Вепринцев — один из тех моих героев — наряду с Перцовым и Хесиным — чьи жизни полностью прошли в условиях советской власти. Сын профессионального революционера он, как и его отец, прошел тюрьму и каторгу. Однако, несмотря на все, что ему пришлось испытать, он сумел достичь весьма многого. И эти достижения «несмотря на» останутся в истории российской науки. Его жизнь, его судьба — обвинительное заключение партии большевиков, ответственной за нанесенный стране ущерб. Л сам он типичный представитель своего (и моего!) поколения, поколения советских студентов первых послевоенных лет. Борис Николаевич Вепринцев родился 4 апреля 1928 г. Его отец, Николай Александрович, рабочий, профессиональный революционер, член РСДРП(б) с 1903 г., партийная кличка «Петербуржец». Мне представляется, что качества личности многих революционеров романтического времени конца XIX века — обостренное чувство справедливости, крайне активная жизненная позиция, смелость передаются по наследству как чисто генетически, так и при воспитании. Николай Александрович входил в марксистский кружок П. П. Смидовича (Вересаева), затем, уже в Петербурге, в кружок Н. К. Крупской. Дружеские отношения с ней сохранялись многие годы. В 1903 г. он вступает в партию большевиков, и его направляют в Баку для организации революционной работы. В Баку Николай Александрович поссорился со Сталиным. Сталин (по дошедшим до меня рассказам) побоялся выполнить партийное поручение — спрятать у себя переносную подпольную типографию, за что был побит и спущен с лестницы. В ссылке Вепринцев-старший женился. Мать Бориса Николаевича, Зинаида Михайловна, была учительницей. После Октябрьской революции Николай Александрович возглавил профсоюз металлистов Урала. Считая незаконным разгон Учредительного Собрания, вышел из партии. А когда был арестован председатель городской думы и другие деятели в Златоусте, он распорядился (поскольку никаких преступлений арестованные не совершали) освободить их. И вскоре сам за это был арестован и приговорен к расстрелу. Его спасла телеграмма Ленина. В 1921 г. снова вступил в партию. В 20-х годах, будучи сотрудником знаменитого революционера — большевика Г. М. Кржижановского, возглавил Всесоюзную Энергетическую комиссию. Однако его не забыли: в 1932 г. снова арестовали и объявили врагом народа. Его не убили, как, безусловно, было бы в 1934-1939 гг. а сослали на три года в Барнаул, затем продлили срок и отправили в Воркуту. Одно из обвинений, предъявленных Николаю Александровичу, были его слова: «Коба хочет стать русским самодержцем» это сказала на суде одна из самых зловещих и отвратительных представительниц партии большевиков Р. С. Землячка. После ареста отца семье, лишенной паспортов и хлебных карточек, было предписано в 24 часа покинуть Москву. Благодаря вмешательству друга отца, выдающегося деятеля партии большевиков С. Орджоникидзе, семью оставили в Москве. Мать и старшая сестра Марина выбивались из сил в поисках заработков. Но... время от времени появлялся мужчина, оставлял деньги и теплое белье для ссыльного отца. Много лет спустя стало известно, что этот человек был посланцем Крупской. В 1940 г. Борис открыл дверь (был звонок): на лестничной площадке стоял оборванный, измученный, беззубый (цинга) старик. Борис подумал, нищий. Это был его отец. (Борис видел отца в Барнауле в 1935 г., в ссылке, куда ездил с матерью, а потом уже в Ливнах.). Из Воркуты отец был «списан» по болезни, поселился в г.