– Вы, конечно, поедете на бал, Лесдигьер, который устраивают в Ратуше отцы города? – поинтересовалась Диана.

– Разумеется, ведь туда приглашена и королева Наваррская.

– Мы все будем рады видеть ее там, и особенно я, потому что, честное слово, она мне симпатична. Ее гордость и независимость, презрение ко всему, что чуждо, нежелание улыбаться, когда этого совсем не хочется, стремление говорить прямо и открыто то, что думаешь, а не то, что хотят от тебя услышать – лучшие качества человека. К сожалению, придворный штат короля Карла весьма далек от совершенства. Да вы и сами знаете, достаточно взглянуть на льстивые выражения лиц и подобострастные, фальшивые улыбки.

Лесдигьер кивнул и счел нужным заметить:

– При дворе наваррской королевы вы этого не увидите. Люди там честны и открыты, и если улыбаются, то от чистого сердца, а если плачут, то настоящими слезами, порожденными искренней скорбью.

– Я знаю, Лесдигьер, потому и ваша королева импонирует мне. Нет, правда, – добавила Диана, немного погодя, – я даже слегка завидую ее независимости и тому, что у нее такой телохранитель… Одного опасаюсь, – внезапно понизила она голос. – Неспроста Екатерина Медичи решила выдать дочь замуж за наваррского принца. Что-то за этим кроется, что именно, пока не знаю, но догадываюсь – готовится нечто страшное… быть может, даже преступление.

– Преступление?

– Если не хуже, Лесдигьер. Не нравятся мне лживые любезности и улыбки, которыми повсюду встречают гугенотов. Это не может не настораживать и не заставлять задуматься о последствиях неосторожного шага, который предприняли протестанты, начав стекаться в Париж.

– Признаюсь, – ответил Лесдигьер нахмурившись, – что подобная мысль и мне приходит в голову. Что-то чересчур уж все любезны по отношению к нам, – я не имею в виду горожан, – а ведь совсем недавно мы были непримиримыми врагами.

– Воздух двора пахнет отравой! Помните это, Лесдигьер. Дышать им весьма опасно для гугенотов, но поскольку теперь уже ничего не изменить и ваша королева тверда в решении женить сына, то удвойте бдительность и следите за всем, что происходит вокруг нее. Я никому бы этого не сказала, только вам, потому что с жизнью Жанны связана и ваша собственная, которая для меня лично дороже сотни придворных.

– Вы опасаетесь за королеву Наваррскую?

– Да. Берегите ее. Помните: все, что она принимает в пищу, должно быть проверено, а уход за предметами одежды нельзя доверять никому, только самым близким, на которых можно положиться.

– Вы полагаете, – все более хмурясь спросил Лесдигьер, – что положение столь серьезно?

– Припомните, какие наряды в последнее время получала ваша королева и от кого? Предметы ее туалета? Духи, опиаты, карандаши для бровей и ресниц, лаки, белила, чулки, накидки, воротники, перчатки…

– Перчатки!.. – воскликнул Лесдигьер, и в сильном волнении, забывшись, схватил герцогиню за руку. – Около часу тому назад какой-то подмастерье принес королеве чудесные перчатки, сказав, что это заказ, который выполнили специально для нее.

– Ну, подмастерье – это не страшно… – ответила Диана глубоко задумавшись и даже не замечая, что Лесдигьер все еще крепко сжимает ее руку.

Внезапно она подняла на него испуганные глаза. Лесдигьер выпустил ее руку и отшатнулся: такого взгляда он никогда не видел у Дианы. Глаза широко раскрылись, грудь заволновалась, и теперь уже она сама, поневоле выступая в своеобразной роли заговорщицы, схватила Лесдигьера за руку.

– Эти перчатки были в ларце? – быстро спросила она.

– В ларце… – повторил Лесдигьер, не понимая, к чему клонит герцогиня.

– Ларец зеленый… с золотым ободком? На нем выгравированы библейские сюжеты?

– Все именно так, как вы говорите… Но я не понимаю, откуда вам известно?..

– А сами перчатки? Вы видели их?

– Королева заглянула в шкатулку и показала их мне.

– Розовые?.. Расшитые узорами, между которыми вкраплены разноцветные камешки?

