<1916> «О край дождей и непогоды…» О край дождей и непогоды, Кочующая тишина, Ковригой хлебною под сводом Надломлена твоя луна. За перепаханною нивой Малиновая лебеда. На ветке облака, как слива, Златится спелая звезда. Опять дорогой верстовою, Наперекор твоей беде, Бреду и чуюяровое По голубеющей воде. Клубит и пляшет дым болотный… Но и в кошме певучей тьмы Неизреченностью животной Напоены твоя холмы. <1917> «Колокольчик среброзвонный…» Колокольчик среброзвонный, Ты поешь? Иль сердцу снится? Свет от розовой иконы На златых моих ресницах. Пусть не я тот нежный отрок В голубином крыльев плеске, Сон мой радостен и кроток О нездешнем перелеске. Мне не нужен вздох могилы, Слову с тайной не обняться. Научи, чтоб можно было Никогда не просыпаться. <1917> «Не напрасно дули ветры…» Не напрасно дули ветры, Не напрасно шла гроза. Кто-то тайный тихим светом Напоил мои глаза. С чьей-то ласковости вешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле. Не гнетет немая млечность, Не тревожит звездный страх. Полюбил я мир и вечность, Как родительский очаг. Все в них благостно и свято, Все тревожное светло. Плещет рдяный мак заката На озерное стекло. И невольно в море хлеба Рвется образ с языка: Отелившееся небо Лижет красного телка. <1917 > «О Русь, взмахни крылами…» [53] О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встает иная степь. По голубой долине, Меж телок и коров, Идет в златой ряднине Твой Алексей Кольцов. В руках — краюха хлеба, Уста — вишневый сок. И вызвездило небо Пастушеский рожок. За ним, с снегов и ветра, Из монастырских врат, Идет, одетый светом, Его середний брат. От Вытегры до Шуи Он избраздил весь край И выбрал кличку — Клюев, Смиренный Миколай. Монашьи мудр и ласков, Он весь в резьбе молвы, И тихо сходит пасха С бескудрой головы. А там, за взгорьем смолым, Иду, тропу тая, Кудрявый и веселый, Такой разбойный я. Долга, крута дорога, Несчетны склоны гор; Но даже с тайной бога Веду я тайно спор. Сшибаю камнем месяц И на немую дрожь Бросаю, в небо свесясь, Из голенища нож. За мной незримым роем Идет кольцо других, И далеко по селам Звенит их бойкий стих. Из трав мы вяжем книги, Слова трясем с двух пол. И сродник наш, Чапыгин [54], Певуч, как снег и дол. Сокройся, сгинь ты, племя Смердящих снов и дум! На каменное темя Несем мы звездный шум. Довольно гнить и ноять, И славить взлетом гнусь — Уж смыла, стерла деготь Воспрянувшая Русь. Уж повела крылами Ее немая крепь! С иными именами Встает иная степь. <1917> «Гляну в поле, гляну в небо…» Гляну в поле, гляну в небо — И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край. Снова в рощах непасенных Неизбывные стада, И струится с гор зеленых Златоструйная вода. О, я верю — знать, за муки Над пропащим мужиком Кто-то ласковые руки Проливает молоком. <1917> «Разбуди меня завтра рано…» [55] Разбуди меня завтра рано, О моя терпеливая мать! Я пойду за дорожным курганом Дорогого гостя встречать. Я сегодня увидел в пуще След широких колес на лугу. Треплет ветер под облачной кущей Золотую его дугу. На рассвете он завтра промчится, Шапку-месяц пригнув под кустом, И игриво взмахнет кобылица Над равниною красным хвостом. Разбуди меня завтра рано, Засвети в пашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану Знаменитый русский поэт. Воспою я тебя и гостя, Нашу печь, петуха и кров… И на песни мои прольется Молоко твоих рыжих коров. вернуться «О Русь, взмахни крылами…»— В письме к своему другу поэту А. В. Ширяевцу от 24 июня 1917 года Есенин подробно писал об особом пути народных крестьянских писателей и их отношении к «питерским литераторам»: «Об отношениях их к нам судить нечего, они совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы… Им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина… Им все нравится подстриженное, ровное и чистое, а тут вот возьмешь да кинешь с плеч свою вихрастую голову, и боже мой, как их легко взбаламутить» (Собр. соч., т. 5, с. 73–74). Определенный отсвет подобных настроений виден и в стихотворении «О Русь, взмахни крылами…». Объясняя спустя полгода после этого письма полемический характер упоминания в стихотворении «среднего брата» — поэта Николая Алексеевича Клюева (1887–1937), Есенин писал: «Клюев, за исключением «Избяных песен», которые я ценю и признаю, за последнее время сделался моим врагом… Значение среднего в «Коньке-горбунке», да и во всех почти русских сказках — «Так и сяк». Поэтому я и сказал: «Он весь в резьбе молвы», — то есть в пересказе сказанных. Только изограф, но не открыватель» (Собр. соч., т. 5, с. 77). Неприятие консервативных идей Клюева, его идеализации патриархальщины и церковности, побудило Есенина назвать (в беседе с А. А. Блоком в январе 1918 г.) его творчество «черносотенным», а позже неоднократно писать о своей «внутренней распре» с ним. Показательно в этом отношении и стихотворение «Теперь любовь моя не та…», посвященное Н. А. Клюеву. вернуться ЧапыгинАлексей Павлович (1870–1937) — советский писатель, автор исторических романов «Разин Степан» и «Гулящие люди», в те годы работал над рядом произведений из крестьянской жизни. вернуться «Разбуди меня завтра рано…»— «По словам Есенина, это стихотворение явилось первым его откликом на Февральскую революцию», — сообщала С. А. Толстая-Есенина в своих комментариях к стихам Есенина (хранятся в Государственном литературном музее — Москва). |