— А что, если легавые вернутся, да еще с оружием? Мы тут заперты, нам некуда деться.

— В крепостях, по крайней мере, бывают подземные ходы…

— Здесь тоже есть, — сказала высокая бледная девушка в джинсовой куртке и сапогах.

— А туда можно? — спросил Порталье.

— Куда захотим, туда и пойдем! — оборвал его Родриго, — Марко, принеси фонари.

— Может, лучше факелы? Так красивее.

— Тео! А если будет пожар? — возразил Родриго, помня о своих новых обязанностях.

Он еще раз переспросил девушку в черном, которую звали Николь: «А ты знаешь, как пройти в подвалы?» Она знала, и друзья решили спуститься туда гуськом, а Николь покажет дорогу. Подвалы оказались огромными, с сотнями разветвляющихся коридоров и тоннелей в три этажа, еще ниже были канализационные стоки, так что Порталье снова не мог не вспомнить «Отверженных», особенно то, как Жан Вальжан скрывался от уличных беспорядков в городском подземелье, неся на спине раненого Мариуса.

— Эй, кто там?

Николь осветила заросшую щетиной физиономию, которая высунулась из кучи тряпья. Чудовище говорило хриплым голосом, обдавая запахом перегара:

— Чего надо?

Бродяга Момо уже несколько месяцев подряд ночевал здесь на бесформенном матрасе. Он был не один, вдоль влажных стен поднимались другие бродяги. В пустых бутылках и на коробках стали загораться свечи. Целое племя с криками ополчилось на вторгшихся чужаков. «И здесь достали!» — завопил Момо, а потом смягчился и объяснил, что бродяги каждую ночь проникают в подвалы по подземным коридорам. Тут к нему подобралась огромная крыса размером с кошку, и он пнул ее тяжелым ботинком так, что та отлетела к стене.

Никогда еще во вторник в парламентском зале не собиралось столько депутатов. Секретари едва справлялись с работой. На правительственной скамье сидели почти все министры. Излучающий спокойствие премьер в светло-сером костюме и черном галстуке читал зарубежную прессу. Он не обращал никакого внимания на начало заседания и многочисленные призывы соблюдать регламент. Жорж Помпиду использовал это время, чтобы оценить резонанс официального визита генерала в Румынию. Проведя ночь в мучительных сомнениях, де Голль послушался доводов своего премьер-министра и в конце концов улетел в Бухарест. В ««Чикаго трибьюн» об этом не было ни слова, возможно, еще рановато. «Дейли телеграф» и ««Франкфуртер апльгемайне цайтунг» предпочли заострить внимание на студенческом мятеже, лондонская «Таймс» высказывала опасения: «Коммунисты всегда умели извлекать выгоду из подобных ситуаций». Помпиду это позабавило, потому что генерал, равно как и он сам, полагал, что коммунисты очень полезны. На заводах и фабриках, где Всеобщая конфедерация труда имела большинство, рабочие продолжали работать. Бурные забастовки грозили разразиться на заводе «Рено» в Клеоне и на «Сюд-Авиасьон» под Нантом, но ни там, ни там у Конфедерации не было никакого влияния. Достаточно сказать, что сегодня утром в Орли генерал уронил такую фразу: «Коммунисты скоро уладят эту ситуацию».

Облегченно вздохнув после отъезда де Голля, премьер-министр со своими доверенными людьми остался единовластным хозяином, и тем хуже для ортодоксальных голлистов, видевших в нем недостойного преемника генерала. Помпиду был настоящим управленцем. Судя по всему, ему представился идеальный случай сместить де Голля с помощью уловок и хитростей, замаскированных под проявление здравого смысла. Французы хотят прежде всего мирной жизни, модернизации страны. Гастон Деферр [57]несколько раз прямо обратился к нему, призывая правительство взять на себя ответственность, но Жорж Помпиду не поднимал носа от своих газет. Вотум недоверия правительству? Среди гула голосов и хлопанья пюпитров премьер продолжал безмолвствовать.