– Клянусь, это те самые перчатки… Но откуда…

– Королева надевала их? – и Диана сильно сдавила руку Лесдигьера.

– Нет. Она сказала, что наденет их перед самым выездом.

– А без вас она выезжать не будет?

– Разумеется.

– Слава богу!

Лесдигьер все еще ничего не понимал и, прочтя это по его лицу, Диана стала торопливо объяснять:

– Сегодня утром я видела шкатулку с этими перчатками у королевы-матери. Она хотела подарить их вашей королеве, но внезапно передумала и решила оставить их себе. Позже, когда мы с ней расстались, я увидела этот ларец у нее в руках, когда она выходила из Лувра. Мы как раз беседовали с Алоизой де Сен-Поль, и когда я увидела королеву-мать, мне стало любопытно, куда это она собралась с перчатками? В том, что это были именно они, я нисколько не сомневалась, увидя синий бархат, накрывающий шкатулку. Я сделала вид, будто не замечаю ее и проследила до того момента, когда носилки скрылись из виду.

– Должно быть, она понесла их королеве Наваррской? – предположил Лесдигьер.

– Ничуть не бывало. Носилки повернули не в сторону улицы Гренель, а в противоположную. Желая разгадать эту загадку, я послала своего человека, и он проследил весь путь Екатерины до места, где носилки остановились; она вышла и скрылась вместе с ларцом в одном из домов. Полчаса спустя вернулась, но уже без ларца, села в портшез и вернулась в Лувр.

– Ну и что же? – все еще ничего не понимая, спросил Лесдигьер.

– Знаете ли вы, где стоит этот дом, в который заходила королева?

– Где же?

– В начале моста Сен-Мишель. Догадываетесь теперь, кто там живет?

– Признаюсь, я теряюсь в догадках…

Диана подошла совсем близко к нему, оглянулась по сторонам и прошептала:

– В этом доме живет господин Рене, личный парфюмер Медичи, или, как его называют, королевский отравитель!

Лесдигьер вздрогнул и отшатнулся, как будто сам Рене стоял сейчас перед ним и предлагал выпить сильнейший яд. Только теперь он вспомнил тот двухэтажный дом на мосту Сен-Мишель, в который он заходил лет пять назад. Он припомнил дурную славу, окружавшую этого человека, и со страхом подумал, что перчатки, побывавшие в руках Рене, лежат сейчас на столе у Жанны Д’Альбре, и что через час она наденет их на руки. Но, быть может, это не так, и он просто опрыскал их каким-то ароматическим составом, которого нет у Екатерины Медичи? Что же, только ради этого она и предприняла поездку к мосту Сен-Мишель?

Весь во власти противоречивых чувств, не желая, ввиду слабого здоровья Жанны, лишний раз попусту беспокоить ее, если подозрения Дианы окажутся беспочвенными, Лесдигьер тем не менее готов был уже сорваться с места и тут же начать действовать, но Диана удержала его:

– Постойте, куда же вы?

– К миланцу Рене!

– Зачем?

– Я спрошу его, что он сделал с этими перчатками.

– И вы думаете, он вам ответит? Как бы не так, он не выдает секретов своей госпожи.

– Мне он скажет, мы с ним давние хорошие знакомые. Однажды я спас ему жизнь. Правда, и он отплатил мне тем же, но сказал, что я всегда могу рассчитывать на его дружескую помощь.

– Однако и знакомые же у вас, господин граф! Хотелось бы и мне иметь такое же хорошее знакомство, чтобы знать наверняка, что тебе не грозит опасность не проснуться в одно прекрасное утро. Но вам незачем идти домой к Рене, потому что он сам давно уже здесь.

– Как! Рене в Лувре? И вы говорите мне об этом только сейчас?!

– Я ведь не знала, что он ваш хороший знакомый и изъявит готовность поделиться с вами секретами, доверенными ему королевой.

– Где же он? Как мне его найти?

– В апартаментах Маргариты Валуа, если, конечно, еще не выходил оттуда. Идемте со мной, я вызову его. Скажу, что он нужен для подбора духов и опиата для губ.

Они прошли на половину королевских детей, и Диана скрылась в одной из комнат, оставив Лесдигьера дожидаться возвращения в оконной нише коридора. Через несколько минут она вышла и направилась прямо к окну. Следом шел наш старый знакомый итальянец Рене.