— Послушай, Янник. Я не вернусь. Я уже говорил об этом Мэгги…

— Ты не хочешь возвращаться, это точно? — грубо перебил его Янник. И прежде чем Давид успел что-то ответить, добавил: — Тогда можешь поцеловать меня в зад!

И положил трубку.

Сначала Давид хотел набрать номер снова, но остановился. Волк зашевелился, предлагая передать Яннику сообщение, от которого он не сможет отвернуться так же легко, как от телефонного разговора. Но Давид колебался. Он мог понять друга. Он ушел в мир, где не было места для Янника, даже если бы тот решился переступить границы Хагена. Он задумался над тем, не отправить ли к нему волка, но потом отказался от этой мысли. Выхода не было — и Янник понял это первым. Любая попытка быть ближе только ухудшит ситуацию.

Давид обхватил себя руками за плечи и бесцельно уставился в ночь, не обращая внимания на утешительное поскуливание волка. Итак, на пути в собственную жизнь он обрубил все концы. Это уже случилось, и смысла оборачиваться назад не было.

Совсем скоро ему придется вернуться к хранителю, и он не мог этому сопротивляться. А в ней все было таким зовущим, таким согревающим. И он, прислушиваясь к стуку ее каблучков, к ее дыханию, высунулся сильнее. Ей нравилось гулять по темным улицам, которые — как обычно в этом городе — принадлежали ей одной.

Он по-прежнему не понимал, почему понадобилось так много времени, чтобы найти ее. Можно подумать, что такую силу излучения, которая была присуща ей, трудно заметить! Настоящий фейерверк в темноте. Однако прошло немало времени до той поздней летней ночи, когда он нашел ее, а она — его хранителя. Было ли это действительно случайностью?

Вдруг оказалось, что он высунулся слишком сильно. Она повернула голову в его сторону, но он не стал сливаться со спасительной тенью. Он хотел, чтобы она увидела его. Поглядывая на него краем глаза, она пошла дальше, причем не быстрее, чем раньше. Ее запах, который доносился с ветром, говорил о том, что страха она не испытывает. То, что она не собиралась бежать, даже не отпрянула, придало ему мужества. Ему стало просто необходимо пробежать рядом с ней несколько шагов, может быть, мельком дотронуться до нее, прежде чем вернуться к своему хранителю. Когда его шерсть коснулась ее ног, у него возникла безумная надежда, что, может быть, она приоткроет врата, которые до сих пор открывались только во сне. Потом он услышал ее негромкий смех и вдруг забыл о своих желаниях. Осталось только здесь и сейчас…

Мета стояла перед зеркалом в спальне и теребила бюстгальтер-балконетт, из которого ее грудь угрожала вот-вот вывалиться. С точки зрения фигуры совместная жизнь с Давидом была сущей катастрофой. И не только потому, что он умел ужасно хорошо готовить. Он еще и постоянно соблазнял ее, а она позволяла себе съесть лишнее. Кроме того, они с Рахель выяснили, что их роднит любовь к еде. Так они в составе веселого трио проводили богатые на калории вечера. Результатом стали отчетливо округлившиеся формы, что Давид с удовольствием подчеркивал в своих кормительных ариях, потому что в отличие от самой Меты ему ее новые формы очень даже нравились. Не то чтобы новая фигура в форме песочных часов казалась ей некрасивой. Но она превращала ее в другую женщину… Она чувствовала себя значительнее, решительнее и какой-то… более волнующей. В последнее время ей пришлось выслушать несколько ядовитых намеков от Евы, да и мама была обеспокоена тем, что дочь набирает вес, но с этим было на удивление легко смириться. Ведь втайне она огорчалась из-за каждого нетронутого блюда, которое ей пришлось отставить на протяжении всех этих лет. Так вот она какая, выходит, новая Мета: во многих смыслах просто ненасытная! Хорошо, что с тех пор они с Карлом больше не встречались. Он был единственным человеком, которого она считала способным одним лишь взглядом положить конец ее новому развитию.

