Немало изумилась Руфина, слыша от своего милого такие речи; злобный замысел Криспина, который здесь, в Толедо, узнал ее и хочет отомстить за учиненное в Малаге ограбление, стал ей ясен, и теперь она опасалась, не рассказал ли Криспин ее любезному Хайме, какова она птица. И раз уж Хайме открыл ей, кто он, объявив свой прежний рассказ выдумкой, решилась и она изложить ему все как есть; она тоже объявила, что прежде ему солгала о своем происхождении, а затем вкратце сообщила, откуда она родом, да кто ее родители, да как она жила, пока не очутилась в Толедо, — до сих пор она все это скрывала, но любовь и вино развязывают язык.

Юноше было весьма приятно, что Руфина ему ровня, союз их оттого лишь крепче стал, они договорились пожениться и уехать из Толедо в Мадрид; по сперва, сказала Руфина, они должны отомстить Криспину, не может она простить, что он замыслил против нее такую подлость; Хайме попросил, чтобы Руфина разрешила действовать ему; под личиной друга он, мол, сумеет облапошить Криспина и не только без денег оставит, но, дабы впредь неповадно ему было затевать такие штуки, пристроит в надежное место — в толедскую тюрьму. Итак, в этот же вечер Хайме отправился к Криспину и застал своего приятеля дома; Криспин, его прихода никак не ожидая, очень обрадовался; Хайме стал докладывать, как он сумел втереться в доверие к Руфине и как она уже почти согласна исполнить его желания, да только надо вот закрепить успех, нужны, мол, ему еще деньги, чтобы потрясти кошельком перед ней и ее служанками; тогда она, мол, больше будет ему доверять и убедится, что он ее любит. Криспин, хоть и матерый вор, попался на удочку; без долгих слов он отсыпал Хайме, чтобы тот, как пристало знатному юноше, пошиковал, сотню золотых эскудо; пусть тратит сколько вздумается, он же, Криспин, надеялся получить прибыли втрое. Монеты доставал он из мешка, в котором было свыше пятисот дублонов, добытых темными делами; Хайме глаз не сводил с мешка, набитого желтыми бляшками, и поклялся себе, что уж закатит мешку очистительную, ничегошеньки не оставит, и скоро это исполнил. Улучив минуту, когда Криспин вышел отнести на кухню двух куропаток и кролика, чтобы поджарили на ужин ему с приятелем, Хайме подскочил к сундучку, хранилищу казны; как мастер своего дела, мигом поддел дужку замка, открыл сундучок и вытащил раздувшийся от дублонов мешок, дабы он разрешился от бремени в другом месте, о котором его хозяин и не догадывался. Ужин был на славу, затем Хайме распрощался с Криспином, подогрев в нем надежду, что скоро его желание сбудется. Сам же возвратился к своей Руфине и был принят с радостью; рассказав, как надул Криспина и как тот заплатил своими денежками за намерение ее обокрасть, Хайме показал ей дублоны — Руфина долго ими любовалась, к деньгам она была неравнодушна, особенно к золотым. Хайме сказал, что надо чем скорее удирать из Толедо, пока Криспин не хватился денег, но Руфина придумала кое-что получше, хотя и насчет бегства согласилась; решила она призвать на помощь власти Малаги, сообщить одному тамошнему альгвасилу, свирепому гонителю воров, что Криспин обретается в Толедо, указав и гостиницу, и приметы этого ловца чужого добра. Написали они письмо с таковым сообщением и стали готовиться к отъезду; нашлись две повозки, отправлявшиеся в Мадрид; Хайме и Руфина погрузили на них свое платье и прочие пожитки и только с одной рабыней отправились в столицу, этот океан, куда сбирается вся рыба и где Руфина была намерена жить скрываясь, пока не проведает, что с Гараем.

