— Дни, сколько?

— Ну… дней восемь — десять… может, больше.

— И ты готов играть роль джентльмена…

— Так долго, как ты того пожелаешь. Я не спешу. Она улыбнулась:

— А вот я, возможно, спешу. Он рассмеялся:

— Спроси меня, почему я не удивлен?

— Значит, так, милорд. — Она скинула туфли и поманила его пальчиком, одарив нежной зовущей улыбкой. — Раз вы здесь, я желаю получить от вас все.

И он удовлетворял ее желание все то время пока «Прекрасная Ундина» на всех парусах неслась на юг, ветер дул с прежней силой, а экипаж на цыпочках проходил мимо каюты маркиза, дверь которой по большей части была заперта, за исключением моментов, когда им приносили еду и вино, свежее белье и воду для ванны.

Пока однажды утром на девятый день плавания один из нескольких дозорных, которые, едва они миновали берега Португалии, были размещены на обеих мачтах, правом и левом борту, на корме и носу корабля, не возопил.

— По левому борту Танжер!

К тому времени как они взяли на борт лоцмана и прошли отмели и рифы огромной бухты, Элспет и Дарли уже оделись и стояли у поручней.

— А он больше, чем я думала, — заявила Элспет, окидывая взглядом город, амфитеатром раскинувшийся перед ее глазами, мягко возвышающиеся холмы, усеянные белыми строениями, сверкающими в лучах солнца. — Как же мы найдем Уилла?

— Сначала мы пойдем к консулу. Он должен хоть что-то знать о больных моряках.

— А если он не знает?

— Дорогая, не волнуйся. Мы найдем Уилла. — Если бы они не были на виду у всех, он заключил бы ее в свои объятия. Она уже не могла скрывать страх, у нее дрожали руки.

— Ты уверен?

— Конечно, уверен, — ответил Дарли и, не обращая внимания на окружающих, обнял ее за плечи, пока они стояли у поручней. — Твой брат молод и силен. Он все выдержит. С ним будет все в порядке. — Судя по выступившим на глазах слезам, Элспет готова была расплакаться, все ее опасения проявились на ее лице, охватили ее всю, без остатка. Он, конечно же, не мог не понять ее тревоги. Она узнает сегодня, жив ли ее брат, и, что бы там ни говорили, в этом заброшенном уголке не было никаких гарантий. Докторов было мало, тем более хороших докторов, а уж санитарные условия были просто ужасающими, особенно на военных судах, перевивших армейские части, с их привычным пренебрежем к человеческим условиям.

— Просто постарайся увидеть хорошую, светлую сторону. Как только мы найдем твоего брата, буквально через неделю-другую он вернется с тобой в Англию. — Он похлопал ее по руке. — И ты будешь рада. А он, скорее всего, будет рад еще больше, — добавил он с улыбкой.

— Ты слишком добр ко мне. — У нее мелко дрожала нижняя губа, хотя она упрямо изо всех сил удерживалась, чтобы не разразиться слезами. Капитан стоял лишь в нескольких шагах от нее, экипаж проявлял явное любопытство, поскольку им было хорошо известно жесткое правило Дарли касательно женщин на его яхте.

— Наоборот, дорогая, уж если решать, кто к кому добр, так это решительно в мою пользу, уверяю тебя. И если бы на нас не смотрело так много народу, я бы немедленно подарил тебе звонкий поцелуй в качестве доказательства.

— Нет, не надо! — быстро возразила она, на мгновение, забыв обо всех своих волнениях, а неминуемые слезы были остановлены приступом паники.

— Но ты меня чертовски искушаешь.

Его губы едва не касались ее ушей, запах его одеколона, привычный и бодрящий, и если бы существовала возможность остановить время, ей бы так хотелось сохранить навеки этот момент близости и теплоты.

— Ты сможешь поддаться искушению и соблазну чуть позже, — заявила она, ужасно благодарная, что он отвлек ее.

— Слушаюсь и повинуюсь, миледи. — Он ухмыльнулся. — И полагаю, что я никогда не говорил ничего подобного прежде. Надеюсь, ты соответственно должным образом впечатлена тоже.

Она вдруг улыбнулась:

— Это уж точно, и огромное спасибо тебе.

