— А вы знаете это существо?

— Я думал, что вы знаете.

— Скажите, Эдуард Васильевич, вы недавно ездили в Линево на Электродный завод?

«С этого и надо было начинать, — подумал Калюжный. — Сейчас он будет спрашивать меня о видеокассете и её содержимом. Вот что ему нужно. Теперь ясно, кто тебя послал. Очень даже ясно. Нет, дорогой, о кассете ты от меня не услышишь ни единого слова. Это я тебе обещаю».

— Проверять факты, изложенные в жалобе гражданки Устиновой, муж которой погиб на железной дороге в результате несчастного случая, — ответил Эдуард Васильевич.

— Вы говорите так, будто читаете протокол, — улыбнулся Говоров.

— Говорю, как умею.

— С кем вы встречались на заводе?

— Со многими. Прежде всего с работниками отдела, который в свое время возглавлял Устинов.

— А с Гладких Людмилой Сергеевной встречались?

— Да.

— Отчего её объяснения нет в материалах проверки жалобы?

— Я её объсянения не записал, посчитав не имеющим значения для сути вопроса, — соврал Калюжный.

— А вот мне кажется, что дело совсем в другом. Вы не приобщили её объяснения потому, что оно подтверждало доводы Устиновой, что её мужа убили. Уверен, что Гладких вам сказала и об истинных причинах убийства Устинова.

И тут Калужный совершенно растерялся. Если Говоров действует по заданию мафии, то не мог, не имел права так раскрываться. И, скорее, от этой растерянности, проговорил:

— Если вы сами все знаете, то зачем спрашиваете, — по существу признав правоту Говорова.

— О содержании вашего разговора с Гладких вы кому-то говорили?

— Татьяничевой, — покорно ответил Калюжный.

— А прокурору?

— Нет. Но ему докладывала Татьяничева.

— Что сказала вам Гладких о причине убийства Устинова?

— Сказала, что у него была какая-то видеокассета, компрометирующая высоких должностых лиц в Москве.

— Она видела эту кассету?

— Она мне об этом ничего не говорила.

— Вы опять говорите мне неправду, Почему? Вы считаете, что я представляю интересы олигархов, запечатленных на той кассете, так?

— Ничего я не думаю, — уклончиво ответил Калюжный. Он ничего не понимал в происходящем. Откуда следователю известно об олигархах? Кто ему об этом рассказал?

— Я полагаю, что вы не только знаете о содержании этой кассеты, но видели её сами и показывали её Татьяничевой. Вот почему убиты Устинов, Гладких, её старый школьный товарищ Огурцов и были бы убиты вы, если бы убийцы не ошиблись квартирой.

Калюжный был потрясен и не нашелся, что ответить.

— Зря вы мне не доверяете, Эдуард Васильевич, — с сожалением проговорил Говоров. — Зря. Это может для вас печально кончится.

— Вы мне угрожаете?

— Боже упаси! Просто пытаюсь предвосхитить дальнейшее развитие событий. Пока кассета у вас они вас в покое не оставят. Факт.

— Откуда вы знаете, что она у меня? — запальчиво спросил Калюжный.

— Так все-таки она у вас? — усмехнулся Говоров.

— Что вы меня путаете?! Никакой кассеты я в глаза не видел. Клянусь!

— Вы говорили о её содержании Друганову?

Теперь Калюжный испугался уже за Олега Дмитриевича. А что если этот Говоров специально пришел сюда, чтобы вызнать о Друганове?!

— При чем тут Друганов?! Я ведь уже сказал, что не видел кассеты и о её содержании мне ничего неизвестно. И вообще, я не желаю с вами больше разговаривать!

— Жаль. Очень жаль. Однако, если все же надумаете что мне рассказать, то позвоните. — Говоров записал свой номер телефона на клочке бумаги, передал его Калюжному. — Позвоните вот по этому телефону.

— Как это?! — не понял Олег Дмитриевич. — Что это значит?

— Это значит, что вы свободны. Постановление о вашем освобождении из-под стражи я уже передал начальнику ИВС. Всего вам хорошего, Эдуард Васильевич!

— Спасибо! А почему вы не стали записывать мои показания? — был ошеломлен и озадачен поворотом событий Калюжный.

— А потому, Эдуард Васильевич, чтобы потом вам за них не было стыдно. Только поэтому.

