Ситон перелистнул оставшиеся страницы, но не нашел больше ни единого слова. Он прочел весь дневник до конца. Пола поразила смелость Пандоры. С учетом глубины ее заблуждений, она проявила воистину исключительное бесстрашие. Находилась ли она под гипнозом? Ситон предположил, что нельзя исключить и самовнушение.

Он допил «Директорское» и сходил к бару за очередной порцией. Когда он вернулся на место, «Братья Айли» запели «Кто эта леди?». Это была, пожалуй, самая веселая композиция подборки. Можно сказать, даже легкомысленная по сравнению с остальными мелодиями. Но прозвучавший вопрос между тем попал прямо в точку.

Кем была эта леди?

Она ездила в Нью-Йорк, чтобы увидеть Гудини. Она затеяла путешествие в Италию ради аудиенции у Алистера Кроули. Она была повернута на магии. Такова парадоксальная черта той эпохи, подвергшейся, как ни одна другая, натиску новых технологий. Четыре года мировой войны способствовали научно-техническому прогрессу. И в двадцатые годы отсталым современникам короля Эдуарда жизнь в новом, неузнаваемом мире показалась непосильной задачей. Что-то внутри их противилось новому. Возникшее всеобщее увлечение магией подтверждено документально. И все же невозможно понять, что угораздило умную, проницательную, много повидавшую на своем веку Пандору попасться на удочку таких темных личностей, как Кроули и Фишер, и войти в их окружение: сборище неудачников и придурков.

«Боже мой! Зачатие, — вдруг вспомнил Ситон. — Призвать зверя — вот оно что! Человеческая жертва».

Упоминания о ребенке вызвали у него некоторое замешательство. Возможно, Питер для Пандоры был своеобразной навязчивой идеей материнства, порожденной чувством вины из-за ее лесбийских наклонностей. Впрочем, признаваясь в своих сексуальных предпочтениях, она явно не испытывала никаких угрызений совести. Сдержанность ее комментариев была вполне понятна, но в них не было и тени вины. В то время Пандора была еще слишком молода, и ее образ жизни исключал все мысли о материнстве. Ничего подобного не усмотрел Пол и в ее работах. Нет, фрейдистская теория здесь явно была притянута за уши. Скорее всего, имела место некая театральная постановка по заказу Фишера. В таком случае мальчик был приглашенным актером, а все события — просто спектаклем. Не зря же там был гость из Голливуда. Уже только один этот факт мог раскрыть глаза любому, кто не был настолько сбит с толку, как Пандора.

Цитата из Элиота отсылала к Данте. Строки из четверостишия «Бесплодной земли» ассоциировались с «Inferno». Вывод напрашивался сам собой: Пандора хотела укрыться от мира напоминавшего ей ад, и искала утешения в магии. Об этом же говорили и ее фотоработы: их героями были одинокие заблудшие души, обреченные на вечное проклятие. В портретных снимках, сделанных Пандорой, Пол сумел разглядеть не только уродство и покорность судьбе, но и безграничное отчаяние самой художницы.

«Никогда не думал, что смерть унесла уже стольких…»

Но может ли Пол в своем эссе отыскать связь между личностью Пандоры Гибсон-Гор и знаменитой нигилистской поэмой Элиота? Ситон понял, что не может. Ведь тогда в качестве источника придется представить украденный дневник.

Пол расхаживал взад и вперед перед опустевшим пабом. На глаза ему попался одиноко лежавший камень, и он пнул его ногой в сторону решетки ливневого стока. Он хорошо прицелился, но камень упал абсолютно беззвучно: настолько понизился уровень воды в лондонских коллекторах из-за жары и засухи. Полу оставалось только самому представить всплеск утонувшего булыжника.

Странный звук вывел его из задумчивости, заставив обернуться туда, где Ламбет-Хай-стрит упиралась в Блэк-Принс-роуд. Ситону послышалось тихое ржание, а затем — звонкий удар копытом Пол еще лениво подумал о том, с чего бы это конной полиции ночью патрулировать такой тихий закоулок. В этот час ей следовало бы гарцевать по Трафальгарской площади, к вящему удовольствию туристов, высыпавших на улицу после закрытия пабов.

