— Если я этою не сделаю, то разорюсь еще вернее, — заметил он, подкрепляя свою точку зрения. И горько улыбнулся.

Краем глаза я заметил движение: кто-то спускался с борта «Темного эха». Кем бы ни был этот человек, он двигался с многоопытной легкостью, запросто пересекая сложное переплетение канатов, которыми крепился брезент. Спрыгнув на брусчатую пристань, он потер зябкие ладони. На нем была парусиновая роба и наглухо застегнутый бушлат. Из-под шерстяной шапочки выбивались рыжеватые волосы. Кожа красноватая, продубленная ветром. На его фоне бледная от переживаний бригада Хадли выглядела совсем уж жалко.

— А это кто такой? — потребовал мой отец.

— Питерсен. Из Америки. Может, он окажется вашим спасителем, — ответил Хадли. — Так же как и моим, если у него получится вас убедить.

Отец угостил Питерсена завтраком в кафе, которое располагалось в миле от верфи. Хадли, выложивший свои намерения хозяину судна, на глазах воспрянул духом. Расхожая фраза про вес и плечи относилась к нему в полной мере: он прямо подрос, не сходя с места. Какие бы зловещие силы ни витали над его головой, судостроитель успокоился, едва только публично объявил принятое решение. Судя по гадкой погоде, нам придется подождать благоприятного окна, прежде чем удастся отбуксировать «Темное эхо», однако здесь на яхту уже никто не затратит и минуты рабочего времени.

Когда Питерсен приблизился, а Хадли нас с ним познакомил, отец поменял яростное возмущение на свою привычную манеру старого школьного приятеля. Это был тактический отходной маневр, а не капитуляция. Он мог бы уничтожить Хадли в суде. Разумеется, мог бы. Однако тем самым он задержал бы достижение своей подлинной цели и важнейшей миссии, сиречь отправить отремонтированную яхту в новое плавание. Я покачивался на ветру и маслянистых булыжниках, которыми был выложен крутой берег моря. Запах соли атаковал мои ноздри, а на стальном тросе перед глазами висел образчик жестокого надругательства над трупом животного. В эту минуту — причем впервые — я по-настоящему осознал всю глубину отцовского сумасбродства. Ибо его слова, произнесенные по дороге к устью Хамбл, по сути дела, означали, что «Темному эху» недостает лишь опытного спеца-имиджмейкера. Ей требовался аналог Криса Бонингтона, который красочно расписал бы публике мореходные качества яхты и, пожалуй, эстетические достоинства ее конструкции. Не бывает на свете несчастливых судов, есть только злосчастные, а порой и трагические индивидуумы, которые время от времени проникают на борт. Далее, напряженный труд на судоремонтных верфях обязательно обернется когда-нибудь несчастным случаем. Склады — это места где скучающие охранники любят украдкой подымить, а непогашенный окурок — источник пожара. У морских млекопитающих не хватает мозгов, чтобы вовремя убраться с дороги какого-нибудь парома, особенно когда из-за сбоя гидролокатора в голове они оказываются в сотнях, а то и в тысячах миль от своего истинного курса.

Ничто не могло отпугнуть моего отца. Для всего у него находилось рациональное объяснение. Единственной мистической вещью, которой он позволил проникнуть в собственную жизнь, была вера в сурового и всемогущего Бога. Он не позволит ее пародировать чужими страхами перед колдовством, над которыми насмехался сам. Он восстановит «Темное эхо» любой, пусть даже страшной ценой. Отправится на ее борту в трансатлантический поход. И мне придется его сопровождать, но не из-за лестного чувства, что на мою долю выпало столь исключительное приглашение, а из любви к нему и интуитивного чувства нависшей мрачной опасности, которую я не мог позволить ему встречать в одиночку. В противном случае он погибнет. В этом я был безоговорочно уверен. Нельзя оставлять отца на откуп ужасу и безумию. И терять его тоже нельзя.

Таковыми были мои мысли на верфи Хадли, и они замечательно согласовывались с текущими обстоятельствами. Подвешенный дельфин качался и истекал мерзкой сукровицей на мощеную пристань. Со стороны Солента донесся трубный глас судового ревуна, перекореженный и измученный ветром. Бригада рабочих напоминала серые бестолковые тени, махавшие конечностями под серым же небом. Отец, чья седая грива придавала ему судейскую важность и авторитетность, выглядел сейчас обреченным А купленная им лодка угрюмо размышляла над своими тайнами, прикрывшись мокрым и темным брезентом.

Однако Питерсен радикально изменил настроение, едва мы очутились в кафе. Он был подвижен, энергичен и напорист. Глаза американца сверкали энтузиазмом, чей блеск не уступал сиянию двойного ряда латунных пуговиц на его бушлате. В общем, за неимением лучшего определения он обладал эдаким особенным стилем. Изъяснялся лишь в терминах жизнерадостной целесообразности и практической сметки. Итак, нам предстоит отбуксировать, вернее, перевезти «Темное эхо» на борту морской баржи, которую вместе с буксиром следует немедленно зафрахтовать, чтобы подгадать к первому же синоптическому окну. Временный причал он уже присмотрел. Это такая небольшая марина в пяти милях отсюда, и там можно арендовать стояночное место. Хотя и не столь современное, как верфь Хадли. У них нет ресурсов для постройки древнескандинавских драккаров по заказу режиссера эпической киноленты, однако вся необходимая для ремонта техническая база в наличии. «Чтобы, значит, восстановить мореходность „Темного эха“ и вновь сделать яхту горделивой и великолепной», — заключил он, налегая на полновесный, классический английский завтрак.

Понятное дело, разговор в подобном ключе с легкостью соблазнил отца — просто оттого, что эту же фразеологию он выбрал бы сам для изложения собственных пылких грез. Но вот я не разделял такую убежденность и продолжал изучать Питерсена. Он оказался не столь молод, как на это намекали его гибкие и ловкие движения на борту яхты. В уголках глаз имелись морщинки, а на шее уже начинала появляться отвисшая кожа, хотя, когда он снял свою шапочку, рыжевато-блондинистые кудри его шевелюры выглядели достаточно юными. Кроме того, его загар намекал на тропики и снимал дополнительные годы с его возраста. Впрочем, этот человек, которого я поначалу принял за тридцатипятилетнего, на поверку перевалил, скорее всего, за пятьдесят.

— Вы не верите, что эта яхта приносит несчастье, мистер Питерсен?

— Зовите меня Джек, — сказал он, улыбаясь. Белизна его зубов лишний раз подчеркивала непривычный для текущего сезона загар. — Нет, сынок, я так не думаю. Полагаю, что «Темному эху» досталось слишком много злосчастных владельцев. Но в этом ей просто не повезло, зато сейчас удача повернется к ней лицом.

Я взглянул на отца. Его улыбка была широкой, чуть ли не блаженной. Да уж, Питерсен точно распознал, как играть на правильных чувствах моего родителя. И это при том, что они познакомились едва ли час назад.

— А как вы объясните дельфина, Джек?

Он посмотрел мне в лицо. Глаза Питерсена были серо-голубыми и столь же яркими, как и его улыбка. Очень ловкий и энергичный человек. Если его руки окажутся столь же проворными, как и ум, то восстановление яхты моего отца осуществится практически немедленно.

— Я бы и не взялся это объяснять, — ответил он. — Лишь циник и наглец осмелится истолковывать морские тайны. Могу лишь сказать вам, что мертвое животное ничего не выражает, кроме самого факта его гибели. Я не собираюсь выискивать причины, по которым оно сюда заплыло или сунулось под винты. Предпочитаю иметь дело с гвоздями, пиломатериалами, смолой и пенькой. В моих силах сделать «Темное эхо» отзывчивым к малейшему повороту румпеля. Я способен выжать из нее восемнадцать узлов при полных парусах. Словом, дайте мне что-нибудь практическое, а суевериями пускай занимаются другие. Вот так-то, сынок.

Я сухо кивнул. Не очень-то мне нравилась его снисходительная манера. «Сынка», видите ли, нашел…

— Не верю я в проклятия. Держусь лишь тех вещей, которые знаю.

— Это заметно.

Улыбка не пропала с его лица.

— Каким образом?

— Потому что вы до крошки съели яичницу с беконом и сосиски. А вот к кровяной колбасе даже не притронулись.