Оставим ее устраивать свое жилье и вернемся к письму, посланному альгвасилу; едва альгвасил это письмо прочитал, как принялся за дело; призвав своих крючков, он в тот же вечер пустился в путь и явился в гостиницу, где Криспин, словно иудей, полный радужных надежд, мечтал, как Хайме проведет его в дом Руфины да как он заграбастает все ее денежки; схватили голубчика тут же, в его комнате, и кинули в тюрьму. Совсем недавно один судья из Малаги пытался его искать в Толедо и, не найдя, передал этому альгвасилу приметы вора, так что он Криспина узнал сразу. Отвели мошенника в тюрьму и все его пожитки забрали, а там, как он полагал, были и золотые монеты, на самом-то деле украденные Хайме; так и не узнал Криспин об этом похищении, что было к лучшему для влюбленной четы. Когда стали Криспина допрашивать с пристрастием да посадили его верхом на страшного деревянного коня, оказался он никудышным наездником, наговорил три короба и на себя и на других; дело сочли весьма важным и приговорили Криспина к казни через повешение, дабы поплясал он на виселице перед всем честпым народом; и в том явил господь великое свое милосердие, ибо Криспин окончил жизнь, покаявшись в грехах; хотя виселица — обычное место успокоения людей, занимающихся этим ремеслом, они чаще всего умирают внезапно, сраженные пулей или шпагой. Итак, Криспина повесили. Но прежде он, за бытность свою отшельником понаторев в проповедничестве, и на помосте виселицы сказал слово. Ему уже ясно было, что погубил его Хайме, но, как добрый христианин, он в смертный свой час простил коварного друга.

Руфина и ее любезный, скрываясь от Гарая, — особенно же пряталась она, — жили в Мадриде как муж с женой, обвенчавшись сразу по приезде. Гарай же побывал в Алькала, где, как он слышал, жила его жена, но не нашел ее там и стал якшаться с разными ворами и грабителями, да на том погорел: схватили их однажды на месте преступления, всех присудили к наказанию плетьми и к шести годам галер; вереницу каторжников повели в Толедо, Гарай, думая, что Руфина живет там, послал письмо, в котором просил — в память его услуг, благодаря коим она приобрела все, что имеет, — сжалиться над его бедой и вызволить с каторги, поставив вместо него какого-нибудь раба, это, мол, делается каждый день. Посланец с письмом искал Руфину на указанной ему улице и тут узнал от соседей о ее отъезде; так бедняге Гараю, обремененному железами, годами и трудом, пришлось стать молотильщиком волн и слугою его величества вместе со многими другими, отнюдь сей должности не домогавшимися.

Вернемся к Хайме, который зажил в Мадриде припеваючи; сразу обзавелся он доброй компанией, все они, хоть и не были культистами, обожали перемещения, да только не слов, а драгоценностей и денег. Несколько краж они совершили столь осторожно, что преступников так и не нашли; от успеха у них прибавилось дерзости — без устали шныряли эти молодчики, высматривая, куда бы еще когти запустить.

Жил там, в Мадриде, некий автор комедий, состоявший в знаменитой труппе актеров, лучшей во всей Испании и пользовавшейся поддержкой сиятельного принца, который, следуя примеру многих ему подобных, влагал в это дело еще больше пыла, — то ли из похвального сострадания к беднякам, то ли по другой причине; в конце концов он взялся поддерживать и давать содержание этому самому автору и к началу года заполучил для него наилучших актеров того времени, чтобы на все роли были дублеры; а сделано это было для того, чтобы упомянутый автор в празднество тела Христова мог управиться один, без помощника, — случай до тех пор неслыханный. Принц закупил для своего любимца комедии, которые, по его просьбам и за его деньги, писали лучшие столичные поэты, да так, чтобы комедии пришлись впору этой громадной труппе; тогда другая труппа, пребывавшая в Мадриде, видя, что соперничать бессмысленно, удалилась из столицы в Толедо и взяла на себя обязательство устроить праздничные представления в императорском городе. Итак, автор-ловкач остался в столице, получил от городских властей подряд на представления в празднество тела Христова и, чтобы приодеться получше, взял вперед причитавшиеся ему деньги, две тысячи серебряных эскудо; так он сразу разбогател, хотя в то время с серебром было туго, и помогли в этом любители его труппы. Снес он деньги к себе в гостиницу и спрятал в стоявший у него в комнате сундук. Об этом пронюхала шайка Хайме, разобрала их охота завладеть деньгами, но, не зная, как за это взяться, стали они предлагать всякие способы, каждый свое. Под конец положили спросить у Хайме, и тот обещал высказать свое мнение на следующий день — надо, мол, все обдумать по торопясь. Ночь он провел со своей супругой, которой сообщил о деле, задуманном его дружками. Сам Хайме тоже не мог ничего изобрести, но Руфина с ее быстрым умом подсказала надежный способ, причем Хайме должен был блеснуть своим поэтическим талантом. Вдвоем они все обмозговали, и утром Хайме изложил друзьям свой план, который всем очень понравился; а каков был этот план, мы пока умолчим; сами увидите, когда будем рассказывать об этой ловкой затее.