После того, как Вадим представился, предъявив удостоверние, она сказала:

— Мне Денис Александрович говорил о вашем звонке. Вам известно что-нибудь о Юрии? — её карие глаза глядели на него строго и выжидательно.

Сидельников невольно ею залюбовался. Стойная, симпатичная с копной слегка вьющихся пепельных волос она чем-то напомнила ему Светлану. Не внешностью, нет. Внешне они были совсем не похожи. В обоих было что-то иное, почти неуловимое, настоящее. Такая уж если полюбит, то будет верна, как говорится, по гроб жизни.

— Пока известно лишь то, что он в конце октября проживал в Новосибирске в гостинице, — уклончиво ответил Вадим.

— А вы что, всеми проживающими в гостинцах интересуетесь? — недоверчиво спросила она. Однако Сидельников был готов к такому вопросу.

— Видите ли, Людмила…

— Андреевна, — подсказала она. — Можно просто — Людмила.

— Видите ли, Людмила Андреевна, в это время в гостинице произошла крупная кража и, мы полагаем, именно у вашего мужа.

— У Юрия?! Крупная кража?! — удивилась она. — Да что у него красть? Разве-что наручные часы да авторучку «Паркер». Других ценностей у него не было.

— Мы знаем, что у него была видеокассета с компрометирующей многих известных людей записью.

— Нет, вы, Вадим Андреевич, что-то путаете. Уверяю вас. У нас и видеомагнитофона-то нет.

— Скажите, каким образом ваш муж оказался в Новосибирске?

— Понятия не имею, — пожала плечами Вахрушева.

— Он вам не говорил, что на обратном пути собирается заехать в Новосибирск?

— Он вовсе не собирался. Он и авиабилет сразу купил на обратный рейс.

— У него в нашем городе были родственники, знакомые?

— Помниться, что он как-то говорил о каком-то школьном товарище, работающем под Новосибирском, но кто он такой я не знаю, Вам лучше поговорить с его родителями. Мы ведь вместе жили всего около года.

Записав адрес родителей Юрия Вахрушева Сидельников отправился к ним домой. Проживали они в районе Второй речки в двухэтажном восьмиквартирном доме старой постройки. Дома он застал лишь мать Юрия Марию Ильиничну, ещё довольно молодую и симпатичную женщину. После того, как Вадим представился, Вахрушева заплакала, испугано спросила:

— Что с Юрием?!

— Пока не знаю, Мария Ильинична. Нам лишь известно, что в конце октября ваш сын проживал в гостинице «Сибирь».

— Это он заезжал к Геннадию, — тут же сообщила она то, ради чего Сидельников сюда приехал.

— К какому Геннадию?

— К Геннадию Устинову, своему лучшему школьному другу. Они и сейчас иногда встречаются, переписываются.

— А кто он такой этот Устинов, где работает, чем занимается?

— Помниться, Юра говорил, что Геннадий работает под Новосибирском на каком-то очень крупном заводе. Даже называл этот завод, но я запамятовала.

— Может быть, на Электродном? — спросил Вадим на удачу.

— Вы знаете, точно, именно этот завод Юра и называл.

— Устинов жил в Новосибирске?

— Да. А на работу и с работы ездил на электричке.

— Скажите, Мария Ильинична, ваш сын собирался из Москвы заезжать к Устинову?

— Нет, разговора об этом не было. Если бы собирался, то обязательно бы сказал.

— А что его заставило изменить свои планы и заехать в Новосибирск?

— Не знаю, — пожала плечами Вахрушева. — Но должно быть что-то серьезное.

— Ясно. А отчего он остановился в гостинице, а не у друга?

— У Юры не сложились отношения с женой Геннадия Ксенией. Поэтому он предпочитал останавливаться в гостинице.

«Ну вот и все, — подумал Сидельников, покидая квартиру Вахрушевых. — Моя миссия во Владивосток, можно сказать, закончена».

