Явился Маркина, этим вечером его дама глядела веселей, чем прежде, и он осмелился заговорить более пространно о любовных своих муках и желаньях; Руфина слушала милостиво, была нежней обычного, даже вселила в него некоторые надежды, и влюбленный старик уверился, что крепость вскоре будет завоевана; дабы ускорить любовную победу, он подарил в этот вечер гостье нарочно для нее купленный перстень с брильянтом, стоившим не менее пятидесяти эскудо и окруженным мелкими рубинами. Дама рассыпалась в благодарностях и хотела было на радостях потешить Маркину пением романсов, но затем сказала, что гитара, мол, дрянная, прямо в руки брать не хочется; тогда Маркина пообещал на другой день привезти арфу — Руфина и на арфе была мастерица играть. Удалились на покой, каждый со своими мыслями, — Маркина, мечтавший о благосклонности Руфины, обдумывал, как он добьется этого подарками, ибо знал, что дары ускоряют любое дело; Руфина же прикидывала, как бы побыстрей совершить кражу.
На следующий день Гарай, человек искушенный в воровских хитростях, подобрал себе дружков, также мастеров своего дела; они следили за Маркиной весь вечер, дожидаясь, когда он уляжется, что на сей раз он сделал позже обычного, ибо Руфина нарочно занимала его своим пеньем. Около полуночи Гарай с товарищами притащили к усадьбе соломенное чучело, накрытое плащом, и поставили его стоймя, против окна спальни Маркины. Чучело подперли жердью, чтобы потверже стояло. Ночь была темная, для грабителей самая подходящая. Поставив чучело, они принялись громко стучать в ворота, по всей усадьбе пошел грохот и разбудил Маркину, заснувшего первым сном; он проснулся и тревоге, странным показалось ему, что в такой час кто-то ломится в усадьбу, чего раньше не случалось ни разу, — все знали, какой он нелюдим, и по ночам его никто не навещал; Маркина кликнул слугу, велел посмотреть, кто стучится в ворота; полусонный слуга пошел к воротам и стал спрашивать, кто там, но ответа не было; не заметив чучела, стоявшего у ограды, слуга возвратился в дом и доложил хозяину, что никого не видать. Маркина немного успокоился, но покой был недолгим — Гарай, зачинщик всей проделки, принялся стучать еще громче. Сильно встревожившись, Маркина приказал слуге еще раз взглянуть, кто стучит; однако и на сей раз никто на вопрос слуги не ответил, и он снова принес эту весть хозяину — тот в сердцах накинул плащ прямо на голое тело, стал у окна и закричал:
— Кто это стучится ко мне в такой час?
Но и ему не ответили, тогда Маркина, оглядев местность более внимательно, чем слуга, заметил чучело — стоя неподвижно, оно было главным действующим лицом проделки, предметом которой был Маркина. Страх объял Маркину, когда он увидел, что, сколько он ни кричит, незнакомец не отвечает, и, черпая силы в слабости, он громко сказал:
— Сеньор любезник, ежели вы решили ломать комедию от праздности и по юношескому недоумию, я этого не потерплю; добром прошу вас убираться прочь и не тревожить наш покой, не то вам придется бежать по севильской дороге так быстро, как вам и не снилось, — ежели вздумаете еще раз меня беспокоить, я буду стрелять.
С этими словами он закрыл окно и направился к кровати, но едва улегся, как раздался еще более громкий и отчаянный стук. Тогда Маркина схватил заряженный мушкет, всегда стоявший наготове для охраны и защиты его скарба, и опять подошел к окну; увидав на том же месте фигуру, которая сама, разумеется, не могла сдвинуться, он сказал:
— Какая наглость — без нужды и причины нарушать мой сон! Неучтивость ваша переходит всякие границы и достойна столь же неучтивой отповеди; убирайтесь прочь от моего дома, кто бы вы ни были, ежели не хотите, чтобы я прогнал вас силой, грубиян этакий!
Тут Маркина взвел курок мушкета и прицелился. Видя, однако, что его угрозы не вызывают у безмолвной фигуры ни малейшего страха, он подумал, что незнакомец, делая вид, будто не боится его мушкета, попросту над ним насмехается; он потребовал в третий раз, чтобы его не вынуждали к крайности, но все увещания были бесполезны, и Маркина решился выстрелить, причем не в воздух, не для устрашения, а прямо в наглеца; хорошенько прицелившись, он метким выстрелом всадил две пули в соломенное чучело, и оно рухнуло наземь.
