— Примет достаточно, — сказал Сарабия жене, — возражать не приходится; сеньора, тотчас отдайте ему платье; раз он так настойчиво требует, наверно, оно очень нужно, а ежели вам неохота подняться с места, дайте мне ключ от сундука, где оно лежит, я сам за ним схожу.
Тут уж Руфине нечего было возразить; лопаясь от злости, она встала из-за стола, вынула платье из сундука и подала его Роберто со словами:
— Целую руки сеньоре донье Леонор и прошу прощенья, что не могла отослать платье раньше, — я хотела показать его подруге, которая собирается шить себе по этому образцу.
Когда она вручала платье переодетому поклоннику, ее глаза метали молнии, так ее взбесило коварство Роберто. Мнимый слуга вышел, Сарабия спросил, для кого это она брала платье. Руфина сказала, что для подруги, которая хочет сделать себе такое же; этим она рассеяла подозрения мужа, затаив в душе негодование на хитреца, сумевшего отобрать платье, когда она уже считала его своей собственностью! С того дня она задумала отомстить Роберто за оскорбление и вскоре сообщила о своих замыслах служанке, поведав той, как было дело. Ее рассказ случайно подслушал Трапаса и решил взять месть на себя, тряхнуть стариной — ведь был он когда-то большим забиякой. Зная, что обидчик посещает те же притоны, что и он, Трапаса однажды встретился с Роберто и вызвал его на поле Таблада; там он сообщил причину, из-за которой искал встречи, оба обнажили шпаги, но Трапасе не повезло — тот день стал для него последним. Роберто ловким ударом шпаги лишил его жизни и последнего покаяния — подобный конец ждет тех, кто живет так, как жил Трапаса.
Роберто скрылся. Трапасу принесли в дом зятя, где прием ему был оказан кисло-сладкий: кислый, потому что предстояли расходы на погребение, но и сладкий, потому что зять избавился от обузы, — терпеть в доме такого тестя, как Трапаса, было нелегко, и Сарабия, держа при себе беспутного прощелыгу, совершал настоящий подвиг.
Сеньора Руфина плакала по отцу обоими глазами. Мне, пожалуй, скажут: где, мол, это видано, чтобы плакали одним; но к отвечу, что когда горюют по-настоящему, как горевала она, то плачут навзрыд, и никакие утешения не осушат и части слез. К тому же Руфина плакала за двоих — за себя и за мужа, который, как водится у зятьев, лишь для виду вздыхал и строил скорбные мины.
У Руфины остался супруг, для женщины добронравной это могло бы служить утешением в горе; но Руфина жила с мужем скверно и оттого горевала вдвое — а вина тут родителей, которые поощряют неравные браки.
Сарабия был счастлив, что он муж молодой и красивой женщины, но Руфина — отнюдь: ей нужен был ровня по возрасту, пусть и не такой состоятельный. Это и толкнуло Руфину нарушить благоприличие, презреть узы брака и искать развлечений в надежде, что они будут и приятны и прибыльны, — мы уже знаем, как она преуспела в последнем и какую прибыль ей принесла шуточка Роберто; Руфина так на него обозлилась, что все бы отдала, только бы найти человека, который покарает обидчика. Случай представился — не зря Руфина выходила покрасоваться перед людьми и часы, украденные у мужа, который все хлопотал по своим делам.
В один из праздничных дней, когда в Севилье при большом стечении народа веселятся особенно бурно, а бывает это каждую пятницу в пору между двумя славными праздниками — пасхой и пятидесятницей, — вблизи Трианы, там, где струится прозрачный Гвадалквивир, знаменитая андалусийская река и зеркало для стен Севильи, в одной из множества убранных зеленью лодок, в которых катают горожан лодочники, наживающиеся за счет бездельников, сидела Руфина; она отправилась на праздник с разрешения супруга, так как ее сопровождала соседка, которой Сарабия, не зная тайных помыслов этой особы, решился доверить жену, — пусть мужья возьмут это себе на заметку, такая дружба может привести к последствиям пренеприятным. Соседка была женщина легкомысленная, щеголиха и сплетница. Для нее, Руфины и еще двух подружек наняли отдельную лодку, однако жадность побудила лодочника взять еще пассажиров; его подкупил некий идальго, бродивший с тремя друзьями по берегу реки в ожидании подобного случая — на это у севильских повес отличный нюх — и приметивший Руфину, когда она, садясь в лодку, открылась. Юному гуляке — назовем его Фелисиано — приглянулось ее лицо, он вмиг уговорил своих друзей напроситься в лодку к дамам, для чего соблазнил лодочника деньгами, иже устраняют все препятствия.
