— Я даже знаю для чего, — ответила Эмили. Теперь она поняла, что это за запах. Так пахнет залежалый кусок мяса в холодильнике. Да, от Саймона исходит запах разлагающейся плоти.

— У меня с вашей дочерью много общего, возможно, скоро нас свяжет общее дело, — спокойно сказал он. — Интересно, пожелает ли она посвятить себя великой цели, как и я?

— Посмотрим, что она сделает, когда отыщет вас. Боюсь, вас ждет неприятный сюрприз!

Она никогда меня не найдет, — улыбнулся Саймон. — Тем не менее вы правы: сюрприз действительно будет! — Он подтащил свой стул поближе к женщине, пока не уперся коленями в ее ноги. В нос ударил омерзительный запах. — Вы принимаете мои извинения?

— За что?

— За вашу подругу. Не хочу, чтобы между нами затаилась злоба.

— Разве вас интересуют мои чувства?

Он провел руками по коленям, будто стряхивая невидимые крошки.

— Вы правы, не интересуют. Но у меня нет причин вести себя с вами грубо и непочтительно. — Прижав руку к груди, Саймон улыбнулся щербатым ртом. — Вы у меня в гостях. Не хотите ли чашечку чаю? — спросил он, поднимаясь с места.

— Спасибо, что-то не хочется.

Саймон встал и подошел к плите, и Эмили услышала, как он в темноте чиркнул спичкой об стенку. После короткой вспышки загорелась одна из конфорок, и он поставил на плиту чайник. Старушка посмотрела на расположенную напротив дверь. Убийца сам предлагал подышать свежим воздухом. Интересно, что бы произошло, согласись она на его приглашение? Эмили попыталась встать со стула, не стараясь скрыть своего намерения, чтобы не вызвать у преступника ненужных подозрений. Ноги у нее затекли от долгого сидения на месте, и при попытке встать колени тотчас подкосились. Хорошо, что рядом оказался стол, который помог обрести равновесие.

— Не спешите, — посоветовал Саймон, не отрываясь от плиты.

Эмили осторожно обернулась, желая выяснить, что находится за спиной, и обнаружила еще одно окно, под которым стояла единственная в хижине кровать. В окне, словно отражаясь в грязном пруду, тускло мерцали звезды. Кроме того, старушка разглядела странные миниатюрные квадратики над кроватью. В полумраке ей удалось разобрать, что они имеют одинаковую форму и размер. Их было около двадцати штук. Пока Эмили пыталась рассмотреть их, квадратики стали светиться. Вдова почувствовала, как по всему телу побежали мурашки. Сзади подошел Саймон с лампой в руках.

— Вы слышите их? — спросил он.

Квадратики оказались фотографиями, сделанными «Полароидом». Свет лампы позволил рассмотреть ужасающиеся подробности: изуродованные лица, открытые в предсмертном крике рты. Голова загудела, а в висках громко застучали невидимые молоточки.

— Господи помилуй! — воскликнула Эмили, задыхаясь.

Она услышала грохот падающего стула, на котором сидела, и только потом сообразила, что сама уронила его, бросившись к двери. Открыв дверь, Эмили выскочила во двор, и тотчас леденящий холод петлей стянул горло, а снег ожег холодом ноги. Вокруг не видно ни зги — лишь обнаженные стволы берез и ольх тянутся к предрассветному небу, словно безмолвные и темные столбы, разделяющие мир на части. Эмили кинулась в одну сторону, потом в другую и, не удержавшись на ногах, упала на землю. Холод пронизывал до костей. На пороге хижины стоял Саймон, и слабый желтоватый свет, льющийся из дома, падал на снег. Единственный признак жизни на многие мили вокруг.

— Вам помочь? — осведомился он.

— Идите к черту со своей помощью! Чтоб вам гореть в преисподней! — закричала она в ответ.

— В преисподней? — переспросил Саймон, перешагивая порог. — Имеете в виду то место, где есть огонь и теплее, чем здесь?

Он тихо рассмеялся и вернулся в хижину. Приподнявшись, Эмили села и посмотрела на закрытую дверь. Саймон вряд ли позволит ей умереть, ведь она нужна ему как приманка. Хейзел обязательно найдет ее и придет сюда, будь ее мать жива или мертва. А Эмили очень хотелось жить.

Она с трудом поднялась на ноги, будто весила целую тонну, и медленно поплелась к хижине, обещающей хоть и скудное, но тепло. Дверь оказалась запертой. Так он еще хочет унизить ее, заставив просить милости у убийцы!

— Впустите меня! — закричала Эмили и забарабанила в дверь.

В следующее мгновение Саймон открыл ее и, посторонившись, впустил старушку в дом. Чайник уже кипел на плите.

— Возьмите одеяло с кровати, — предложил он вдове.

Дрожа от холода, Эмили завернулась в одеяло и села на краешек кровати. Силы покинули ее, и в первый раз за все время страх уступил место отчаянию, а на глаза навернулись слезы.

— Теперь вам надо обязательно согреться, — произнес Саймон.

— Просто убейте меня, — попросила она. — Я хочу, чтобы все закончилось.

Саймон вынимал бутылочки и пузырьки из саквояжа, которого Эмили не видела до этого в комнате, и расставлял на плите.

— Вы предлагаете свою жизнь?

— Только оставьте в покое мою дочь.

— Вы предлагаете свою жизнь по доброй воле?

По щекам Эмили градом катились слезы.

— Да, по доброй воле! — ответила она.

Саймон поставил пузырек, который держал в руке, на плиту и подошел к ней.

— Пожмите мне руку, — попросил он.

Вдова с растерянным видом воззрилась на его протянутую руку. Неужели смерть наступит после рукопожатия? Будто они заключают сделку или бьются об заклад! Саймон по-прежнему держал руку, расставив пальцы. Секунду помедлив, Эмили вложила свою руку в его ладонь. Вопреки ожиданиям, Саймон не сжал до боли сухонькие пальчики, а только провел рукой вверх и вниз, словно разделяя их невидимой преградой.

— Как я и думал, — задумчиво произнес он, направляясь обратно к плите.

— Что?

— Вы весите примерно сто пятнадцать фунтов, — объяснил Саймон, беря в руки один из флакончиков. — Теперь посмотрим, какой заварить для вас чай!

В полицейской службе есть много преимуществ, и одно из них — не самое нравственное — заключается в том, что получаешь прекрасную возможность взглянуть на собственную жизнь, так сказать, в контексте происходящих событий. Потерянные дети, наркоманы, самоубийцы… После рабочего дня подумаешь о них и испугаешься, а еще больше обрадуешься, что собственная жизнь, оказывается, не такая уж и паршивая. Так Хейзел успокаивала себя, когда разводилась с Эндрю и когда отголоски очередных депрессий Марты нарушали ее размеренную жизнь. Даже ощущая страшную боль в спине, от которой становилось вовсе не до веселья, она сравнивала свою участь с чужими горестями и понимала, насколько ей повезло. И вот настал ужасный день, когда не с чем сравнить беду, обрушившуюся на Хейзел, и нет никого, на чьем месте ей не хотелось бы оказаться в данный момент, поскольку хуже просто не бывает.

Вторая половина воскресенья не принесла утешительных новостей. Хейзел казалось, будто она стоит на берегу огромного водоема, в который нырнул человек, и уговаривает себя не терять надежду на его возвращение. Она в сотый раз повторяет, что человек этот умеет задерживать дыхание и находиться под водой столько, сколько захочет сам. Только ожидание становится невыносимым, а надежды остается все меньше.

Наступило утро понедельника, и опять без новостей. Район поисков расширили к западу по автотрассе 121, а также на пятьдесят километров по автотрассе 41 в направлении Форт-Леонарда. По радио, кабельному телевидению и в газете «Вестмьюир рекорд» рассказывали о поисках опасного преступника и похищенной им жертвы, ставших самыми масштабными в истории округа. Сазерленд во второй раз за долгое время провел выходные в редакции, готовя к печати очередную передовицу. Теперь она посвящалась похищению Эмили Микаллеф и убийству Клары Лайон.

По-видимому, знакомство с Адьютором Севиньи не прошло для журналиста бесследно, потому что трагические события, разыгравшиеся в Порт-Дандасе, освещались достаточно сдержанно, без истеричных заявлений и скоропалительных выводов. Хорошо, что нападение на других пятерых пожилых граждан города, сделанное в разных формах, не получило широкой огласки и не послужило поводом для размышлений о том, опасно или нет жить в Порт-Дандасе пенсионерам.