В дальних комнатах всегда темно. Я видела перед собой лишь темный силуэт, но все же могла различить блеск его глаз и услышать шорох простыни. Он развернулся ко мне лицом. Я откинула одеяло, приглашая лечь рядом, и затаила дыхание в ожидании, когда же он придавит меня своим весом.

Но вместо этого он снова закутал меня и отстранился, как будто хотел встать.

Ну уж нет, я так легко не сдамся. Я успела схватить его за локоть. Я коснулась его щеки кончиком носа, а вскоре нашла и рот. Я нежно прикусила его нижнюю губу. Затем верхнюю. Провела языком по контуру губ, подула. Он не шелохнулся.

Я потянулась, чтобы обхватить его голову руками, чтобы он не смел дернуться во время нашего долгого, страстного поцелуя, но он меня опередил. Моя рука повисла в воздухе, перехваченная его рукой.

— Нет, — шепнул он, вставая.

Можно было продолжать — поглаживать его, целовать во всех нужных местах. В конце концов, он такой же мужчина, как и прочие. Но в ту ночь я кое-что узнала: когда все вокруг катится в тартарары, человек продолжает держаться за свою гордость. Я не настаивала. Я просто легла и стала ждать прихода нового дня.

Я не рассчитывала, что смогу уснуть, но все-таки задремала. Очнувшись, я сразу почувствовала чье-то присутствие в комнате и неслышно повернулась на бок. Джосбери сидел в кресле у кровати и смотрел на меня. Я тоже посмотрела на него, на его лицо, которое еле-еле проступало из полумрака. Он встретил мой взгляд и не сдвинулся с места.

В этот момент я утвердилась в своих опасениях. Марк Джосбери остался тут не для того, чтобы защитить меня. Он остался тут, чтобы защитить других. От меня.

Он думал, что Виктория Луэлин — это я.

Виктория Луэлин задыхается. Воздух вливается в легкие и выходит наружу, и даже быстрее обычного, но почему-то не достигает нужного эффекта. В мозг не поступает достаточно кислорода, и странное, головокружительное чувство разрыва с реальностью снова одолевает ее. Она знает, что это стандартная реакция на потрясение, но не может совладать с этим чувством — как будто мир улетает прочь, а она остается одна в пустоте.

Она сидит, согнувшись и опустив голову почти до колен. Она не помнит, как нашла эту лавочку, зато точно помнит плавучий дом — Кэти жила в таком же. Помнит, как уходила оттуда неверным шагом, но деревянные планки под нею такие твердые и мокрые… Она испытывает чувство благодарности: пока она сидит, упасть невозможно.

Такие провалы в памяти случаются у нее все чаще. Когда события жизни стирают с доски, как вчерашнюю классную работу.

Мимо проплывает бумажный стаканчик, и она старается не думать о Кэти и прочих ребятах, идущих ко дну. Старается не вспоминать кожу цвета слоновой кости и спутанные русые волосы на голове утопленницы, которую она на днях опознавала.

Кэти больше нет.

Кто-то поспешно проходит мимо. Она успевает заметить настороженный взгляд и услышать цокот удаляющихся каблуков. Тут она понимает, что снова держит нож в руке. Костяшки пальцев побелели и начали болеть. Не осознавая, что делает, она ковыряет доски под собой. С десяток черточек там, где лезвие врезалось в древесину. Она уже готова выронить нож, но в последний момент прячет лезвие и кладет его обратно в карман.

Кэти больше нет. Ее не вернуть. Пора привыкать.

Она встает и идет домой.

Когда я снова проснулась, Джосбери по-прежнему сидел в кресле. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, а потом, всего на секунду, как будто перестал дышать. Но грудь его снова приподнялась и снова опустилась. Ресницы задрожали и перестали. Получается, под утро мой неусыпный страж таки уснул.

Я встала и нашла какую-то одежду. Смыв в душе накопившуюся усталость, я вытерлась, почистила зубы и оделась. Выйдя из ванной, я услышала возню в кухне.