Мужчины сели в лодку, и Фелисиано пристроился поближе к Руфине, чтобы приступить к свершению своих замыслов. Был он сыном богатого идальго, который некогда вел торговлю в Индиях, преуспел и накопил большое состояние; единственный сынок, Фелисиано располагал для своих забав капиталами отца, сорил деньгами и наверняка промотал бы их быстрее, чем отец скопил, — он играл, волочился за женщинами, был окружен друзьями из тех, что не вылезают из харчевен и трактиров, и так был расточителен, что всегда расплачивался за всю компанию; кроме того, он отличался дерзким нравом, чем грешат многие сынки севильских горожан, избалованные родителями, подобно этому Фелисиано. Итак, он уселся подле сеньоры Руфины, а товарищи его — подле ее подруг, лодка отчалила и, покружив по реке не более получаса, пристала к берегу — лодочнику были заплачены немалые деньги, чтобы он так поступил. Фелисиано не терял времени, за полчаса ом успел столь красноречиво поведать сеньоре Руфине о своих чувствах, что она, поверив его нежным словам, стала, как особа добросердечная, одарять его милостивыми взорами. Фелисиано был смышлен, остроумен и в подобных случаях выкладывал весь свой запас острот, каковой товар неизменно вызывал хохот у дам, восторгавшихся его шуточками; Руфина также слушала с удовольствием, красноречие нового любезника пришлось ей по вкусу. Ничего не скрывая, она рассказала, что замужем, назвала свое имя и дом; Фелисиано ответил тем же, поведав без утайки все о своей особе, сообщив, кто он, как богат и как страстно желает ей служить. Весь вечер продолжалась эта дружеская беседа, к великой радости поклонника и к удовольствию Руфины, имевшей в виду две цели: первое — уговорить Фелисиано, чтобы он отомстил Роберто, и второе — обобрать его, насколько сумеет. Обе цели были достигнуты, как она и желала, но об этом мы скажем позже.
С того дня Фелисиано стал часто наведываться на улицу, где жила Руфина, делая это в те часы, когда Сарабия уходил в Торговую палату или в свои конторы. Проученная Роберто, дама стала осторожней: прежде чем Фелисиано был допущен в дом, ему пришлось осыпать ее подарками — лакомствами, нарядами и драгоценностями; так что он расплатился и за себя и за Роберто — лишь тогда Руфина раскрыла ему свои объятья.
Насладившись обладанием, любовь обычно остывает, но здесь вышло наоборот — Фелисиано с каждым днем любил Руфину все сильнее, словно еще к ней не притронулся. В это время случилось так, что Роберто выиграл в карты более шестисот эскудо, и, вопреки обычаям игроков, которые думают не о нарядах, а лишь о том, чтобы иметь деньги для игры, юноша заказал себе платье побогаче и разоделся щеголем. Узнав, что Фелисиано часто прохаживается по улице, где живет Руфина, он был задет за живое и надумал, выпросив прощение за прошлую обиду, вернуть ее любовь; с таким намереньем он начал ходить на ее улицу, что заставило Фелисиано призадуматься — ради кого тут прогуливается этот Франт. Старания Роберто вернуть любовь Руфины лишь усиливали со ненависть — всякий раз, когда она его видела, она с яростью вспоминала о его проделке и, жаждая мести, говорила себе, что верней всего возложить ее свершение на Фелисиано, — вот на какие дела подбивают женщины своих обожателей, отчего и случается каждый день столько прискорбных убийств.
Руфина не открыла Фелисиано, что произошло меж нею и Роберто, но, дабы укрепить его чувства, повела их по ложному следу, сказав, что Роберто за ней ухаживает и предлагает ей подарки, но она, мол, все это отвергает ради него, Фелисиано; этим она разожгла страсть Фелисиано, он воспылал ревностью, свято веря в истинность речей Руфины, тем паче что соперник все чаще появлялся на ее улице и порою мешал ему насладиться любовью, — Руфина теперь нарочно уклонялась от свиданий с Фелисиано, чтобы еще больше распалить его вражду к Роберто. Дело кончилось тем, что Фелисиано, один из первых забияк в Севилье, себя не помня от ревности, повстречался как-то ночью у дома своей дамы с Роберто; Руфина в это время уже спала, а муж ее проверял конторские счета; увидав Роберто, Фелисиано окликнул его по имени, подошел к нему и, чтобы не поднимать шуму на улице, повел в тупик, к ней примыкавший, куда выходили окна комнаты, где Сарабия сидел за бумагами. Итак, оба соперника прошли в тупик, и Фелисиано заговорил первым:
