О том, как среагирует Иона на наши новые отношения с Толливером, трудно было даже представить.

— Что ж, я думаю, мы пересечем этот мост, когда подойдем к нему, — сказала я.

— Мы не будем ничего скрывать, — с неожиданной твердостью произнес Толливер. — Я не собираюсь даже пытаться.

Его заявление прозвучало очень обнадеживающе, обещая постоянство. В своих чувствах я не сомневалась, но всегда приятно знать, что твой партнер чувствует то же самое.

— Ничего не скрываем, — облегченно вздохнула я.

Мы пообедали бутербродами с арахисовым маслом.

— Жена Теда, наверное, готовит на дровяной плите здоровый обед из четырех блюд, — сказала я.

— Эй, ты почти всегда ешь здоровую пищу.

Пока мы оставались в Доравилле, мне редко удавалось поесть так, как я привыкла, — то по одной причине, то по другой. Я должна поскорее возобновить свои обычные трапезы. С такими проблемами со здоровьем, какие имелись у меня, следовало придерживаться здоровых привычек.

— Как твоя нога? — поинтересовался Толливер.

Наши мысли двигались схожим путем.

— Отлично, — ответила я, выпрямляя правую ногу и растирая мышцы. — Но я не занималась пробежками уже несколько дней.

— Когда с тебя должны снять гипс?

— Через пять недель, сказал доктор. Мы должны попытаться к тому времени оказаться в Сент-Луисе, чтобы я могла провериться у нашего врача.

— Отлично.

Толливер улыбнулся так широко, что я поняла: он думает о нескольких вещах, которые станут много легче, когда моя рука будет здоровой.

— Эй, иди сюда, — позвал он.

Он сидел на полу перед огнем, прислонившись к креслу. Толливер похлопал по полу между своих ног, и я опустилась, привалившись к нему. Он обхватил меня руками.

— Не верится, что теперь я могу это сделать, — сказал он.

Если бы мое сердце умело вилять хвостом, оно бы завиляло.

— Я могу прикасаться к тебе. Могу прикасаться столько, сколько захочу. Я не должен каждый раз осторожничать.

— Ты действительно осторожничал?

— Я думал, что могу тебя отпугнуть.

— И я думала так же.

— Мы идиоты.

— Да, но теперь у нас все в порядке.

Довольные, мы сидели на полу до тех пор, пока Толливер не сказал, что у него затекла нога. Мы поняли: если мы вообще собираемся добраться до города, пора отправляться в путь.

Несколько раз за время дороги в город я почти жалела, что включила мобильник и получила послание Манфреда. Еще никогда я так не боялась во время поездок на машине. Толливер справился, но произнес все до единого плохие слова, какие имелись в его словаре, и несколько из них я даже не поняла.

Во время нашего путешествия мы встретили другую машину, набитую мальчиками-подростками — все они явно родились со склонностью к самоубийству.

Едва подумав об этом, я вспомнила мальчиков в замерзшей земле и пожалела о своей мысли.

На больничной парковке было очень мало машин тех, кто приехал в больницу с визитом. Снег покрывал мокрый двор вокруг маленького здания. Это было почти красиво.

Когда мы вошли, регистраторши не было на месте, поэтому мы бродили до тех пор, пока не нашли пост медсестры. Там мы спросили о Ксильде Бернардо.

— А, дама-медиум, — протянула сестра.

Похоже, Ксильда произвела на нее впечатление, пусть небольшое.

— Она в отделении интенсивной терапии. Ее внук — если вы хотите его видеть — там, в комнате для посетителей.

Она объяснила нам, куда идти, и мы нашли Манфреда — он сидел, опустив голову на руки. Это была одна из тех комнат, которая представляет собой просто маленький закуток, где вдоль стен стоят стулья, а на столиках разбросаны журналы и расставлены чашки с кофе. Похоже, этим утром здесь не убирались. Это плохо.

— Манфред, расскажи, что случилось с Ксильдой, — попросила я.

Он поднял голову, и мы увидели его покрасневшие глаза. Лицо было в полосах засохших слез.