Депутат Тевенон, принадлежавший к парламентскому большинству, поднялся на трибуну с листками в руке. У него было осунувшееся лицо человека, пережившего большое горе, и когда он начал читать свои записи, руки у него дрожали:

— Господин председатель, дорогие коллеги, фотографии, которые я видел вчера и сегодня, доказывают, что незначительное меньшинство студентов под предводительством господина Кон-Бендита осквернило могилу Неизвестного солдата.

Жорж Помпиду опустил номер «Либр бельжик», который читал, и нахмурил кустистые брови. Ну что за олух! Все прекрасно знают, что этот самый Кон-Бендит не участвовал в демонстрации на площади Этуаль. Тевенон выставляет в дурацком свете себя, а заодно и всех нас. Депутат продолжал, едва сдерживая ярость:

— Призываю всех почтить минутой молчания…

— Долой! Долой! — закричали коммунисты и левые.

— …память сражавшихся в войне 1914–1918 года и в войне 1939–1945 года…

— Долой! — неслось с левой стороны.

— …против друзей господина Кон-Бендита.

Правые депутаты встают, левые свистят и возмущаются:

— Долой! Долой!

— Как вам не стыдно! — десять раз повторил в микрофон Франсуа Миттеран.

Невзирая на возникшую неразбериху, премьер-министр не сдвинулся с места, и заседание прервали на двадцать минут. Следующим должен был выступать Жорж Помпиду. Он поднялся на трибуну, переступая сразу через две ступеньки. Премьер хорошо подготовил свою речь. Его мысль была проста. Чтобы отвлечь оппозицию, он будет говорить уклончиво, станет настаивать на историческом характере происходящего, порассуждает о кризисе цивилизации, избегая всякого упоминания о голлизме. Он вспомнит о закате Средневековья, когда студенты уже бунтовали в Сорбонне, об идейном разброде, свойственном юности.,

— Дамы и господа, — начал он, — Париж только что пережил несколько очень трудных дней.

Премьер-министр заговорил о том, что беспорядки возникли в Нантере в результате провокации кучки возмутителей спокойствия. Пришлось прервать занятия, чтобы сдержать волну насилия:

— И тогда те, о ком я говорю, перенесли свои обличительные речи, смуту и насилие в Сорбонну. Ректор в присутствии многих профессоров был окружен группой людей в касках, вооруженных дубинами и булыжниками. Загнанный в угол, опасаясь, что начнутся жестокие столкновения между студентами из одинаково экстремистских, но противоположных по политическим воззрениям группировок, он обратился к силам правопорядка. Мог ли он поступить иначе?

И так далее, все в том же духе. Премьер-министр обвинил радиостанции в том, что они своими комментариями в прямом эфире с места событий накалили обстановку. Потом указал на более взрослых профессиональных революционеров, располагающих денежными средствами и приспособлениями для столкновений в городских условиях, своего рода международную организацию в духе Джеймса Бонда, ведущую подрывную деятельность в западных странах. Эти соблазнители и сбили с толку студентов. Молодежи кажется, что она живет в бездуховном обществе? Что ж, прежде всего мы должны обезопасить ее от вредоносных идеологов, внимательнее к ней прислушиваться, лучше отвечать на ее вопросы. Что, если мы предложим юношам и девушкам сотрудничество во имя восстановления гражданского мира?

В семнадцать часов двадцать пять минут заседание снова было прервано. Жюрио присоединился к своему другу Тевенону в зале Четырех колонн, где депутаты собирались пообщаться и поболтать о происходящем.

— А ты не перестарался сейчас с этими своими фотографиями Кон-Бендита, которых никто не видел?

— Ты что! Это же такая опасность для общества!

— Сын вернулся?

— Нет… Этот юный идиот у меня получит, пусть только попадется на глаза!

— Моника вчера ходила к Сорбонне вместе с Соланж Порталье. Они надеялись хоть что-то разузнать о сыне Порталье. Ничего. Он даже не позвонил. Мать с ума сходит от волнения.

Депутаты подошли к группе людей, столпившихся вокруг премьер-министра. Тот закурил сигарету светлого табака.

— Господин премьер-министр, значит, движение протеста возникло не спонтанно?

— Сами подумайте, это просто невозможно! Все было тщательно подготовлено.