Ливны (Русский Брод) и умер в больнице Моршанска в 1941 г., уходя от наступавших немцев. Младший брат отца — Петр Александрович Вепринцев также был рабочим-революционером. Он работал на Тульском оружейном заводе и также был сначала активным большевиком. Но — порода Вепринцевых! — в 1917 г. не согласился с решениями руководства и вышел из партии. Такая биография в 30-ые годы означала верную смерть. Но Петр Александрович выжил. У него было всего три класса церковно-приходской школы, но он активно занимался самообразованием и, поступив на высшие курсы рентгенотехников, стал одним из трех первых их выпускников с уникальной в те времена специальностью. Работал он в Свердловске, в 1930 г. был арестован, отсидел три года в Верхне-Уральском изоляторе, после чего получил высылку, но с возможностью некоторого выбора места поселения. Он выбрал г. Фергану. Сначала работал электромонтером, но, с созданием Института физических методов лечения, был назначен его техноруком. Практически он был единственным рентгенотехником на две области: Ферганскую и Андижанскую. Это его спасло. В период массовых арестов, судьбу человека решали трое - старший партийный начальник (секретарь обкома ВКПб), начальник местного отделения НКВД и представитель прокуратуры. Секретарь обкома (со слов директора Института) мог сказать — «этого арестовывать нельзя — некому заменить... возьмете Вепринцева — две области останутся без рентгена»... И П. А. Вепринцев остался на свободе. Когда началась война, Петр Александрович уговорил мать Бориса — Зинаиду Михайловну — отпустить его в Фергану. И Борис (ему было 14 лет) сумел в ужасных условиях того времени добраться из Москвы в Фергану, где прожил около 2-х лет в семье дяди. Эти два года были чрезвычайно важны в его биографии. Петру Александровичу удалось принять Бориса на работу в свою мастерскую в качестве ученика. Это, кроме возможности непосредственно овладеть практическими основами профессии, давало рабочую хлебную карточку. Борис подружился со своим двоюродным братом Игорем. Чрезвычайное впечатление произвела на него и окружающая природа.

Много лет после он был в Ферганской долине и окрестных горах в экспедиции, записывая голоса птиц. И записал пение легендарной «синей птицы» — действительно синего дрозда, устраивающего гнезда в горных нишах «за спиной» водопадов. А дружба с Игорем продолжалась. Борис сыграл важную роль в биографии брата. В 1952 г. в письме из концлагеря, он настойчиво посоветовал Игорю, одновременно учившемуся на мехмате и в консерватории, выбрать музыку. Игорь Вепрнцев стал выдающимся специалистом по музыкальной звукозаписи—в его обработках и редакции выходили лучшие записи фирмы «Мелодия». Борис рос фактически без отца. Как мать сумела обеспечить ему и сестрам в общем радостное детство — тайна. Разгадка, наверно, в свойствах детского характера. Активный, самостоятельный, он, будучи школьником 6-го класса, вступил в знаменитый КЮБЗ — Кружок юных биологов при Московском зоопарке, куда принимали только с 8-го класса. Он поразил руководство (К. Н. Благосклонов) и членов кружка своим докладом о лабиринтовых рыбах и неуклонным стремлением быть принятым. Многие события довоенных лет, их, как ни покажется странным это современному читателю, радостный, бодрый дух, этот «Марш энтузиастов», эта мелодия «Широка страна моя родная», красные галстуки и белые рубашки пионеров на солнечных майских парадах создавали бодрое настроение поколения оптимистов. Борис вернулся в Москву в 1944 г. В 1947 г. убежденный зоолог, кюбзовец, Б. Н. Вепринцев поступил на биофак МГУ. Биофак МГУ, 1945-1948 гг. В предыдущих главах не раз шла речь об этом факультете МГУ и об этом времени. В самом деле, два первых послевоенных года в университете (как и в стране) были совсем особые. Смягчилась память о репрессиях конца 30-х годов. Пережита ужасная война. Победа. Возрождение. Пришли новые студенты — школьники, дети военного времени и фронтовики-победители. Пришли мечтавшие о мирном времени и счастье быть в университете. Как слушали они лекции! Как читали лекции в те годы профессора! Когда в мае 1947 г. завершал двухсеместровый курс лекций по зоологии беспозвоночных Лев Александрович Зенкевич, были аплодисменты и цветы. А он сказал: «Никогда я не испытывал таких сильных чувств радости и понимания, как в этих лекциях» и благодарил студентов. Блистал, особенно на первых лекциях «Введения в биологию», Яков Михайлович Кабак. На лекции по физиологии растений Дмитрия