Наверное, вполне убедительно прозвучало бы объяснение, что дневник достался ему совершенно случайно. Решение проблемы уже начало формироваться в одурманенном пивом мозгу Ситона и все же до конца так и не сложилось. Он и пропустил-то всего две кружки пива. Но перед этим изрядно попотел в спортзале. А еще, если на то пошло, он ведь сегодня не ужинал. Что было уже совсем глупо.

Железные ободы колес прогрохотали по щебенке. Ситон непроизвольно посмотрел назад, в сторону Блэк-Принс-роуд, судорожно сжав в руке завернутую в клеенку тетрадь. Ладони у него вспотели от страха, а в голове пронеслось: «Господи! Да что же это такое?»

Но все вокруг было как всегда. Джордж, владелец «Ветряной мельницы», что-то насвистывал у Пола за спиной, запирая паб на ночь. Шум с реки. Это всего-навсего шум с реки. Близость Темзы порой настолько искажала доносившиеся оттуда звуки, что органы чувств не всегда могли адекватно реагировать. Ситон вздохнул и перевел дух.

Значит, она действительно сделала те снимки для Фишера. Чем бы ни были заняты в тот момент ее мысли, она не смогла скрыть профессионального подхода. Пандора даже подчеркнула преимущества принадлежавшего Фишеру фотоаппарата фирмы «Роллей» по сравнению с ее любимой «Лейкой».

Итак, портреты, или заказ, как она сама выразилась, были выполнены вполне профессионально. Она даже посетовала в дневнике на то, что ей отвели слишком мало времени на постановку. По ее словам, в результате получилась «штамповка на конвейере». Но съемка действительно состоялась. А пленку Пандора подменила и спрятала. И хотя ей многое не нравилось, она признала, что фотопленка была отличной. Пандора была женщиной до мозга костей. Она инстинктивно стремилась делать свое дело и максимально использовать свой талант во время фотосессии, которую сама предпочла назвать моментальной фотосъемкой. Для Пандоры эти фотоснимки были единственной реальной вещью в доме Фишера. Все остальное обернулось разбитыми иллюзиями.

Ситон невольно устремил взгляд назад. Он ждал, пока катафалк, запряженный лошадьми в бархатных попонах и с черными плюмажами на голове, не свернет за угол.

Пока не скроется из виду скорбная процессия плакальщиков с бледными лицами, сопровождавшими смерть к давно забытому месту назначения.

Пол потряс головой, пытаясь унять сердцебиение. Откуда это взялось? Ведь на том конце улицы не было ничего, кроме ночной темноты. В пабе у него за спиной Джордж уже закончил свои дела. Единственным реальным звуком был отдаленный шум городского транспорта. Пол повернул налево, на Ламбет-Хай-стрит, и внимательно оглядел громаду своей многоэтажки, прислушиваясь, не раздастся ли «Red, Red, Wine» из квартиры их шумного соседа. Но тот, похоже, этим вечером решил сменить гнев на милость. Ситон подавил желание вновь посмотреть направо. Какая глупость! Его напугала игра собственного воображения, взбудоражило чтение дневника, который он держал в руке. Но почему именно это? Почему?

Он направился к дому, стараясь привести в порядок мысли.

И вдруг его осенило.

Решение головоломки словно пришло само собой.

Он должен отправиться в дом Фишера. Шансов на то, что такое большое имение до сих пор находилось в собственности одного владельца, было маловато. Дом, скорее всего, перестроили под гостиницу, разделив огромные комнаты. И теперь в нем останавливаются туристы, любители пеших походов и ищущие уединения любители природы. В таком случае не составит труда заказать номер на пару дней. Он может отправиться туда завтра днем, вернуться уже в воскресенье и даже успеть искупаться с ребятами на Хэмпстедских прудах, а потом всей компанией выпить пива. Если, конечно, найдутся свободные комнаты. Но сейчас только начало сезона. Школьники еще учатся. К тому же остров Уайт в июне — совсем не то же самое, что Девон и Корнуолл в августе. Там наверняка полно незанятых номеров. Надо хорошенько поискать спрятанную пленку, и, кто знает, может, ему повезет. Если же он ее найдет — какая удача для Люсинды! В любом случае, именно там он якобы мог обнаружить дневник Пандоры. Лучшего места, чем тайник под половицами, просто не придумать. В самом деле, все будет выглядеть вполне логично: где же еще храниться тетрадке, как не в том самом месте, где была сделана последняя запись?