Мы оба некоторое время читали. Как заметил Толливер, пока у нас еще горит свет, мы должны им пользоваться. Он читал старую книгу Харлана Кобена, [20]а я — «Дар страха» Гэвина де Беккера. [21]В конце концов мне слишком захотелось спать, и, положив книгу, я закрыла глаза.

Некоторое время спустя я услышала, как Толливер выключил лампу между нашими кроватями, а потом единственным светом, проникающим в комнату, остался слабый отсвет наружного фонаря Гамильтонов.

Прошлой ночью я была слишком измучена и не замечала его… пока некоторое время спустя не проснулась и не обнаружила, что свет погас. Дом погрузился в беспросветную темноту. Ветер завывал вокруг, как баньши, и сквозь его завывание доносился какой-то странный звук.

— Что это? — спросила я и поняла, что говорю перепуганным голосом.

— Заледеневшие ветви касаются друг друга, — ответил Толливер. — Я проснулся несколько минут назад и стал слушать. Решил, что это ветви.

Когда дело касается матери-природы, я легко пугаюсь.

— Ладно, — буркнула я, но голос мой не стал спокойнее.

— Иди сюда, моя кровать ближе к огню, — сказал Толливер. — Неси с собой одеяла.

Я и не думала, что можно так быстро выбраться из постели. Мои босые ноги простучали по доскам пола, я сдернула со своей кровати одеяла, принесла их к кровати Толливера и неуклюже набросила на нее. Скользнув в его постель, я едва смогла дождаться, пока он поправит одеяла. Зубы мои стучали от холода и страха.

— Ничего-ничего, — успокоил он, обхватив меня рукой. — Ты просто промерзла без одеял минуту-другую.

— Знаю, — согласилась я. — Я трусиха. И неженка. — Я прижалась к его теплому телу.

— Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, — ответил он и, когда я прижалась лицом к его груди, спросил: — Ты меня слушаешь?

Я отодвинулась достаточно, чтобы сказать:

— Да, слушаю.

— Я не твой брат, — произнес он совершенно другим тоном.

Секунду я не слышала рева ветра вокруг дома и зловещего звяканья обледеневших ветвей.

— Знаю, — кивнула я. — Я это знаю.

И он меня поцеловал.

Я так давно его любила. Хотя все могло измениться, я не смогла не поцеловать его в ответ.

Это был долгий и настойчивый поцелуй. Я видела, как Толливер столько раз уходил с другими женщинами, но в конце концов он был со мной.

Он начал что-то говорить, но я перебила:

— Нет, не надо.

Я снова поцеловала его, теперь по собственной инициативе.

Казалось, это должно было быть ответом на его вопрос, если он вообще собирался спросить.

— Это ты, — сказала я, и Толливер поцеловал меня в шею.

Я сунула здоровую руку под его свитер, прикоснулась к столь любимой мною коже на его спине, дотронулась до почти плоских сосков. Потерлась лицом о волосы на его груди, и у него перехватило дыхание.

Его руки тоже не медлили, и когда он нашел мои груди, то издал еще один, совершенно другой звук.

Мне подумалось, что я заплачу от радости.

— Надо снять рубашку, — сказал он, и мы постарались это сделать.

— Твоя рука? — спросил Толливер.

— В порядке, не беспокойся, — прошептала я. — Только не ляг на нее, и все будет нормально.

Я чувствовала, что, если бы снова получила удар лопатой, сейчас мне было бы на это наплевать.

Впервые мое тело и мое сердце были полностью едины.

Руки Толливера как будто знали, куда направиться и что делать там. Мы знали друг друга так хорошо во всех остальных отношениях, что казалось вполне естественным, что легко поймем желания друг друга в этом новом занятии. Мы уже знали, как выглядит тело другого, но не на ощупь и не в некоторых специфических деталях. Теперь мы принялись изучать это. Его пенис был длинным и не таким толстым, как некоторые другие, с которыми я встречалась. Он прошел обрезание, слегка изгибался вверх и был очень чувствительным вокруг яичек.

Мне нравилось прикасаться к Толливеру в тех местах, до которых я не имела права дотрагиваться раньше, а ему нравилось свободно трогать меня между ног. Ему очень нравилось это, и его пальцы оказались очень умелыми.