— Я не понимаю, — начал он. — Ей ведь уже было лучше. Прошлой ночью она сильно ослабела, но этим утром ей стало лучше. Пришел доктор, чтобы ее осмотреть. Пришел священник и молился с нами. Они собирались перевести ее в обычную палату. А потом она просто… Я только на минутку вышел — просто чтобы выпить кофе и поговорить по телефону, — а когда вернулся, она была в коме.

— Мне так жаль, — произнесла я.

Я вряд ли могла сказать такое, что улучшило бы ситуацию.

— А что говорит доктор? — спросил Толливер.

Сев рядом с Манфредом, я положила руку ему на плечо.

Толливер сел сбоку от нас и наклонился вперед, поставив локти на колени. Я посмотрела ему в лицо, такое серьезное, такое сосредоточенное, и почувствовала волну любви, которая почти сбила меня с ног. Мне пришлось сконцентрироваться, чтобы вернуть свои мысли к несчастьям Манфреда и Ксильды.

— Это тот же самый доктор, который осматривал тебя, Харпер, — сказал Манфред. — Парень с седыми волосами. Похоже, хороший врач. По его словам, он не думает, что бабушка очнется. Он не знает, чем вызван такой поворот в ее состоянии, но говорит, что это его не удивляет. Все это… все случившееся достаточно неопределенно. Никто не говорит мне, что именно с ней произошло. Я думал, медицина сейчас способна на большее.

— Ты позвонил остальным ее родственникам?

— Моя мама уже в пути. Но дороги от Теннесси в таком состоянии… Нет никаких шансов, что сможет застать бабушку в живых.

Это было ужасно.

— Твоя мать полагается на тебя? Ты сам примешь решение?

— Да. Она говорит, что знает: я поступлю правильно.

Со стороны его матери было замечательно так сказать, но какая огромная ответственность!

— Я надеялся, — после долгого молчания снова заговорил Манфред, — если бы вы смогли приехать и повидаться с ней, вы дали бы мне какой-нибудь совет.

Глядя на меня, Манфред произнес эти слова очень серьезно. Спустя мгновение я поняла, что он имеет в виду. Он хотел знать, находится ли душа Ксильды в ее теле.

Хорошо. Внутренне я съежилась, но кивнула.

Манфред показал мне на дверь, ведущую в отделение интенсивной терапии, которое, конечно, было очень маленьким в такой маленькой больнице.

Я подумала, что Ксильде не помешало бы попасть в помещение побольше, где побольше всяких аппаратов — разве не к их работе все сводится? — но не было никаких способов перевезти ее туда. Природа снова победила технологии. Мне это казалось удивительным, когда я рассматривала аппараты, к которым была подключена Ксильда. Они молча записывали все, что происходило внутри ее. Однако, когда Манфред захотел узнать, привязана ли все еще душа его бабушки к телу, ему пришлось задать вопрос мне.

Я мгновение подержала бессильную руку Ксильды, но это было необходимым для порученной мне задачи. Душа Ксильды все еще была там.

Я почти почувствовала сожаление. Если бы ее душа уже отлетела, семье Ксильды было бы проще принять решение, которое их ожидало.

Барни Симпсон сунул голову в дверь и недоумевающе посмотрел на меня.

— Я думал, мы вас вышвырнули, — негромко, из уважения к неподвижной женщине на кровати, заявил он.

— Вы навещаете пациентов в отделении интенсивной терапии?

— Нет, я навещаю семьи этих пациентов. Я видел здесь члена ее семьи, поэтому зашел его проведать.

— Я просто останусь ненадолго с ее внуком, — сказала я.

— Вы хороший друг. Это та, другая, леди, верно?

— Да. Ксильда Бернардо. Медиум.

— Она рассказала представителям правоохранительных сил о Чаке Алманде.

Спустя секунду я кивнула. Это было более или менее правдой.

— Какой экстраординарный талант, — произнес Симпсон.

Он пробежал рукой по взъерошенным темным волосам, пытаясь их пригладить, но у него ничего не вышло.

— Она явно слеплена не из того теста, что большинство людей, — заметила я, сделав шаг к двери.

Мне хотелось доложить Манфреду о том, что я выяснила. Симпсон отступил, пропуская меня. Медсестра прошла мимо нас в палату Ксильды.