Гарай следил за всем этим, не спуская глаз и настороженно прислушиваясь; как только произошло то, чего он ждал, и сраженное выстрелом чучело упало, он жалобно простонал: «Ах, меня убили!» И тотчас же он сам и его товарищи начали кричать, будто возмущаясь такой жестокостью. Маркина был до смерти напуган своим поступком — скряги всегда трусливы и пуще всего боятся, как бы не пострадало их имущество. Он закрыл окно и пошел будить Руфину (это было нетрудно, она, конечно, не спала, с нетерпением ожидая, удастся ли ее затея). Сильно встревоженный, Маркина рассказал ей о своем выстреле; она прикинулась огорченной и стала выговаривать ему за столь безрассудную решимость — ежели он, мол, знал, что это шутка и что у себя дома он в безопасности, можно было выказать чуточку терпения, пусть бы себе стучали в ворота, сколько хотят, лучше стерпеть небольшое беспокойство, нежели мучиться от страха и казниться, что совершил убийство. Много она ему наговорила, бедный Маркина совсем приуныл и напугался, сам не зная, что теперь делать. Руфина посоветовала ради его безопасности сейчас же укрыться в монастыре святого Бернарда — нет, мол, никаких сомнений, что, ежели утром найдут здесь убитого, Маркину схватят, ведь труп лежит у его усадьбы. Маркина проклинал час своего рождения, так убивался, такие глупости говорил, что когда бы Руфине не надо было притворяться, она бы хохотала во все горло. Бедняга поднял на ноги челядь, рассказал, что случилось, и все стали осуждать его за опрометчивость; старик едва не сошел с ума, он уже видел себя в руках правосудия, свои денежки в карманах блюстителей порядка и свою жизнь в смертельной опасности, если его подвергнут мучительным пыткам и он сознается в преступлении; он позабыл, что защищать себя и свое добро — естественное право каждого.
Весь этот переполох кончился тем, что Маркина и впрямь решил бежать в монастырь святого Бернарда, только сомневался, кому поручить свои деньги. Доверить слугам было страшновато, отнести кому-нибудь из друзей он бы уже не успел, да и друзей-то у него почти не было из-за противного характера. В большом смятенье он снова спросил совета у Руфины. Она же, с виду не менее огорченная и напуганная, чем он сам, прикинулась, будто не знает, что ему посоветовать, хотя в уме все уже рассчитала заранее и все ее расчеты сбылись; наконец она спросила, много ли у него денег. Маркина честно признался, что дома у него хранятся четыре тысячи дублонов да еще две тысячи серебряных двойных дукатов.
— Я бы вот что сделала, — молвила хитрая бабенка. — Груз слишком тяжел, и вам не удастся в этот час незаметно унести деньги к друзьям, а потому заройте их в усадьбе, отметив место каким-нибудь знаком, чтобы смогли его отыскать; все это вам надлежит проделать собственноручно, чтобы не видел никто из слуг, иначе они, чего доброго, вас ограбят; я же не могу оставаться здесь, хотя, разумеется, сохранила бы ваш скарб в целости; но я боюсь, что если явятся блюстители правосудия, меня первую схватят, а я, лишь с трудом спасшись от опасности, не желала бы вновь ей подвергаться.
Как ни был удручен Маркина, он, слыша эти речи, расчувствовался, безмерно тронутый такой заботой о нем; бедняга уже не надеялся спастись и плакал горькими слезами. Руфина его подбадривала — ей надо было, чтобы задуманный план осуществился; собравшись с духом, Маркина приказал слугам разойтись по их комнатам и не выходить, сам же он и Руфина, которой он одной доверял, ибо по уши влюбился, отправились за деньгами. Хранились они в сундуке, окованном железными полосами и запиравшемся на такой хитроумный ключ, что ни подделать его, ни взломать замок было немыслимо, и добраться до денег можно было только тем способом, который изобрела Руфина и успешно применила. Монеты вынули, переложили золото в небольшой ларец и понесли в сад; там Маркина вырыл лопатой глубокую яму, дублоны были погребены, а рядом оставлено место для шести мешков с двумя тысячами серебряных дукатов; с великим трудом притащили и дукаты — Маркина-то был стар и немощен, а его помощница непривычна таскать на спине тяжести.
