— Но ты хотя бы можешь согласиться, что сейчас ты не совсем трезв?
Он пожал плечами, легкая улыбка смягчила его сдержанность.
— Очень хорошо. Я, пожалуй, допущу, что сейчас мне стало лучше. Гораздо лучше, это уж точно, с тех пор как я поднялся на борт. — Он расплылся в улыбке. — А теперь будь столь мила, прими это от меня. — Он чуть поднял руки. — Считай это предложением мирного договора. Я должен был начать с этого.
Уступки человека с репутацией Дарли были в высшей степени заманчивыми, хотя, скорее всего и ему самому это было хорошо известно.
— Но ведь ты же не послушался родителей, не поддался их давлению, — заявила она, словно утратив остатки здравого смысла. А Софи была права, упрекая ее в отсутствии такта.
У него был более терпимый настрой, он не обиделся.
— Полагаю, что именно по этой причине я предпочел остаться.
— Кроме некоторых других причин, — сказала она, поддавшись стремлению женщин анализировать мужчин, которых они любят. — Подозреваю, на подобные поступки ты не способен.
— Это, на какие же? — В этот раз его голос звучал настороженно.
Любой, у кого сохранялись хотя бы остатки мозгов, заметил бы нотку раздражения в его голосе.
— Я слышала, как Малькольм сказал капитану, что я нахожусь здесь, на борту яхты, по твоему личному распоряжению, — заявила она, вовсе не испуганная его тоном. — Ведь у тебя, кажется, существуют свои правила насчет женщин на твоей яхте.
Он испустил какой-то нечленораздельный, ворчливый звук и вместо ответа кивнул на свои сжатые кулаки:
— Ты возьмешь их, или мне придется отдать их Софи? На тебе они будут смотреться лучше.
Было очевидно, что ответа она не дождется.
— Мне не следует принимать их, — сказала Элспет. — Будь я более праведной или менее любопытной, — она деликатно вздохнула, двинувшись от двери, заинтригованная, несмотря на самые лучшие намерения, — я бы сказала, отдай их Софи. Она заслуживает их больше, чем я.
Дарли чуть прикрыл глаза.
— Я так не думаю.
О Господи, вот она — несправедливая, порочная истина. Она остановилась.
— Так это пойдет в оплату за уже предоставленные услуги — или за будущие?
— Нет, это просто в знак моих самых нежных чувств, тебе следовало бы знать это, — проворчал он, чуть нахмурившись. — А вот более бесцеремонного объекта этих чувств, пожалуй, еще поискать надо.
— Позволь мне посомневаться в мужчинах вроде тебя, дары приносящих.
— Мужчинах вроде меня? — Ее настроение менялось с обманчивой, озадачивающей быстротой, или просто он был более пьян, чем думал.
— Не будь таким упрямым, Дарли, ты же известен как ловелас и соблазнитель. — Она отмахнулась рукой, словно отвергая что-то. — Я полагаю, ты частенько используешь подарки в любовных авантюрах и похождениях.
Она не боялась услышать правду, ей было все равно — за ним ли бегали, или он использовал всяческие подходы и уловки, самой ей не были нужны никакие дары или подношения, кроме тех, что он доставлял путем ласк.
— А может, тебе еще потребуется документ от моего исповедника, подтверждающий мою искренность? — пробормотал он с сардонической ухмылкой.
Она ответила суровым взглядом:
— Очень умно с твоей стороны, я уверена.
— Ну и пусть все катится к чертовой матери, — прорычал он и швырнул обе горсти драгоценностей в сторону постели. — Я ни о чем не прошу. — Вскочив на ноги, он подошел к шкафу с напитками, распахнул дверцы и схватил бутылку.
Элспет во все глаза смотрела на сверкающую дорожку из драгоценностей, протянувшуюся от кресла до постели, — серьги, браслеты, броши, колье из бриллиантов и жемчужин, кольцо с кроваво-алым рубином, упавшее на подушку.
Выдернув пробку, Дарли перевернул бутылку над бокалом, с нетерпением дожидаясь, пока напиток, не достигнет края, — лишь громкое бульканье нарушало безмолвие комнаты.
Все равно она не могла принять ничего столь дорогостоящего.
Почему Элспет не могла быть как остальные женщины, раздраженно размышлял Дарли, подняв бокал и одним глотком опустошив его.
