Лондон, 1812 год

— Входите, миледи.

Неряшливый тюремщик бесцеремонно втолкнул Ларк в грязную, похожую на клетку комнатку, погруженную в холодный сумрак, характерный для здешних мест.

— Произошла ошибка, — пробормотала она, оглядывая свою новую обитель. — Вы же не думаете, что я стану жить здесь?

— Никакой ошибки нет, миледи. — Надзиратель грязными руками перелистал толстую тетрадь. — Леди Ларк Эддингтон, номер шесть. Вы та самая леди, а это номер шесть, — заключил он, захлопнув книгу, — Чтоб вы знали, это одна из лучших камер. Она наверху, крыс здесь не так много, как внизу, только мухи и пауки. Вы можете съесть все, что вам полагается, сразу или растягивать, хотя… опять же крысы. У вас какие-нибудь деньги есть?

— Деньги, сэр? — возмутилась Ларк. — Вы все забрали! Если бы они у меня были, я бы тут не оказалась.

— Не надо злиться. Здесь, в Маршалси, за магарыч можно получить дополнительные удобства… да и необходимые тоже, если уж надо пошло. За ту сумму, что вы уже дали, вы получили эту прекрасную комнату, еду на несколько дней и чистую воду. Когда все это кончится, вам придется выкручиваться самой. Тут масса торговцев, но они не продают в кредит. Я просто пытаюсь помочь вам, миледи. Народ попроще и те, кто не платит, живут внизу в переполненных камерах. Они спят на полу, на соломе, которую нечасто меняют… ну, вы понимаете, о чем речь, и клянчат еду. А у вас тут хороший матрас, на нем только два человека умерло, он набит довольно чистой соломой и останется таким, пока вы его не испачкаете.

— У меня больше нет… магарыча для вас, так что идите и оставьте меня в покое.

— Всему свое время, миледи, — выпрямился тюремщик. — Сначала я сообщу вам правила. Таков порядок здесь, в Маршалси.

— Тогда не тяните! — отрезала Ларк.

Подумать только, дополнительные услуги! И что это может значить? Она поднесла к носу платок. От тошнотворного смрада ее мутило с того момента, когда ворота тюрьмы распахнулись перед ней. Теперь, когда рядом стоял давно не мытый надзиратель, зловоние, казалось, усилилось. Как она вынесет заключение в долговой тюрьме?

— Вы привыкнете к вони, — ответил на ее кашель тюремщик. — У нас на этот счет строгие правила, но многие не думают о том, где опорожнять отхожие ведра. Ха! У некоторых обитателей лучших камер вроде вашей никакой благопристойности нет, они без предупреждения выплескивают содержимое ведра в окно. Но вам не придется об этом беспокоиться, поскольку вы обитаете наверху, только будьте осторожны на прогулке. Не подходите слишком близко к зданию. Любой охранник покажет вам, куда выливать ведро. Здесь горничных нет.

— Пожалуйста, излагайте правила, — оборвала Ларк разглагольствования тюремщика. Перспектива оказаться погребенной в таком отвратительном месте была отталкивающей.

— К вам могут приходить гости. Из мужчин вас могут навещать только родственники, с этим у нас строго. Днем можете выходить на прогулку, когда захотите. Ночью вы должны находиться в своей камере. За ворота выходить запрещено. За этим следит охрана. Не забывайте, что это тюрьма, а не Гранд-Променад. Уголь в подвале под общими камерами. Путь вниз длинный, вы сами будете ходить за углем с этим ведерком. — Тюремщик указал на ведро рядом с маленькой черной печью в углу. — Одно ведерко в неделю летом, два зимой. Конечно, если не хотите платить. За деньги можно получить и дрова, и бумагу. Их можно выпросить и бесплатно, но я бы на вашем месте на это не рассчитывал. Люди здесь за такое убьют, особенно зимой. Меня зовут Тобиас, миледи, я отвечаю за эту секцию. Если у вас есть проблемы, обращайтесь ко мне.

— Мне говорили, я смогу работать, чтобы расплатиться с долгами, — сказала Ларк. — А как это сделать, если я не могу отсюда уехать?

— Что, самой выпутываться приходится? — усмехнулся надзиратель. — Если повезет, какой-нибудь благодетель заберет вас. Они заезжают сюда время от времени, присматривая леди для разных нужд. Следите за собой, за своими манерами и, может быть, кого-нибудь из них привлечете. Вы умеете шить, писать, считать и тому подобное?

