— Все засняли. Кто-то зашел сюда, взял с полки книгу и отнес в соседний зал. Теперь идемте обратно.

Мы вернулись в отдел абонемента, а оттуда свернули налево. Миновав компьютерный зал, мы попали в еще один зал, окольцованный черными, в розочках, перилами; из левого угла шла наверх чугунная винтовая лестница. Посредине стояла кадка с гигантской пальмой, а за ней — полицейский фотограф, заслонявший обзор. Когда он наконец отошел, мы втроем смогли приблизиться к заветному столу.

Прозрачный пакет, сверху застегнутый на клипсу. Содержимое его было наполовину твердым, а наполовину — вязким, преимущественно багряного оттенка, и блестело на свету. Таллок без лишних раздумий подошла и опустилась на колени, чтобы пакет оказался точно на уровне глаз.

Лежал он на книге — по-видимому, той, которую взяли в детском секторе. Прихотливый кельтский шрифт в заглавии, высокий мужчина в серебристо-белом балахоне на обложке. Фантастика для школьного возраста, классика жанра, неоднократно мною читанная, — «Камень из ожерелья Брисингов». [3]

Я сняла куртку — слишком уж там было жарко, хотя чувствовала это, похоже, только я. Бассейн. Парк. Цветочный рынок. А теперь библиотека. И Джек-потрошитель. Господи, кто же все это делает?

Инспектор Симмонс дал Таллок желтую ручку, чтобы она смогла передвинуть пакетик. Его содержимое представляло собой какую-то красную кашицу, но кое-где виднелись также волокна и еще что-то, явно плотнее по консистенции. Таллок встала и подняла глаза к потолку.

— Эта камера была включена?

Симмонс кивнул.

— Запись можно будет посмотреть у администратора. А что будем делать с этой штукой? Куда ее девать?

— Отвезите в морг при Святом Томасе, — ответила Таллок. — Доктор Майк Кейтс уже вас ждет.

Стеннинг и Андерсон подъехали, когда мы вернулись к главному входу. Первому Таллок поручила взять показания у свидетелей, второй отправился с нами. Мы спустились на лифте в подвальное помещение. Симмонс, уже просмотревший запись, отошел в сторону, чтобы не мешать.

— Ё-моё… — пробормотал Андерсон, едва началось воспроизведение.

А мы с Таллок молча смотрели, как автоматические двери библиотеки разъезжаются и впускают внутрь Самюэля Купера. Все те же мешковатые джинсы, все та же черная в разводах куртка, будто с чужого плеча, и черная шапочка в обтяжку. Из отдела абонемента он проследовал в сектор детской литературы. Потом пропал из виду и снова появился на несколько секунд, уже с книгой в руке. И, не поднимая глаз, вышел из кадра.

Симмонс немного перемотал, и мы увидели, как Купер идет по читальному залу. Из внутреннего кармана куртки он достал прозрачный пакетик и положил его на стол. Развернулся и, по-прежнему глядя в пол, удалился. Лицо его ни разу не попало в кадр.

— Мы не разглашали информацию об одежде Купера, — сказала Таллок. — Если кто-то из наших проговорился, я… — Она не стала договаривать.

— Босс, убийца — Купер, — сказал Андерсон. — У него в комнате нашли сумочку Вестон. У нее весь лобок был измазан его…

Что там Купер говорил на мосту, прямо перед падением? «Меня подставили» — вот что.

— Как вы узнали, где он живет? — спросила я. В то время я как раз лежала в больнице. — На теле ведь ничего не нашли.

— Кто-то позвонил и сообщил адрес. Не представившись, — сказал Андерсон. — Босс, это розыгрыш, точно вам говорю. Во-первых, на этот раз Флинт вообще никак не причастна.

Ага, как же!

— Я вам гарантирую, босс: сегодня же в Альберт-Холле найдут свиную печенку, а в музее мадам Тюссо — бычий язык.

За такие слова я готова была расцеловать сержанта Андерсона.

— А музей мадам Тюссо — викторианское здание? — тихо спросила Таллок.

— В этой стране — да. Точно вам говорю, я недавно Эбигейл туда водил.

У Таллок снова зазвонил телефон. Она, извинившись, вышла в коридор.

— Почему он всегда одет одинаково? — спросила я. — Голову опускает, прячет лицо, а одежду не меняет. Как будто хочет убедить нас, что это точно Сэм Купер.

— Ты уж меня извини, Флинт, — проворчал Андерсон, — но Купер, мать его разэдак, лежит в морге на Хорсферри-роуд. Шесть футов мертвечины в морозилке.

— Повтори-ка.

— Зачем? Лежит, мать его разэдак, в морге…

— Нет. Насчет шести футов… Вот это-то меня и беспокоило. В Купере было пять футов одиннадцать дюймов. Человек, который вел Аманду Вестон в парк Виктория, был явно ниже. В парне, за которым Джосбери гнался на следующий день, могло быть пять футов одиннадцать дюймов. Но в этом, на камере, — точно нет. — Я отвела взгляд от экрана. — Я тогда решила, что ракурс, наверно, неудачный или Аманда на каблуках. Но вполне вероятно, что в тот вечер в парк зашел другой человек.

Андерсон настороженно прищурился. За открывшейся дверью стояла Таллок.

Вполне вероятно, что Аманду Вестон убил другой человек.

— Мне надо обратно в Льюисхэм, — сказала Таллок Андерсону. — Можешь съездить в морг? И Флинт захвати. Позвони, когда…

— Так точно, босс. И не переживайте. Это все дурацкий розыгрыш, точно вам говорю.

Таллок неуверенно ему улыбнулась, кивнула и ушла.

— Неужели Таллок отстранят от расследования? — спросила я у Андерсона, когда мы подъехали к больнице Святого Томаса и припарковались в специальной зоне для «скорых».

— Хрен вам! — ответил он, вылезая наружу. — Будут держать до победного. А когда начнется жара, привлекут к ответу по всей строгости.

Андерсон шагал слишком быстро, я за ним не поспевала. Мы вошли в приемную, а оттуда спустились на лифте в морг. Последний раз, когда я была тут, мне показывали вырезанную человеческую матку. Может, Кейтс пожалуется, что мы даем ему одни ошметки?

Юный лаборант встретил нас и помог переодеться. Кейтса мы застали в прозекторской за заполнением бумаг. Отложив ручку, он поприветствовал нас.

— Бесконечная бюрократия, — сказал он. — Ваша посылка прибыла десять минут назад. Займись, пожалуйста, музыкой, Трой.

Трой с улыбкой включил айпод.

Посредине металлического стола лежал серый сверток. Кейтс натянул перчатки и развернул его, как только зазвучали первые ноты.

— Инспектора Таллок сегодня не будет? — спросил он, вытаскивая тот самый пакетик, который мы видели в библиотеке. — Ну, давайте взглянем, что тут у нас.

Кейтс вытряхнул содержимое на широкий, но неглубокий поднос. Я в жизни мало слышала звуков омерзительнее, чем то чавканье, с которым вязкая масса шлепнулась на нержавейку. Пришлось сосредоточиться на музыке. На этот раз играл целый оркестр, гармоничнее и слаще, чем та соната для фортепиано. Кейтс взял щипцы и начал разгребать сваленные в кучу потроха.

— Ну, одно могу сразу сказать: материал свежий.

— Откуда вы знаете? — спросил Андерсон.

— А вы понюхайте, — предложил Кейтс.

Мы с Андерсоном переглянулись, но остались на своих местах.

— Ага, — продолжал патологоанатом, — сердечко, как я и думал.

Оркестровая музыка стала громче. Кейтс отодвинул сердце на другой конец подноса. Бледно-розовый мускул размером с мой кулак. Из расширения сверху торчали два крупных, грубо усеченных сосуда с запекшейся кровью.

— Человеческое? — спросил Андерсон.

В отсутствие босса он уже не петушился.

— Возможно. Размер подходящий, но нужно будет проверить.

Кейтс поддел что-то щипцами — и я отпрянула в неясном ужасе.

— А вот это — точно человеческое.

Он поднес сгусток ткани поближе к свету. Почти что круглой формы, а размером примерно в половину грейпфрута.

— О нет, только не это! — взмолился Андерсон.

— Насколько мне известно, — сказал Кейтс, по-прежнему глядя на зажатый в щипцах объект, — только у представителей homo sapiens имеются полноценные груди, а не вымя, без шерсти вокруг соска.

— Это он? — Андерсон смотрел на меня. — Потрошитель? Это он отрезал…

— Да, — сказала я. К горлу подступало что-то сладкое и липкое. — Мэри Келли отрезали обе груди. Но он не забрал их с собой. Бросил прямо там, рядом с трупом.