— В комедии вашей милости, — сказал автор, — полно всяких диковин! Как ваша милость полагаете, где мы найдем семерых девиц, в нашей-то столице!
— Сеньор, без расхода нет дохода, — сказал поэт. — Коль не будет подлинных девиц, наймите поддельных, пусть сыграют роль настоящих; но, разумеется, ежели бы удалось сыскать невинных девиц, комедия удалась бы лучше.
— Вы меня немного утешили, ваша милость, — сказал автор. — Такое количество актеров я найду, хотя бы пришлось напимать женщин, которые еще не ступали на подмостки. Что ж, ваша милость, начинайте читать стихи.
— Слушаюсь, — отвечал поэт и прочитал: — «В первой сцене появляются дон Очоа, первый любовник, и Гойенече Уполовник, его слуга; оба в дорожной одежде, в сапогах со шпорами, в шляпах и с зонтами».
— Но если на них шляпы, к чему тогда зонты? — сказал автор.
— Ваша милость плохо знает, какие погоды бывают у нас в Бискайе летом; боже мой, такие ливни, что кажется, разверзлись хляби небесные, сил нет терпеть, а потом выглянет солнце да как начнет жарить — прямо мозги плавятся.
— Вполне вам верю, — сказал автор, — читайте, ваша милость, дальше.
Поэт приосанился и с изящным жестом начал читать:
— Очоа
Вот Бискайя — отчий край,
Уполовник Гойенече!
От столба до стройных рей
Край простерт — в нем все иначе,
Видишь — бука ствол кривой?
Из любых краев и градин
Я сюда влекусь, храня
Страсть (ей дух чужбины вреден)…
Уполовник
Дали имечко стране
Из-за буковых уродин!
Очоа
Ах, Острохелинда-свет,
Ты Бискайи сеньоресса,
Лишь тобой край отчий свят,
Ты…
Уполовник
Очоа
Будь свидетель небосвод:
Пусть соперника Гарнику
Кони резвые несут —
Я пойду на хитрость, ну-ка!
Он грехом не будет сыт,
Пусть рыдает одиноко…
Зло меня терзала страсть,
Ведь ее нещадна буря,
И легко ли выдрать кость
Из клыков такого зверя?
Нет, не жалуюсь я, пусть —
Чуть живое, тело радо
Вновь любови крест нести…
Уполовник
Приготовься же к награде.
Очоа
Уполовник
К мукам ревности,
А не то — к забвенья аду!
Очоа
Ох, как долго жизнь влеклась,
Отвоевывая милость
Наконец отведать вкус
Этой рыбки…
Уполовник
Эка малость!
Лопай, братец, вкривь и вкось.
Очоа
Этот замок безупречно
Цвет любви хранит.
Покличь Стража.
Уполовник
Что за юмор мрачный?
Для тебя, я вижу, ключ —
Слаще скважины замочной!
Тут появляется один из тринадцати, по имени Чаварриа, со свечой на голове и со стены замка, который должен быть сооружен на подмостках, говорит
Чаварриа
Оглашенный! Дома все ль?
Воет, словно кошка в марте
Или всех чертей посол.
Чтоб сгореть тебе до смерти!
Ты крючок ли? Альгвасил?
Очоа
Не петля и не крючок я,
Но могу — в секунду хоть! —
Сжить со свету человека…
Чаварриа
А на это мне чихать
От рассвета и до мрака.
Уполовник
Усмири-ка злобы прыть,
Не ори на пол-Европы…
Очоа
Ах, орлом сейчас бы стать,
Чтобы выдрать враз из брюха
Дурня пакостную плоть!
Вскоре слушатели поняли, что коль стихи и дальше таковы, то после чтения длинной комедии в пятнадцать листов их кондрашка хватит, и в зале поднялся глухой ропот. Мнимому бакалавру только этого и надо было; ударив рукой по поставцу так, что свечи затряслись, он возгласил:
— Сеньоры, tacete, tacete! [42]
Непросвещенная публика не разумела латыни, волнение в зале еще усилилось, кто-то погасил свет, и откуда ни возьмись полетели в поэта дорожные сапоги да мешки с песком — словом, устроили ему, по тюремному обычаю, «темную». Крепко досталось бедняге, и комедия его пропала; впоследствии Хайме весьма сожалел, что затеял эту проделку, — тут он на своей шкуре испытал, каким опасностям подвергают себя дрянные поэты, которые решаются читать свои стихи людям злобным и насмешливым и взывают к вниманию публики, надеясь завоевать их сердце учтивостью. «Темную» он, однако, отведал не напрасно: славный его отряд из трех отважных воинов не зевал и за это время успел обчистить автора, не оставив и монетки из полученных вперед за праздничные представления денег. Добычу отнесли к Хайме на дом, там ее разделили, и ему, по уговору да за участие в деле его супруги, досталось на двести эскудо больше, нежели прочим.
На другой день, когда автор вздумал идти заказывать себе костюм и полез за деньгами, увидал он, что сундучок открыт и денег нет; с перепугу он чуть в обморок не упал. Принялся он расспрашивать жену, кто к ним заходил, по она никого не видела. Бросился просить помощи у властей, служители правосудия обошли дома по соседству с «Брехальней» — все было тщетно. Удрученный автор пошел к своему покровителю рассказать о покраже, но принц решил, что сочинитель его обманывает, и не поверил. С горя автор занемог и, пока лежал, догадался, что стал жертвой злой шутки, в которой, видимо, участвовал поэт; но сколько этого поэта ни разыскивали, найти не удалось — Хайме со своими дружками сумел надежно спрятаться. В конце концов принц был вынужден возместить автору похищенную сумму — столь великодушные поступки украшают тех, кому от рождения дано больше, чем прочим.
Получив от своего покровителя деньги, автор быстро поправился; альгвасилы, однако ж, не прекращали розыски похитителей, а главное, поэта, проведав о чем Хайме поделился своими опасениями с супругой, и она предложила покинуть Мадрид; денег у них было достаточно и для переезда, и для обзаведения на новом месте; Хайме ее послушался, они оставили Мадрид, перебрались в столицу Арагона, славный город Сарагосу, сняли там дом и открыли торговлю шелком. Этому занятию посвятили они некоторое время, и там мы покамест их оставим, а об их отъезде из Сарагосы поведаем во второй части, где я опишу еще более забавные проделки и остроумные мошенничества сеньоры Севильской Куницы, она же Удочка для Кошельков.