Мета снова потеребила край кружева, но бросила это занятие и натянула через голову свитер с высоким воротником-стойкой. Было совершенно бессмысленно отрицать следующее: ей придется либо заказывать себе новое белье, либо расстаться с Давидом. При мысли о том, что она может подразнить его этим, на лице Меты появилась довольная улыбка. Ах, и еще одно: если так будет продолжаться и дальше, в скором времени от смеха у нее появятся морщинки. Поэтому она не позволила улыбке остаться, надела высокие сапоги, взяла с вешалки пальто и шарф и вышла из квартиры.

На лестничной клетке Мета встретила седого господина с нижнего этажа, который стоял, зажав под мышкой субботний номер газеты, и приветливо поздоровалась с ним. Мужчина некоторое время удивленно смотрел на нее, словно не мог понять, кто это. Потом поднял вверх указательный палец, словно вспомнив что-то важное.

— А где же ваш рабочий?

— Ему нужно заработать немного денег, прежде чем он встретит меня на рынке, — быстро сказала Мета и вышла на улицу.

Ночью первый в этом году мороз покрыл все молочной пленкой, от которой сейчас остались только следы. Мете показалось, словно что-то коснулось города, накрыло его небольшими пробелами и изменило звучание привычных звуков. Она наслаждалась обжигающим холодом, когда делала глубокий вдох, и задумалась, не пройти ли пешком те несколько улиц до кафе, где они договорились встретиться с Эммой. Однако тут же автоматически включилась лень, и Мета решила, что сейчас не то время, чтобы рвать со старыми привычками, и жестом подозвала такси.

К ее огромному удивлению Эмма уже сидела на высоком табурете перед столиком. Словно то, что сестра пригласила ее позавтракать вместе, не было достаточно необычным само по себе. Приветствие заключалось в двух поспешно запечатленных на щеках поцелуях, и Мета уже начала жалеть о том, что пришла. Каждый раз, когда они оказывались вместе, у нее рано или поздно возникало чувство, что она — страшно нудная личность. И это при том, что Эмма почти никогда не вносила своей лепты в разговор.

— Хорошо выглядишь, — начала разговор Эмма, и Мета уже приготовилась выслушать едкие комментарии, которых, однако, не последовало.

— Спасибо, ты тоже, — ответила она чуть запоздало. И только потом заметила осыпавшуюся тушь под глазами у Эммы. Сестра выглядела так, словно появилась на этом табурете из ночного клуба. — Что это ты делала прошлой ночью?

Эмма запрокинула голову, словно для того, чтобы думать, ей необходимо было напрячься, потом опустила голову и сказала:

— Готова спорить, у тебя было интереснее.

Так вот откуда ветер дует. Мета пробормотала что-то невнятное и, чтобы отвлечься, обвела взглядом оживленное кафе. На заднем фоне плескалась французская поп-музыка, смешиваясь со звуками кухни и возгласами повара. Стена за баром была выложена мозаикой из оранжевых и зеленых камней, и Мета не могла сказать точно, нравится она ей или кажется отвратительной. Они сидели у окна, и она с удивлением заметила, что на город упала мгла, придавая всему голубоватый оттенок. Но скоро должно было появиться солнце и прогнать остатки морозной ночи.

— Ну же, Мета, не заставляй себя упрашивать. Я разрываюсь на части от любопытства и мечтаю узнать хоть что-то о твоей личной жизни. Как думаешь, что могло подвигнуть меня на то, чтобы не натянуть одеяло на голову, а прийти сюда? — Эмма облокотилась на стол и умоляюще посмотрела на Мету. Она действительно должна была испытывать немалое любопытство, чтобы решиться на такой подвиг. — До нас доходят только слухи. Ты нигде не показываешься со своим парнем, хотя Ринцо совершенно точно знает, что он живет у тебя. Это видно по тебе, говорит он. Тебя словно подменили. И мне хотелось бы знать, что представляет из себя этот Давид, что ты вдруг так изменилась!

Столько слов за один раз она в присутствии Меты еще никогда не произносила. Эмма тоже, похоже, осознала это обстоятельство, потому что откинулась назад и, чтобы замять неловкое молчание, принялась изучать свои ногти. К обоюдному облегчению к столику подошел официант и попросил сделать заказ. Его голос был очень мягким и, пожалуй, слишком приятным для мужчины. Обе заказали кофе с молоком и бриошь. Он понял только половину сказанного и вежливо переспросил. Мета радовалась каждой секунде, которая оттягивала разговор.