Рука Янника непроизвольно потянулась к пучку волос на затылке и подергала мокрые пряди.

— По поводу галереи ты знать не мог, — сказал он, пытаясь хоть как-то успокоить друга. — Послушай, мы бродили целый день, вломились даже на территорию Мэгги, чтобы найти дом, где живет Мета. И что мы должны были делать? Просто тупо стоять, ожидая, что парни Мэгги вот-вот схватят нас за зад? Чувак, галерея хоть на нейтральной территории находится.

Но Давид не производил впечатление человека, которого что-то могло успокоить.

— Если все будет по-настоящему плохо, то она решит, чего доброго, что я пытаюсь навязать ей свои картины. Зачем, черт возьми, я пошел туда? Если бы я хоть минутку подумал…

— Да ладно тебе, — сказал Янник и вытянул из кармана руку, чтобы коснуться рукава Давида, но остановился на полдороги.

То, что он хотел сказать, наверняка не понравится его другу. Но если он правильно оценил поведение Давида, тому нужен был выстрел с кормы, пока он окончательно не запутался в этой дурацкой истории.

— То, что было между тобой и той женщиной, это просто немножко секса. Во второй раз, похоже, не получится, ну и что? Лучше так, чем если бы она надеялась на любовную историю. Это только усложнило бы дело.

Янник забеспокоился, когда Давид лишь неопределенно кивнул, не ответив на его взгляд. По-настоящему убежденным он не выглядел. Если Давид действительно надеялся на что-то в этом роде, то лучше сразу сказать, чтобы он выбросил это из головы. Гораздо лучше, чем собирать останки, когда Хаген с ним покончит.

— Любовные истории не для нас, Давид, — тихо произнес Янник. — Ночку покувыркаться, это ладно. Все остальные посмеются, почешут друг другу яйца, рассказывая пошлые анекдоты. Но если ты начнешь встречаться с кем-то не из нашего круга… Ты знаешь так же хорошо, как и я, чем это заканчивается.

Давид по-прежнему не поднимал головы, но потом все-таки посмотрел на друга.

— Возможно, не стоило так легкомысленно отказываться от предложения Хагена подняться выше, — хриплым голосом сказал он, словно слова давались ему с трудом.

Янник отступил на шаг и уставился на него.

— Ты ведь не серьезно…

— Это мы еще посмотрим.

— Привет! Я хотела спросить, нет ли у тебя времени и желания выпить чашечку кофе? Чтобы подсластить перерыв, я даже могу захватить пару трюфелей. — Рахель остановилась в дверях и подняла вверх прозрачный целлофановый пакет с шоколадными конфетами светло-коричневого цвета. — Малина-чили — это достаточно шикарно для тебя?

Мета, не отрывая взгляда от письменного стола, только махнула рукой. Этого Рахель оказалось достаточно, и она проскользнула в офис, при этом нечаянно пролив кофе. Она поспешно поставила обе чашки на письменный стол, проигнорировав недовольный вздох Меты по поводу пятен.

Рахель с наслаждением опустилась в мягкое кресло для посетителей и вытерла руку бумажной салфеткой. Если бы Мете пришлось описывать эту женщину из бухгалтерии, то сегодняшняя картина подошла бы как нельзя лучше. Потому что именно такой Рахель и была: раскованная, прагматически настроенная женщина с темными волнистыми волосами, которые уже — хотя ей было лишь слегка за тридцать — серебрились первыми седыми прядями. Рахель не обращала внимания на подобные мелочи, которые были в ее глазах пустой тратой времени.

Равно как и на свои пышные бедра и животик, как раз выглянувший из-под поло. Для Меты, наказанной кругом знакомых, для которых рубенсовские фигуры были столь же отвратительны, как и почерневшие корни зубов, Рахель стала символом отдыха от напряженных будней. Эти совместные перерывы вошли у них в привычку несколько месяцев назад. Сейчас Мета не смогла бы сказать, каким образом так получилось, равно как и то, о чем они могли говорить. Казалось, не могло быть более различных женщин, в жизни которых не было никаких точек соприкосновения. Тем не менее время перерыва проходило быстро и очень весело. Они смеялись не тем резким смехом, во время которого каждый старается рассмеяться погромче, потому что анекдот до ужаса смешной, а скорее свободно хихикали.