— Огромное пожалуйста. Смотри, там спускают шлюбку. Мы очень скоро будем на берегу.

Консул на поверку оказался чрезвычайно рассеянным ученым, гораздо больше интересующимся историей Древней Греции, чем исполнением своих обязанностей в Танжере, о чем свидетельствовал бледный цветего лица в этой стране палящего, обжигающего солнца. Но когда его упросили оторваться от книг, он, ознакомившись с рекомендательным письмом герцога Уэстерлендса, в превеликом смущении и в полном замешательстве попытался получить требуемую информацию от своего персонала. Прислуга была единственным его контактом с внешним миром, поскольку его секретарь ретировался в более здоровый климат пригорода Лондона, а замена до сих пор не прибыла.

— Дьявольщина, самое мерзкое сейчас — это отсутствие секретаря — пардон, мадам, за мою ругань, но будь все проклято, — ведь я пытаюсь сделать перевод Геродота! И мне некогда заниматься государственными делами!

По всей видимости, местный персонал давно уже был предоставлен своим делам, поскольку даже на то, чтобы собрать их вместе, потребовалась масса времени. Когда большая часть соплеменников была, наконец, собрана, выяснилось, что от них очень мало проку, поскольку на любые вопросы они отвечали либо пустым невидящим взглядом, либо пожатием плеч.

— Черт бы побрал ваши хитрющие глазки и всех вас вместе! — возопил консул Хэндли, щеки все больше заливала густая краска по мере того, как становилось ясно, что все расспросы словно увязали в песке. Повернувшись, он указал, пальцем в высокого мужчину с красным носом: — Исмаил, я приказываю тебе найти этого англичанина. — Эфенди, это невозможно. — Голос мужчины был мягким, резко контрастируя с резким визгливым голосом хозяина, а глаза полузакрыты. — Город бесследно поглотил их.

— Найди их, или я через час выставлю тебя и всех твоих родственников за дверь, черт тебя побери!

— Я сделаю все, что в моих силах, эфенди, но не могу обещать…

— Вот и делай! — оборвал его консул. — Вон, вон отсюда, все вы! У тебя есть час на все про все, Исмаил, в противном случае твоя бабушка будет спать на улице этой ночью. — Консул щелкнул пальцами, отпуская всю эту разномастную свору слуг, которые начали разбредаться столь же лениво и неспешно, как до этого собирались.

Исмаил, который, по-видимому, занимал должность мажордома, а по совместительству и благодетеля семейства, приложил сцепленные пальцы к виску и поклонился:

— Как пожелаете, эфенди. Я в вашем распоряжении.

— Да, да, я не сомневаюсь, — пробурчал консул. — Нам потребуется чай для леди и какой-нибудь приличный бренди. — Он повернулся к гостям с выжидательной улыбкой: — Город вам вряд ли интересен, не так ли?

Короткая вспышка раздражения Хэндли, вероятно, сыграла свою роль, поскольку Исмаил вернулся в пропахнувшую жасмином лоджию с видом на бухту прежде, чем они завершили свой чай. Проведя сначала совет и опрос среди родственников, он сообщил информацию, более или менее общеизвестную в городе.

— Несколько недель назад с какого-то английского корабля были высажены больные. Двое из этих варваров еще живы, эфенди, — доложил он. — Остальные умерли. Не желаете посетить их могилы?

Краска моментально исчезла с лица Элспет. Быстро выхватив чашку из ее дрожащей руки, Дарли поставил ее на стол и, наклонившись вперед, чуть слышно произнес:

— Он может не понимать, о чем говорит. — Подняв глаза, он обратился к Исмаилу нормальным голосом: — И где же сейчас те двое, что выжили?

— В варварской таверне у самой воды.

— Отведи нас туда. — Дарли протянул золотую монету, которая тут же вспорхнула с его ладони и бесследно исчезла в складках одежды Исмаила.

— Конечно же, я бы и сам сопровождал вас, если бы это потребовалось, — заявил консул со столь очевидной неискренностью, что, не дав себе труда подождать, раскрыл свою книгу. — Но я полагаю, что вы предпочтете разобраться в этой трагедии в частном порядке, — добавил он и принялся листать страницы в поисках места, где он остановился.