Там, на Кандагаре, где тучи встречаются с землей, где гулкое эхо кричит, улюлюкает, плачет и хохочет человеческими голосами, будто издевается над парнями с широкоскулыми славянскими лицами, обветренными от холодных ветров и ослепительного солнца, чужаками в этой непонятной большой стране с её странной верой и законами, в тот осенний пасмурный день очередью из крупнокалиберного пулемета было растрелено мое Я, а на свет родился Он, холодный, циничный, расчетливый, никому и ни во что не верящий, без прошлого, настоящего и будущего, ставящий превыше всего в жизни месть, месть и ничего, кроме мести. В тот день Он в одночасье выскочил из кротких штанишек наивного юноши, ещё совсем недавно с восторгом и завистью смотревшего фронтовые сводки из Афганистана, бренчашего на гитаре и хрипевшего, подражая Розембауму, про груз «200», не понимая, что очень скоро сам может оказаться этим грузом, и сразу стал стариком. У Него отняли молодость, возмужание, зрелось, веру, надежду, любовь. У Него отняли все. Осталось лишь это — холодное, испепеляющее душу и сердце чувство.

День тот выдался хмурым и слякотным. С раннего утра зарядил мелкий, частый и холодный дождь, и сыпал, и сыпал. Под ногами хлюпало, в носу тоже. Брр! Нет, Он не был хлюпиком и маменькиным сынком, был крепким малым и умел постоять за себя, с детства тренировал волю и тело, стремился походить на тех «афганцев», которых показывали по телику, выполнил норму кандидата в мастера по СамБО и был чемпионом ДСО «Буревестник» по боксу. В школе Он учился очень даже прилично и без напряга поступил в Электротехнический. Но после первого курса сам пришел в военкомат и сказал: «Возьмите меня в Афган». Да, здорово Ему запудрили мозги всякой хреновиной. Здорово. И лишь в Афгане понял, что не все то золото, что блестит. Порой, стараниями услужливых журналистов и репортеров, и дерьмо заставляют блестеть и подают в красивой обложке с экранов телевизоров. Суки!

В тот день их взвод только-что пообедал и парни занимались кто чем. Он читал газету «Известия», прибывшую сюда с недельным опозданием. И тут раздалась команда построиться.

Их взводный старлей Миша Чугунов окинул строй своих бойцов тяжелым взглядом, хмуро сказал:

— И это, мля, вы называете, блин, строем?! Совсем, мать вашу, разболтались! Вас бы, так-перетак, к комбату Бутову, он бы вам, мля, показал, что такое служба!

Кто такой комбат Бутов никто не знал и никогда его не видел, но, по всему, он в судьбе Миши Чугунова сыграл не последнюю роль.

Кто-то из парней не выдержал, хихикнул. Но старлей безошибочно определил — кто именно.

— Ефрейтор Обнищенко, выйти из строя!

Толя Обнищенко, медлительный, воловатый парень сделал два шага вперед.

— За разговоры в строю объявляю вам два наряда вне очереди!

Старлей легко и щедро раздавал наряды, но никогда не следил за их исполнением.

— Так я же.. — попробовал было возразить Обнищенко.

— Три наряда вне очереди! — перебил его Чугунов. — Я, мля, сделаю тебя из Обнищенко Обдрищеко.

Эти его слова были встречены взрывом смеха всего взвода. Обычная на войне развлекаловка.

Подождав, когда парни успокоятся, Чугунов уже серьезно сказал:

— Только-что получено сообщение, что группа разведчиков из десяти человек нарвалась на засаду «духов». Командир группы запросил помощи. Поскольку, «вертушки» в такую погоду бесполезны, нашему взводу приказано оказать парням помощь. Здесь недалеко, километров пять вверх.

Что такое пять километров вверх да ещё в такую погоду, ребятам не надо было рассказывать, каждый уже успел испытать эти километры на собственной шкуре. Но на войне приказ командира не обсуждается. Твое мнение здесь никого не интересует. И правильно. Иначе это была бы не армия, а сплошной бардак.

Два долгих изнуряюших часа карабкались они по узким горным тропам к перевалу, где разведчики вели неравный бой. И когда до места остаалось уже совсем немного им в спину ударил пулемет. «Духи» прекрасно понимали, что к разведчикам обязательно прийдет помощь и подготовились к встрече. Вслед за пулеметом впереди застрекотали «Калашниковы».

— Ложись! — заорал старлей.

Ребята попадали на землю, отползли за камни. Ситуация была — хуже не придумаешь. Впереди «духи», позади они же, а по бокам почти отвесные скалы. Взвод оказался в западне.