Ей следовало извиниться. Она также должна была стать более уступчивой и сговорчивой, ведь очевидно, что Дарли поступился многим, чтобы угодить ей.
Он совершил ужасную, роковую ошибку, покинув Лондон! Merde и будь все проклято! Мягко выдохнув, он снова наполнил бокал, осушил его и снова наполнил.
Возможно, она провела слишком много вечеров, наблюдая, как ее супруг напивается до потери сознания, а может, Софи была права — она так и не научилась быть снисходительной.
— Разве это достойно мужчины, — выпалила она. — Питье решает все проблемы. Он резко развернулся.
— Это либо так, — процедил Дарли сквозь зубы, — либо нечто, что ты считаешь еще более противным.
Она напряглась:
— Как что?
— Господи, Элспет, как все, что так нравится мне. Это моя яхта, и ты здесь находишься с моего согласия. И вообще я намного тяжелее тебя. — Он вздохнул. — Смотри, я не должен был приходить сюда, но я здесь. И я обещал тебе, что не поверну назад. Так что же, черт возьми, ты хочешь от меня?
— Может, чтобы ты относился ко всему и вел себя как взрослый человек? — Еще не закончив фразу, она осознала, как нестерпимо обидно для него это прозвучало.
Костяшки его пальцев, державших стакан, побелели, и он быстро поставил его, пока тот не разлетелся вдребезги.
— Возможно, нам следует обсудить это позже. — Лет эдак через десяток, подумал он, шагая к двери.
— Я не буду винить тебя, если ты повернешь назад, — прошептала она, охваченная вдруг угрызениями совести, ее раздражительность была просто унизительной, настолько несчастной и безвольной, что она не могла найти объяснения своим поступкам. Могла ли она свалить вину за свою грубость на месяцы, проведенные с Графтоном.
Если бы только она могла.
Но эту ее неоправданную враждебность нельзя было просто оставить у двери Графтона. Эта вспышка безумия, царившее в голове смятение были связаны с Дарли. Она слишком желала его. А может, наоборот, недостаточно желала, чтобы принять его на его условиях.
А может, она и сама не знала, чего ей хотелось. За исключением одного — какая она все же безнадежная дура — ей хотелось ответной любви.
Ей хотелось, чтобы он любил ее — что было совсем невероятно.
Но особенно унизительным оказалось, что она стала именно тем, кем она так не желала быть, — еще одной из длинного списка женщин, согревавших постель Дарли.
Если бы проклятия могли помочь, она прокляла бы все на свете, если бы здравый смысл и спор могли помочь привлечь его, она бы спорила до хрипоты, до бесконечности, если бы мольбы служили достижению ее цели, она бы охотно занялась и этим. Но ее мозги сейчас были направлены в другую сторону, и, поддавшись отчаянию, Элспет медленно опустилась на ковер.
Лежа на ковре, она изо всех сил пыталась сдержать слезы. И на какой-то момент ей это удалось — пока первая слеза не потекла по щеке, и дамбу прорвало.
Он обернулся, пока она говорила, держа руку на ручке двери. Он смотрел на ее крушение, но не трогался с места, не уверенный, стоит ли ему вмешиваться. Она и без того уже внесла невыразимую сумятицу в его жизнь, вызвав большие перемены — вроде этого злополучного плавания в Танжер. Не говоря уже о шокирующем эффекте, произведенном ею на его семейство, последовавшие затем нравоучительные лекции о любви и счастье его отца, гневные нотации матушки.
Всерьез размышляя и взвешивая все безрассудство своей реакции, он поджал губы, сделал глубокий вдох, затем хмыкнул и даже на какой-то момент засомневался, в своем ли он уме, зачем он вообще оказался здесь. Затем, тихо выругавшись, Дарли захлопнул дверь, понимая, что, то, что он собирался сделать, шло полностью вразрез со здравым смыслом и всеми принципами, согласно которым он жил прежде.
Он медленно двинулся к ней — словно ожидая, что какая-то невидимая рука удержит его от этого шага, пока не окажется слишком поздно. Ничего подобного не произошло. Остановившись рядом, Дарли нагнулся и поднял ее на руки. И, совершив это, он понял, что его жизнь раз и навсегда бесповоротно изменилась.