В противоречивых чувствах возвращался Калюжный домой. Его мучили сомнения — правильно ли он поступил, что не доверился Говорову? В конце-концов решил — правильно. На карту поставлена не только его жизнь, но и жизнь дяди Олега, чтобы он мог рисковать.

Квартира встретила его необычной тишиной. Обычно Ирина, возвращаяясь с работы, сразу включала телевизор и выключала его лишь когда ложилась спать.

— Ирина! — позвал Эдуард Васильевич. Как говориться, ни ответа, ни привета. Странно, где же она? По всему она уже давно должна вернуться с работы. На жену за её показания на следствии он не сердился. Да и как он мог предъявлять ей какие-то претензии, когда сам вел себя не лучшем образом. Об этом стыдно было даже вспоминать. Может быть жена спит? Слишком устала от всех этих треволнений последнего времени. Он и то чувствует себя полностью опустошенным, а каково ей, неискушенному в таких делах человеку?

Дверь в большую комнату была закрыта. И это тоже было необычно. Они её никогда не закрывали. Он открыл дверь и… Ему захотелось громко и протяжно закричать от увиденного. На полу, широко раскинув руки, лежала Ирина. Она была мертва. Это он понял сразу по уже появившемся на шее трупным пятнам. На журнальном столике лежал стандартный лист писчей бумаги, на котором было что-то написано. Калюжный с трудом добрел до столика, взял лист, сел на диван и стал читать.

«Это тебе наш подарок…»

У него все поплыло перед глазами от ненависти к автором этого послания и от бессилия. Стало трудно дышать. Потребовалось призвать на помощь все остатки воли, чтобы взять себя в руки, И Эдуард Викторович продолжил чтение.

«… чтобы у тебя не создалось превратное мнение, что мы с тобой в бирюльки играем. Но это ещё не все. Твое единственное чадо, твой ненаглядный Анатолий у нас…»

— Не-е-ет! — закричал Калюжный и горько заплакал. Господи, почему ж ты их не покараешь, почему позволяешь вершить все это?! Да и есть ли ты?! После всего того, что с ним случилось в последние дни, он стал в этом все больше сомневаться. Анатолий! Нет, только не он! Если с ним что-то случится, то он, Калюжный, этого не переживет. И Эдуард Васильевич стал поспешно читать дальше:

«Его ты получишь только в обмен на кассету. И никакой самодеятельности! Не вздумай звонить в милцию или ещё куда. О наших возможностях ты знаешь не понаслышке. Ты ещё не успеешь подумать, а нам уже все становиться известно. Лишь при полном и абсолютном выполнении всех наших условий, мы можем гарантировать положительный результат. О жене также никому не звони. Ночью отвезешь её труп и где-нибудь закопаешь. Это наше первое условие. Жди завтра звонка в одиннадцать утра».

Да-да, он выполнит все их условия, он готов на все, на все что угодно лишь бы сохранить жизнь сыну. Остальное не имеет никакого значения.

Меня и на этот раз, слава Богу, не убили и даже не покалечили. А таким ребятам, как Саша и Игорь, это было сделать — раз плюнуть. А кто-то говорил, что я невезучий. Да я, можно сказать, в рубашке родился. Определенно. Сколько раз попадал в самые экстремальные ситуации, сколько раз меня вот так вот молотили. И ни одного увечья. Представляете?! Да я по большому счету просто везунчик.

Я лежал на кровати одиночной камеры, отдыхал от побоев и думал невеселые думы о своей дальнейшей судьбе. Отдых в моем положении, как вы понимаете, понятие весьма и весьма условное. При каждом движении в теле что-то ныло, скрипело, стонало, взывало к Богу, к дьяволу и чьей-то матери. Поэтому я старался не шевелиться, а если мне и приходилось вставать по надобности, то делал это так, будто нес на голове драгоценный сосуд с водой.

Так о чем это я?… Ах да, о дальнейшей судьбе. Если честно, то я не видел для себя впереди хоть какой-то мало-мальски приличной перспективы. Если за всем этим стоит Сосновский, а я почти уверен, что это он, то он меня вытащил из Сибири явно не затем, чтобы вручить премию или награду, верно? Вовсе не за этим. Ему важно показать мне, заставившему недавно олигарха пережить не лучшие минуты в своей жизни, кто он и кто я, унизить, насладиться минутой торжества, а потом…