— Хотелось бы мне тебя видеть, — сказал он, но я была рада темноте.

Она делала меня слегка храбрее, и я сосредоточилась на осязании, не давая себе времени подумать. Если бы у меня было время подумать, все бы не прошло так замечательно, как получилось.

Но все было чудесно. Когда мы наконец избавились от лишней одежды, когда я была уверена, что ни один из нас не отступит, когда он наконец вошел в меня, это был самый счастливый момент в моей жизни.

— Я люблю тебя, — произнесла я, отказавшись от осторожности.

— Всегда, — отозвался Толливер.

— Хотела бы я, чтобы у тебя были бумажные платки, — пробормотала я.

Я отдыхала на груди Толливера. Наша одежда была где-то под одеялами вместе с нами… По крайней мере, большая ее часть.

— Просто воспользуйся моей фуфайкой, — лениво сказал он, и я заглушила хихиканье.

Я пощупала вокруг, может слегка пощекотав его, и нашарила то, что смахивало на его фуфайку.

— Надеюсь, ты не дразнишь меня, потому что я и вправду собираюсь ею воспользоваться.

— Ну так давай. — Он поцеловал меня в макушку. Итак, я слегка обтерлась фуфайкой, промокнув и Толливера тоже.

— Эй, осторожнее, это моя любимая часть тела, — пробормотал он.

— И моя тоже, — ответила я.

Он засмеялся. Я почувствовала, как поднялся и опал его живот. Это было чудесно.

— Не думал, что мы когда-нибудь это сделаем, — сказал он. Его голос внезапно стал серьезным.

— Я тоже не думала. Мне казалось, я все время буду наблюдать, как ты уходишь с официантками.

— А ты — с тем копом, в Сэйме. Он не на шутку меня испугал. Не говоря уж о Манфреде.

— Правда?

— О да. Я имею в виду пирсинги и татуировки, и с этим-то трудно смириться, а он к тому же набрасывался на тебя… Его бабушка не будет жить вечно. У меня было такое чувство, что, как только Ксильда скончается, Манфред скажет, что свободен и может сопровождать тебя, а ты захочешь, чтобы я вел нормальную жизнь, которую всегда пыталась мне всучить. И ты бросишь меня и наймешь Манфреда в качестве менеджера, а мне придется найти работу где-нибудь вдали от тебя.

— Но ведь этого не случится, правда?

— Нет, пока мое мнение что-то значит. А оно ведь значит, верно?

— Помнится, я сказала, что чувствую к тебе.

— Я мог бы выдержать, если бы ты сказала это еще раз.

— Э нет. Ты первый.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя не так, как любил бы сестру. Я люблю тебя, как мужчина любит женщину. Я хочу быть в тебе снова, прямо сейчас. Я хочу заниматься с тобой сексом снова и снова.

Я едва удержалась, чтобы не пискнуть: «Правда?» — и, сделав глубокий вдох, спросила:

— Почему?

Такой вопрос, возможно, был еще хуже.

— Потому что ты красивая и умная, — немедленно отреагировал он. — Что бы ты ни делала, ты всегда стараешься изо всех сил. Ты честная. А еще мне уже много лет хотелось увидеть твои груди, но, черт возьми, тут темно, и я их не вижу.

— Один раз я увидела твой пенис, когда ты вышел из душа, а дверь не была плотно закрыта, — хихикнула я. — Это было год назад.

— О, и с тех пор ты о нем мечтала, — с надеждой сказал он.

— Ну, вообще-то… да. Но пусть это не кружит тебе голову.

— Такое действует вовсе не на голову.

— Я это чувствую. — Я облизнула большой палец и провела им по головке члена.

— О господи!

Я сделала это снова. На этот раз он просто втянул в себя воздух.

— Продолжай.

И я продолжала, а потом он нашел, чем ублажить меня, и мы делали это по очереди до тех пор, пока не стали готовы соединиться снова.

На сей раз получилось даже лучше, и мы достигли высшей точки одновременно. Я думала, мы разнесем друг друга на мелкие кусочки.