Геннадий увидел их сразу и понял — это за ним. Экие два мордоворота. На них стоит только взглянуть, и к бабушке ходить не надо, чтобы понять — киллеры. Особенно один. Сущий злодей. Наверное, не один десяток душ загубил?

Зяблицкий поспешно прикрыл дверь, будто боялся, что киллеры его увидят и тут же примутся за свое страшное дело.

Вернувшись в кабинет, он запер дверь на три оборота ключа и на задвижку. Хотя для таких амбалов это разве преграда? Что же делать?! Может быть позвонить Беркотову? Генка нашел в ящике стола его визитку, но звонить не решился. Может быть милиция в курсе. У тех же все под контролем — и госбезопасность. Или как её теперь? ФСБ. И ФСБ, и милиция, и прокуратура. Ну исчезнет с лица Земли ещё один бывший зек со смешной кличкой Тушканчик. Эка важность. Этого никто даже и не заметит. Стоит ли из-за такого с кем-то вступать в конфликт? Нет, звонок может лишь усугубить его положение. Но что же все-таки делать? Где он — выход?

Зяблицкий посмотрел на часы. Всего только одиннадцать. До часа ещё два часа. За это время он здесь умрет от страха. И в это время в дверь постучали. Геннадий вздрогнул, весь сжался. Кончик носа совсем омертвел, такое впечатление, что вот-вот отвалится. Стук повторился. Стучали деликатно. Не должно, чтобы эти — киллеры. Заяблицкий с трудом встал и, едва передвигая, ставшие многопудовыми, деревянные ноги, доплелся до двери, но горло от страха перехватило, и он долго не мог произнести ни единого слова, Постучали в третий раз.

— Кто там? — наконец прохрипел он.

— Это я, Геннадий Иванович, — послышался извиняющийся голос метрдотеля.

«А может быть они там его держат под дулом пистолета?» — подумал Зябюлицкий. Спросил:

— Что тебе?

— Есть дополнительная информация.

А-а, все равно уж. И Геннадий обреченно открыл дверь, готовый ко всему. Но метрдотель был один.

— Что у тебя? — спросил Геннадий.

— Только-что перед вашей дверью был второй, — отчего-то шепотом ответил метрдотель. Кажется, он уже начал понимать, кто эти двое и зачем сюда пришли. — Я спросил, что он здесь потерял, А он, как и первый, тоже спросил насчет туалета.

— Черт знает что такое! — Генка едва не рассплакался от безвыходности своего положения. Так не хотелось умирать. Но, ничего не поделаешь, придется. Сумбурная какая-то получилась жизнь. Только-только, кажется, зажил по-человечески, как уже пора прощаться.

Зяблицкий вновь глянул на часы. Десять минут двенадцатого. А что если они знают его распорядок и ждут именно часа ночи? Очень возможно.

— Я наверное поеду домой, — сказал он. — Устал что-то. Скажешь Корзухину, что остается за меня. Метрдотель сочувственно покачал головой.

— Хорошо, Геннадий Иванович. Счастливого пути!

И гляда на пожилого солидного метрдотеля, Заблицкий отчего-то подумал: «Наверное, и он зовет меня за глаза Генкой». И так ему стало себя жалко, что хоть ложись и помирай, честное слово!

— Прощай, Фридрих! — проговорил он печально, чуть не плача. — Хороший ты человек.

Генка покинул клуб по служебному выходу, сел в свою «Тойоту» и уже через пятнадцать минут был дома. Ни погони, ни чего такого не обнаружил. И это его приободрило. Запер две двери на все замки и совсем повеселел.

Правда, Надежда спросила:

— Что это с тобой?

— А что со мной? — ответил он вопросом.

— Ты как в воду опущенный.

— А-а! — лишь раздраженно махнул на неё Генка рукой, ничего не сказав ни про киллеров, ни про свои страхи. Зачем ещё её к этому подключать, верно?

Посмотрели телевизор, попили чайку. И тут Генка возьми и выгляни в окно. И буквально остолбенел. Два злодея под его окнами стоят, курят. Заметался Зяблицкий в панике по квартире. А жена: «Что такое?! Что такое?!», — догадалась, что что-то случилось. Пришлось ей все выложить. Она аж вся позеленела от страха. Это и понятно — если киллеры придут, то и её не пожалеют.