— Умею.

— Иногда людям нужны такие услуги, и они приносят сюда заказы, поскольку здесь это обходится дешевле. — Тюремщик криво ухмыльнулся, его маленькие глазки, похожие на две изюминки на морщинистом лице, хитро блеснули. — Если у вас найдется немного деньжат, я бы таких людей к вам направил.

— Я уже говорила вам…

— Да, говорили. Я всего лишь рассказываю вам, как обстоят дела здесь, в Маршалси. Тут лучше, чем в тюрьме Флит или Ньюгейте, уж поверьте. Если у вас есть какие-то особенные таланты, то можете давать уроки и неплохие деньги заработать. Вы увидите тут рекламу, люди пытаются пробиться. Чтобы выжить здесь, нужно быть предприимчивой, миледи.

— Это все?

— Вы найдете трутницу в ящике стола. Я оставил вам свечу. Не расходуйте ее попусту, полагается лишь одна в неделю, если только…

— Да-да, я знаю, если я не заплачу, — бросила Ларк.

— Наконец-то вы поняли главное, — хмыкнул Тобиас. — Ваша еда в буфете: картошка, капуста, репа, немного хлеба и сыра. Никакого кофе, но есть немного чая. Торговцы сушат использованную заварку и снова продают ее. Не расходуйте ее сразу. Без денег, как вы уже поняли, вам будут давать просто помои. Если хотите иметь уголь, вам нужно пошевеливаться. После звонка вы ничего не получите. — Он двинулся к двери. — Я вас покину, устраивайтесь.

Закрыв за ним дверь, Ларк упала на шаткий стул в углу. Разглагольствования тюремщика так измучили ее, что она и этому была рада. Развязав ленты, она сняла винного цвета шляпку и отложила ее вместе с вещами, которые ей позволили взять с собой. В узелке были простое серо-голубое саржевое платье, пелерина на холодную погоду, теплая зимняя мантилья, шаль, гребень из китового уса, чтобы расчесывать копну непокорных кудрей, с которыми и в нормальных обстоятельствах трудно сладить. Как она справится с ними в нынешних условиях? Вот и все ее имущество, не считая надетых винного цвета дорожного платья, жакетика-спенсер и белья. Все ее бальные наряды, роскошные шелковые платья, драгоценности и даже чемоданы конфискованы вместе с остальным содержимым Эддингтон-Холла. Дом и земли отошли в казну, но после этого все равно остались сотни фунтов невыплаченных долгов.

Надежды нет. Она никогда не сможет расплатиться, зарабатывая шитьем и делая бухгалтерские расчеты для какого-нибудь скряги, решившего сэкономить. Ей только двадцать два года. Она осиротела, не успела выйти в свет, осталась без гроша. Это не сулит ничего хорошего, но она не заплачет. Ларк Эддингтон не плакса, хотя, оказавшись в темной грязной камере, имеет на это право. Она так измучилась, что не в силах даже поесть, и слишком испугана, чтобы спать, хотя нужно делать и то и другое, чтобы иметь ясную голову и составить какое-то подобие плана.

Хотя сумерки еще не наступили, в комнате было темно. Зажечь свечу? Лучше нет. Нужно ее поберечь. Однако уголь принести нужно. Ларк решила начать с этого и взялась за ведро.

Когда Тобиас говорил о долгом пути в угольный подвал, он не преувеличивал, Ларк потребовалось немало времени, чтобы спуститься по ветхой лестнице мимо общих камер к смутно освещенным закромам и наполнить ведро. Охранник на лестничной площадке бдительно проверил, что угля не с верхом, и только потом позволил Ларк вернуться в свою камеру. На полпути она поставила тяжелое ведро и, прислонившись к сырой стене, отбросила волосы от покрытого испариной лица. Тело болело. Она не была приучена таскать уголь по трем длинным пролетам шаткой лестницы.

Ларк взглянула на свои руки. Они, как и платье, почернели от угольной пыли. Значит, она вымазала лицо, поправляя непокорные кудри? Конечно, но мыла она в камере не видела. Без сомнения, за эту роскошь надо платить. Да какое это имеет значение? Пожав плечами, она подняла ведро и пошла наверх.