— Доброе утро, — сказал Джосбери, отрываясь от вчерашнего выпуска «Ивнинг стэндард». На плите закипал чайник.

— Хорошо спалось? — спросила я, и ответом послужила улыбка, еще недавно способная разбить мне сердце. Но сейчас уже поздно было отвлекаться на такую ерунду. В одном Джосбери не откажешь: со своим чувством юмора он не расстанется до последнего.

— Готова к путешествию? — спросил он, протягивая мне чашку кофе.

— Какому еще путешествию?

— В Кардифф.

Протиснувшись мимо меня, он выскользнул из тесной кухоньки и заперся в ванной. Не было еще даже шести утра, мы оба проспали не больше четырех часов. Он при этом минимум два провел в кресле. И теперь собирается ехать в Кардифф?

— Не обижайся, но я буду третьей лишней, — сказала я, когда он, десять минут спустя, вышел из душа, не успев толком вытереться. — Гейл Майзон, думаю, уже пакует свое самое соблазнительное белье.

— А у тебя есть пятнадцать минут, чтобы упаковать свое. Позавтракаем где-нибудь по дороге.

— Я не поеду в Кардифф. И соблазнительного белья у меня нет.

Он зевнул и почесал за ухом.

— Флинт, мы выезжаем через четверть часа. Возьмем мою машину. Можешь брать белье, можешь не брать. Решать тебе.

— Я хочу поговорить с инспектором Таллок.

Джосбери перегородил мне путь.

— Во-первых, по утрам у нее всегда плохое настроение, так что сама звони. Во-вторых, Хелен сегодня улетает обратно в Данди, так что ворчать она будет с удвоенной силой. А в-третьих, она только повторит тебе то, о чем мы договорились. Тебе сейчас нельзя оставаться в Лондоне. Вчерашние события — это уже чересчур.

Я не могла уехать из Лондона. Тем более в Кардифф.

— Но я должна остаться, — упорствовала я. — Четвертая жертва мертва, и Луэлин готовится к пятой. Убийство произойдет совсем скоро, но я могу ее поймать. А вам с Майзон я только мешать буду.

— Гейл не едет.

— И это все меняет?

Джосбери допил кофе и сполоснул чашку под краном.

— Если ты, когда злишься, замолкаешь, то тем лучше. Десять минут.

И вот, восемь минут спустя, под дикую смесь из хауса, джаза и фанка, без которой Джосбери, видимо, попросту не умеет водить машину, мы двинулись в сторону Темзы. На мосту Воксхолл я закрыла глаза и притворилась спящей. Мы сделали небольшую остановку у белого георгианского дома в Пимлико, чтобы Джосбери забрал кое-какие вещи из своей квартиры. Когда мы добрались до Чизика, я рискнула приподнять веки и увидела розовое сияние в зеркальце заднего вида. Рассвет.

На трассе Джосбери сделал музыку еще громче и поехал еще быстрее. Гораздо быстрее. Учитывая, как он провел ночь, риск заснуть за рулем и убить нас обоих к чертовой матери был достаточно велик.

Что, в общем-то, далеко не худший исход.

Я снова закрыла глаза и постаралась заглушить внутренний голос, талдычивший, что с каждой милей я отдаляюсь от того места, где должна сейчас быть. Я не ерзала и не дрожала, так что инсценировка сна, должно быть, выглядела более-менее убедительно. Где-то на полпути усталость победила адреналин, и притворство обернулось правдой. Когда я проснулась, Джосбери как раз заворачивал на заправку.

— Где мы? — спросила я, когда он выключил мотор. Музыка стихла.

— В Мембери. Есть хочешь?

Как ни странно, есть я действительно хотела. Мы заказали по полному английскому завтраку и сели у окна. Неприятная, холодящая тяжесть в животе появилась, только когда я приступила ко второй половине, — первую же я умяла за милую душу. Если я сейчас улизну, меня кто-нибудь подкинет до Лондона?