— Звони, Генка, в милицию! — сказала Надежда.

Но он и на этот раз не решился. Погасили свет, стали через тюлевую штору наблюдать за бандитами, дрожа, будто цуцики, то ли от озноба, то ли от страха, а скорее от того и другого.

И вот увидели, как киллеры вошли в их подъезд.

— Ой, Гена, я сейчас описаюсь от страха, — прошептала Надежда и заплакала. — Умоляю, повони в милицию!

А потом он услышал, как киллеры пытаются открыть дверь. И Генка понял, что у него остался единственный выход — позвонить Беркутову. И решительно направился к телефону.

Вадиму Сидельникову предстояло установить — у кого из проживавших в гостинице «Сибирь» осенью прошлого года была похищена видеокассета. Учитывая отсутствие каких-либо данных об этой краже, задача была не из легких. Однако, по опыту работы в милиции, зная повадки гостиничных воров, Вадим предположил, что Бумбараш имел помощника, который должен был, как говорят блатные, «стоять на васаре» и подстраховывать Дежнева. Осталось за «малым» — найти этого помощника.

Беседы с блатными, с которыми был близко знаком Дежнев, ничего не дали, никому ни о каком помощнике Бумбараш не говорил. Что делать? Может быть не было никакого помощника? Вполне возможно. Но необходимо до конца отработать эту версию. И Сидельников решил вновь отправиться к престарелой матери Дежнева.

Она встретила его, как старого знакомого, широко заулыбалась.

— Что-то вы зачастили ко мне, гражданин хороший?

— А почему «гражданин»? Вы что, Мария Ивановна, раньше были судимы.

— Что ты, что ты! Окстись! Бог миловал. Это все Сереженька мой — «гражданин» да «гражданин». Вот и я привыкла. Не хотите, мил человек, кваску домашнего с дорожки испить?

— Нет, спасибо!

— Зря отказываетесь. Квас у меня хороший, ядреный. Это не то, что в магазине.

— Нет, просто я не хочу пить.

— Ну, на нет и суда нет, — отчего-то опечалилась Дежнева.

— Скажите, Мария Ивановна, у вашего сына бывали друзья?

— Ну как же не бывали. Только я их не любила и все с Сереженькой из-за них скандалила, все уговаривала его отринуться от них. Вороватые они все и, как собаки, с кличками. Тьфу ты, Господи! Но он только посмеивался, а свое продолжал. Вот его Господь-то и наказал.

— А кто из них был чаще других?

— Да не скажу, что они часто были — чувствовали мое к ним отношение.

— И все же?

— Чаще других, говоришь? — Мария Ивановна на какое-то время задумалась. — Борис, пожалуй. Точно, он.

— Как его фамилия?

— А вот фамилии, мил человек, не знаю. Они же мне не представлялись. Это я из разговоров их кое-что, а так… Откуда ж я их фамилии знаю.

— Как он выглядел?

— Чего говорите?

— Как он выглядел? Какова наружность этого Бориса?

— Обыкновенная наружность. Здоровый такой, мордастый, рыжеватый. Да, его ещё мой Сереженька «варамана» называл. Что за варамана такая, — недоуменно пожала плечами Дежнева, — Я ж говорю — все не как у людей.

Кличка была действительно странная. И тут Вадима осенило.

— Может быть, Мария Ивановна, «вира-майна»?

— Во-во, так и есть. А что это за «вирамана»?

— Это строительные термины, Мария Ивановна, означают — вверх-вниз.

— Ну, надо же! — удивилась Дежнева. — А чего ж его этим термином назвали?

— А вот этого я не знаю, — рассмеялся Сидельников. — А где он живет, этот Борис?

— Чего не знаю, мил человек, того не знаю. Сереженька сказывал, что он прежде где-то здесь жил, — Мария Ивановна махнула рукой в сторону особняков новых русских. — Да богатые им квартиру купили, а дом их, значит, снесли. А нам все обещают и обещают. Так, наверное, и помру в своей халупе. Да все одно уж. Какая без Сереженьки жизнь. — На глазах старой женщины навернулись слезы.

Сидельников достал фотографию Степаненко, показал Дежневой.

— А этого человека вы видели?

Она долго подслеповато рассматривала фотографию, затем нерешительно сказала:

— Вроде был как-то. Такой солидный, в годах уже?