Анатольевича Сабинина ходили физики, историки, математики, химики. Зоологи позвоночных были особым племенем — следопыты, охотники, натуралисты с подчеркнутой «экспедиционной» мужественностью и рассказами о зверях и птицах. Два направления в зоологии: практики натуралисты, следопыты, и систематики и теоретики эволюционисты. В 1947-1948 гг. один и тот же общефакультетский курс зоологии позвоночных читали параллельно два лектора Сергей Иванович Огнев и Владимир Георгиевич Гептнер. Первый, начав с оболочников и ланцетников в первой лекции, кончил в мае приматами... Второй начал с оболочников и лекцию за лекцией на оболочниках рассматривал проблемы эволюционной теории. Это было неисчерпаемо. В конце второго семестра, в апреле 1948 г., Гептнер еще рассказывал про оболочников (Tunicata), и это было замечательно. И слушать нужно было оба курса. Особое место на факультете принадлежало Г. О. Роскину, он возглавлял кафедру Шстологии, и М. М. Завадовскому — основателю и заведующему кафедрой Динамики развития. Это были выдающиеся люди огромной эрудиции, яркой индивидуальности. Роскин рисовал цветными мелками на доске высокохудожественные, тщательно продуманные картины гистологических препаратов и строения клеток. Завадовский держался величественно, а его - предмет механизмы развития, гормональная регуляция, морфогенез — захватывал воображение. На кафедре Завадовского работали профессора Л. В. Крушинский, известный впоследствии своей Теорией рассудочной деятельности, и Б. А. Кудряшов, прославившийся исследованиями механизма свертывания крови, курсом лекций «Витамины» и практикумом по экспериментальной хирургии. Студентам было неизвестно, что и Большой практикум по зоологии позвоночных, и курс зоологии беспозвоночных, и работа многих других кафедр связаны с именем Кольцова и его учеников (М. М. Завадовский, Г О. Роскин, А. С. Серебровский и С. Н. Скадовский). Не все было благостно на факультете... Но лицо биофака определялось целым стадом «зубров». Выдающимся биологом, зав. кафедрой Низших растений Л. И. Курсановым, замечательным лектором биохимиком С. Е. Севериным, биохимиком растений А. М. Белозерским, зав. кафедрой Дарвинизма И. И. Шмальгаузеном, зав. кафедрой Высших растений К. И. Мейером, зоологами А. Н. Формозовым, Л. А. Зенкевичем, С. И. Огневым, В. Г. Гептнером, антропологами Я. Я. Рогинским и М. Ф. Нестурхом, составлявшими все вместе уникальное соединение могучей науки и ярких лекторов. Удивительным образом с этой блестящей коллекцией был в полном резонансе и объединял ее декан факультета Сергей Дмитриевич Юдинцев. Выпускник рабфака, он с большим почтением относился к своим факультетским учителям. Гордился ими и всеми силами им способствовал. Как декан он имел исключительные таланты: с первого курса он знал всех студентов по имени, и откуда родом, и как учится, и куда стремится. И всем говорил «ты>», но только потому, что считал своими. Все это, создаваемое многими десятилетиями и многими поколениями, было разрушено в августе 1948 г. Но почти три года, с весны 1945 до августа 1948 гг., были дарованы судьбой поколению, к которому и принадлежал Вепринцев. Тут к его довоенному КЮБЗу прибавился могучий биофак. Факультет, где все его знали, где он и раньше бывал, а теперь стал совсем своим. Борис был очень заметен на факультете: голубоглазый блондин с гладким, может быть, слишком юным лицом и решительным и самостоятельным характером. Зимой 1949 г. он поехал на Белое море, на Беломорскую биостанцию МГУ, где сделал замечательные наблюдения и сфотографировал водоплавающих птиц, остающихся на зимовку в незамерзающих от сильных приливно-отливных течений проливах между материком и островами. Его доклад на зоологическом семинаре очень понравился профессору А. Н. Формозову В эти годы он постоянно бывал в доме семейства Н. А. Северцовой—А. Г. Габричевского. Там он встречался с выдающимся пианистом Г. Г Нейгаузом, поэтом Б. Л. Пастернаком и другими замечательными людьми.