— Малина-чили? — машинально повторила Мета, и в ней возникла смесь желания с легким налетом паники. Под кремовой оболочкой обозначилось нежно-розовое зерно. Устоять невозможно. — Н-да… Значит, сегодня вечером опять будет только суп-мисо.

Рахель наблюдала за тем, как Мета перегнулась через слишком большой стол, чтобы выудить из пакетика трюфель и взять кофейную чашечку.

— Он с цельным молоком, — сказала она и тут же пожалела о своем комментарии, потому что Мета уже собралась отставить чашку. — Брось, это была шутка. Но в этом широком прямом платье ты выглядела бы гораздо лучше, если бы на ребрах было чуточку больше мяса.

Мета обиженно заморгала, потому что вообще-то признавала правоту Рахель: сама Мета терпеть не могла свои неуклюжие ноги и худощавое декольте. Но еще меньше ей нравилось не соответствовать образу привлекательной женщины, преобладавшему в ее окружении. Словно прочтя ее мысли, Рахель сказала:

— Однако что я могу понимать в моде, которая выглядит словно пара сложенных отрезов ткани? — При этом блеск в глазах выдавал, что Рахель тоже осознает различие между ними двумя.

Мета представила, как Рахель вечером устраивается на диване с несколькими подружками, а по телевизору показывают старый художественный фильм. В руках женщины держат бутылки с пивом, и между ними лежит разорванная упаковка чипсов.

Может быть, в такие моменты Рахель пытается описать своим подругам Мету:

— Лунки на ногтях слегка голубоватые, потому что кроме кофе у нее в желудке ничего нет и потому что она мерзнет в этих простеньких открытых платьях. Но ведь невозможно стоять в галерее в брючном костюме, словно в банке. Искусство — это шикарно, и нельзя приходить в таком виде, как будто ты выполняешь рутинную работу.

— Итак, единственное, что вас объединяет, — это совместные посиделки за чашкой кофе, — наверное, говорит одна из женщин, светлые волосы которой напоминают шерсть дворняжки. Скорее всего, решила Мета, она прозябает в страховой компании. — Это немного.

— Что ж, — отвечает Рахель, словно ей сложно облечь их отношения в слова. — В каком-то смысле нам это подходит.

Вот именно, в каком-то смысле подходит, пусть даже Мету никогда не приглашали и не пригласят на этот диван. Но у них обеих достаточно подруг. И выглядят они настолько похоже, что иногда кажется, словно смотришься в зеркало. Для этого Рахель ей не нужна.

Пока Мета предавалась фантазиям, понемногу откусывая шоколадную конфету, Рахель сделала несколько глотков кофе, а потом указала на мокрый пакет, на котором по-хозяйски лежала рука Меты.

— Это уже само по себе произведение искусства или там есть что-то еще?

На бледное лицо Меты вернулись краски, и она расправила разорванную бумагу.

— Это подарок, — сказала она и вдруг ощутила потребность рассказать Рахель о Давиде.

Но это было невозможно здесь, в чистеньком офисе, с тщательно подобранными работами на стенах и панорамным окном, выходившим прямо на стену соседнего дома. Ринцо, который устраивал галерею, это показалось ужасно смешным: вид на бетон, ха-ха! Но при этом он не захотел расположиться в этом офисе сам.

— И ты не хочешь его распаковывать?

— Думаю, я и так знаю, что внутри.

— Ну и что?

Мета неохотно принялась снимать бумагу. Открылась картина высотой в добрый метр, которую она видела в квартире Давида. Вблизи она оказала на нее такое же воздействие, тем не менее Мета сразу увидела, что акриловая краска наложена не в особенно искусной технике. Она разочарованно отметила, что подписи нет. На обратной стороне полотна ее тоже не было.

— И никаких слов о любви? — поинтересовалась Рахель.

Она протянула руку к картине, а когда Мета заколебалась, предложила ей в обмен трюфель. Мета склонила голову на бок, но в конце концов согласилась на обмен. Нахмурив лоб, Рахель принялась разглядывать полотно. Через некоторое время она повернула его на бок, потом совсем перевернула, и все равно на ее лице не обозначилось и следа понимания.