем «Азебарджан», потом выпустили словари с вариантным ударением и закрепили в языке эти жуткие «договора», затем дикторы, как по команде, разучились говорить правильно, а ведь дикторы телевидения и радио всегда были образцом и эталоном современной русской речи.

— Нас не учат… — покраснев, оправдывалась Шура. — Вернее, учат, но это факультатив, а потом, речь, вы знаете, действительно быстро меняется, новые слова появляются…

Светлана улыбнулась:

— Да не переживайте, дорогая. Чаю не хотите больше? Хорошо, выпьете после. А теперь приступим к главной части вашего визита. Есть какой-нибудь предмет одежды, какая-нибудь другая вещь этого мальчика?

Шура Потапова растерялась.

Нужен предмет? Ну да, она слышала, что экстрасенсы и ясновидящие обязательно должны подержать в руках вещь пропавшего человека и через эту вещь, которая незримо связана с хозяином, увидеть его. Знала, но забыла.

— Извините, мы, кажется, не подготовились. Я даже фотографию Саши с собой не взяла, как-то не подумала.

— Это ты извини, Шура, — вмешалась в разговор практикантка и племянница хозяйки квартиры. — Я без спросу, без твоего разрешения то есть…

— Что?

— Ну, в общем… У меня есть вещь этого мальчика.

— Но откуда?!

И Дора рассказала, что накануне, всеми забытая и заброшенная на студии, она решила проявить инициативу и съездить домой к Снегирёву якобы за интервью.

Редактор отпустил её, потому что думал, что на то есть санкция Шуры Потаповой, и Дора предупредила, что ничего в эфир не пойдёт, это не заказуха и вообще не репортаж, а так — разведка обстановки. Должны же журналисты питерского телевидения знать, как живёт и чем дышит кандидат в губернаторы Иван Давыдович Снегирёв в тот момент, когда у него похитили малолетнего сына. Дора пообещала быть максимально корректной и деликатной, позвонила пресс-секретарю Снегирёва, но у того телефон не отвечал, взяла с собой индифферентного Гаврилина с камерой и поехала к политику…

Пройти сквозь охрану кандидата без предварительной договорённости — тоже дело немыслимое, тут никакие корочки не помогут, но Дора — девушка решительная, и, видимо, решительность её проявляется именно в экстремальной ситуации. Они нашли Снегирёва недалеко от участка, у пруда, где грустный потенциальный губернатор отдыхал в беседке со своим телохранителем. Прекрасный пейзаж, воздух свежий, как «Рондо», которое облегчает понимание. Может, воздух, может, ещё что-то, но «до тела» Снегирёва Дору и Гаврилина допустили. Они сказали, что все понимают, но они только на десять минут, потому что сейчас как раз администрация города успешно заваливает вопрос по пилотному проекту реструктуризации Ленэнерго, и его, Снегирёва, мнение супернеобходимо…

Снегирёв пригласил гостей в дом.

И пока оператор выставлял свет, Дора умудрилась заглянуть в детскую (искала туалет, так честно всем и сказала, что туалет ищет, вы уж извините, дорога длинная), а в детской — такая удача — совсем недалеко от двери лежала игрушка сына Снегирёва.

— Вот. — Дора вынула из сумочки маленький жёлтый предмет, похожий на игрушечные часы. — Это «тамагочи». Саша Снегирёв очень любит «тамагочи», у него их много.

Шура в который раз за день пожалела о том, что недооценивала практикантку факультета журналистики Дору Карбышеву, и теперь она убедилась, что девушка не просто сообразительная и самостоятельная. Она сто очков даст самой Шуре Потаповой.

— Итак, начнём. — Светлана сконцентрировалась. — Девушки, уберите, пожалуйста, посуду со стола и сядьте чуть подальше, на диван.

Теперь программистка средних лет с современной стрижкой и модной оправой очков неуловимо изменилась — лицо её приобрело немного отрешённое выражение, а движения, которыми она совершала обряд приготовления к главной части визита, были царственно-плавными, степенными.

Светлана зашторила окна, зажгла свечу (свеча стояла в закрытом шкафчике), повела руками по воздуху, как будто приглаживая незримые вихри энергий или смахивая с несуществующих предметов несуществующую пыль. Жёлтая игрушка лежала в центре стола, и на ней было сфокусировано основное внимание.

Затем гадалка прошлась несколько раз по комнате — легко, бесшумно, — она настраивалась, готовилась, что-то еле слышно бормотала. Шуре показалось, что транс, в который вводит себя Светлана, заразителен — он передаётся и ей, и Доре, тихонько наблюдающей происходящее с дивана. Через несколько минут стало казаться, что сгущаются сумерки (хотя дневной свет пробивался сквозь шторы), становится зябко и предметы в комнате приобретают другие очертания, другой смысл. Шура вдруг почувствовала присутствие в квартире какого-то другого, параллельного мира, как будто кроме них троих кто-то был на этой же территории.

«Ой, мамочка…»

Светлана подошла к столу и, протянув вперёд руки ладонями вниз, как бы обняла сферу вокруг крошечного «тамагочи», а «тамагочи» стал ярче и выделялся в темноте, как крошечный фонарик.

— Вижу, — заговорила Светлана глуховато. — Я вижу. Вот он. У него круглое лицо, на лице веснушки, рубашка светлая, расстёгнута, он улыбается…